Лоскутное одеяло - Василий Катанян

До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии, не успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца в кипящий котел. Из чего же делать картину?

8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:

"...Люда Белова рассказала, как хоронили Михаила Ромма. Была огромная толпа перед Союзом и в зале, выступал Баскаков, потом очень хорошо и правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать талантливых людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была огромная толпа, говорил Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев. Словом, похороны были очень сердечными.

На его картине (про современный мир) умер сначала директор, потом Семен Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду третьим". В день его смерти Кузьмина поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в больницу) и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".

17 декабря. Ташкент. Съемки почти кончились, монтирую. Никак не могу привыкнуть, что ни слова не понимаю в снятом, все на узбекском, сижу с переводчиком.

Вечера провожу у Тамары Ханум. На днях в самом большом зале у нее будет концерт, и она все время что-то шьет и нанизывает. А также готовит вкуснейшие плов с курицей, лепешки с кинзой и салат из лука с гранатами.

Рассказала, как с Кари Якубовым (крупнейший музыкант, первый ее муж) и одной азербайджанкой в 20-х годах приехали в Париж с концертами. Азербайджанка училась в Италии, знала несколько слов и стала на итальянском просить таксиста отвезти их в мечеть. Тот ни бум-бум. Тогда Кари Якубов в сердцах плюнул и матюгнулся, а шофер радостно закричал: "Вы русские?!" (Одеты все были в халаты и шаровары.) Поехали в мечеть. Там радостно на них кинулись - узнали по концерту. И попросили Якубова прочесть Коран - с выражением, хорошим голосом это в виде большой чести для него. Женщин отвели в какой-то закуток, а Кари начал читать и все прихожане - молиться. Вдруг Тамара слышит какой-то шум и крики: оказалось, Якубов читал Коран, вставляя туда строки Маяковского (в переводе Хамзы). Еле ноги унесли.

1972

11 марта. В Киеве останавливался у Параджанова, который все такой же, но возведенный в квадрат.

Он полон замыслов и идей, которые его захлестывают, но реализовать ничего не может. Удивительно, как он сумел поставить "Тени...", эту ни на что не похожую картину. Даже если он ничего не сделает больше, то все равно останется в истории кино.

Дома у него музейной красоты вещи. Письмо Феллини, полное комплиментов, вставлено в золотую рамку, украшено павлиньим пером и засушенными незабудками. Оно начинается словами "Мой дорогой Серж!" Рядом висит письмо Анджея Вайды, который обращается к нему так: "Уважаемый коллега и Учитель!"

У изголовья кровати горит каретный фонарь. На потолке висит изящный золоченый стул вниз дном, чтобы все могли прочесть: "Из гарнитура Его Императорского Величества Николая Второго". Не родной ли брат "подсвечника Богдана Хмельницкого"?

В воскресенье я застал Сергея сидящим перед старой картиной украинского мастера: в хате, полной бытовых подробностей, беседовали гуцулы. Он неотрывно смотрел на полотно, пока не стемнело. "Это потрясающе, - сказал он, очнувшись. - Но у меня нет денег, чтобы ее купить".

С деньгами действительно катастрофа. Сережа в простое, и ему не платят ни копейки. Гости приносят еду, но сами ее и съедают. Я же - богатый столичный режиссер! - получаю аж два рубля шестьдесят копеек суточных! Утром дал ему денег, чтобы он купил на завтрак хлеба, масла и сосