Беда по вызову - Ольга Степнова

Проснулась я от топота. По коридору туда-сюда бегал Сазон и приговаривал:

— Ой, херово мне, херово! Ой, херово мне, херово!

— Что случилось? — испугалась я.

Он резко остановился и скрюченными пальцами схватил себя за плешивую голову.

— Все, — даже не пытаясь кричать, сказал Сазон. — Допился. Хана мне, доча! Черти явились. А ведь с утра ни-ни!

— Какие черти? — крикнула я ему в ухо.

— Там. Черт. Рога, копыта. Глаза круглые, лохматый. Почему-то белый, и почему-то мокрый!

Я вспомнила, что по дому бродит мокрая Танька.

— Это коза! — проорала я.

— Это не шиза! — грустно крикнул Сазон. — Это белая горячка!

— Я привела козу! — заорала я ему в ухо.

— Зачем? — удивился и обрадовался Сазон. — Разве ее едят?

— Помыть! У нее блохи!

— Ах побрить! — оживился дед. — Это святое дело, когда мандавошки! В армии так завсегда делают!

Он сбегал куда-то и принес опасную бритву.

— Давай козу!

Я испугалась. Брить козу я не хотела, я уже очень от нее устала. И потом, что же Муза будет драть своей пуходеркой? Я начала отвлекающий маневр:

— А у меня бутылочка!

Дед задумался с бритвой в руках.

— Говно небось?

— Абсент!

— Точно говно! — не услышав ни звука, подтвердил Сазон. — Но опять же, это только коза с мандавошками, а не белая горячка! Пойдем, доча, у меня и закуска есть!

На кухне он недовольно порассматривал бутылку абсента, которую я предусмотрительно захватила с собой.

— Тьфу, буржуазия зеленая! Наливай!

Он достал граненые стаканы, и выложил на блюдо груду соленых огурцов. Я решила его не отговаривать от такой закуски, а подать личный пример. Я в стакане развела водой сахар и добавила туда абсент.

— Ты что, доча?! — заорал Сазон. — Сбрендила? Чтобы я, старый вояка, хлебал сахарную водицу?!

Он до края наполнил стакан зеленым напитком и залпом выпил половину. Часто заморгав, Сазон крикнул: «Не понял!», и так же залпом допил остальное.

— Понял! — не моргнув сообщил дед. — Может, это и букет, но по мне, так лебеда зеленая. Для бедных. Я лучше водочки.

Не успела я глазом моргнуть, как Сазон достал из холодильника початую бутылку «Истока», опрокинул стаканчик и схрумкал два соленых огурца.

Оставалось только ждать результата.

— Кыс, кыс, кыс, — позвал Сазон козу Таньку, забредшую на кухню и мечтательно уставившуюся на огурчики. И тут началось.

— Кавалерия! — заорал дед так, что стены содрогнулись. — Шашки наголо!

Он вдруг вспрыгнул на козу верхом. На сегодня это стало для Таньки самым большим потрясением. Танька понесла. Сухонький Сазон, чудом удерживаясь на ее жирной спине, одной рукой держал ее за шкирку, другой размахивал воображаемой шашкой.

— Гоп! Гоп!

Они неслись по коридору, а я не знала, что мне делать.

— Артиллерия! К бою! — донеслось из другой комнаты. Послышался выстрел, и у меня затряслись коленки. Я влетела в комнату, прижимаясь к стене так, как видела это в кино.

Коза пыхтела и бодалась, но скинуть всадника не могла. У него в руке красовался пистолет, а пуля пробила штукатурку на стене.

— Стоять! Руки по швам! Сдать оружие! Кругом! Шагом марш! — провопила я все известные мне команды. Как ни странно, подполковник в отставке в точности выполнил все приказания. Бросив ствол к моим ногам, он, чеканя шаг, с высоко поднятой головой промаршировал на кухню. Я поняла, что нашла единственно верный тон. Обогнав его, я быстро убрала со стола бутылки, сунув их под раковину, за мусорное ведро. Пистолет я спрятала в свою сумку, где уже болтался один — Каринин. Скоро я смогу торговать оружием.

Подполковник встал посреди кухни, и, вытянувшись, отдал кому-то честь. Деду глючилась война, и я решила перевести его пыл в мирное русло.

— Запевай! — заорала я, и сорвала голос.

Дед завел речитативом:

— Посею лебеду на бережку,Посею лебеду на бережку.

Чтобы он не сбился с мысли, я стала шепотом ему подпевать:

— Мою крупную рассадушку,Мою крупную зеленую.

Когда в квартиру зашел Мальцев, открыв дверь своим ключом, он застал Сазона, орущего про лебеду, и отдававшего кому-то честь. Я услужливо помогала деду, подпевая шепотом, подстукивая в такт ногой, и прихлопывая рукой по коленке, лишь бы он забыл про свой пистолет и боевые действия. Где-то далеко, почему-то по-собачьи, скулила Танька.

Мальцев так и не понял отчего нам так захорошело. На столе лежали лишь соленые огурчики, и стояли пустые стаканы. Мальцев грустно осмотрел остатки пиршества, взял огурчик, похрустел, и стал нам задумчиво подпевать, по возможности вставляя свое фирменное «бля».

"Погорела лебеда без дождя,Погорела лебеда без дождя,Моя крупная рассадушка,Моя крупная зеленая".

Утро началось не так, как всегда.

— Рота! Подъем? — неуверенно крикнул Сазон из своей комнаты в шесть утра.

— Отбой, бля! Легли поздно, — подал голос поэт.

И мы поспали еще часик.

Попив с дедами кофе, и запихнув уже ничему не сопротивляющуюся Таньку в машину, я первым делом понеслась к газетному киоску и купила вечерний выпуск «Южного Вестника». Статьи в номере не было. Я так рассвирепела, что порвала газету в мелкие клочья. Танька тут же начала жевать единственную в городе не желтую газету. Поехать в редакцию с козой я не рискнула, поэтому сначала отвезла Таньку домой.

Баба Муза вышла с хворостиной мне навстречу.

— Таньку сперли! — грустно пожаловалась она.

— Я же оставила записку, что мы поехала лечиться от блох!

Я открыла машину и оттуда пулей вылетела белая, чистая Танька.

— Ой! — запричитала Муза. — Нашлась кормилица! Я же бумажки не читаю, я только картинки смотрю. Вчерась тебя на газете видела. Обнаженную. Худая ты, как моя доска стиральная. Давай, я тебя молоком отпою!

Пока она суетилась, я умчалась в редакцию.

В редакции никого не было. Я прошла по пустому коридору к кабинету редактора, и ногой открыла дверь.

На этот раз галстук у Гарика был безумно красный. Гарик почему-то спал, неудобно свесив голову на грудь.

— Какого черта? — накинулась я на него. — Где моя статья?

Я осеклась, потому что заметила, что галстук не только красный, но и мокрый. До меня дошло, что вопросы в этом кабинете задавать некому — редактор мертв. Чтобы убедиться в этом, я двумя пальцами взяла его за запястье и попыталась отыскать пульс. Пульса не было. Пуля пробила его грудь, повредив очередной экзотический галстук. Убили его недавно: Гарик был еще теплый, и кровь струей била через черное отверстие. Я огляделась. В кабинете был полый порядок, ничто не сдвинуто с места. Его «девочки» по-прежнему заполняли собой все свободное пространство. Значит, его убил не страстный коллекционер.

Вспомнив, что таскаю с собой два пистолета, я решила быстрее уносить ноги. Но перед тем, как выскочить из кабинета, я быстро просмотрела все на его столе — дискеты с моим материалом нигде не было. Прикрыв дверь, я быстро пошла по коридору.

Как назло, из туалета вынырнул сотрудник, на ходу застегивающий ширинку.

— Шеф у себя? — налетела я на него с дежурным вопросом, как будто только собираясь зайти к редактору.

— А… его знает, — кратко ответил сотрудник и попросил сигарету.

По лестнице вниз я старалась не бежать.

Отъехав от редакции за пару кварталов, я закурила в машине. Похоже, охота началась. И первой ее жертвой стал Гарик — редактор единственной в городе не желтой газеты, у которой скоро подписка, и которая, наконец, заполучила материал о красотке Грач.

Моя статья не вышла, значит, Гарик или побоялся ее поставить, но тогда был бы жив и здоров, или — попытался поправить свое материальное положение, но не учел правил игры и получил пулю в галстук.

На душе у меня было паршиво. Я твердила себе: «Я не виновата». Отыскав поблизости телефон-автомат, я набрала «02» и сообщила, что в «Южном вестнике» на рабочем месте застрелен редактор. Там заорали: «Кто говорит?», но я бросила трубку. Пусть органы поработают.

Когда-то, очень давно, на спор, я съела целый стручок перца «чили». Спорила я с пацанами из нашего двора на целых двадцать пять рублей. Уж где они тогда раздобыли дефицитный стручок — не знаю. Но они окружили меня плотным кольцом и терпеливо ждали, когда я сдамся в борьбе с огнедышащим драконом.

Пацаны проиграли. Я жевала пламя, слезы лились из глаз, но я улыбалась. В какой-то момент я поняла, что ощущения такой остроты мне даже нравятся. Конечно, это чересчур — и дыхание перехватило, и уши горят, и глаза из орбит, но главное — не сладко. Не приторно сладко. А перец я проглочу.

С видом победителя я собрала с грязных ладошек причитающийся мне четвертак, ухмыльнулась обожженным ртом, и сказала: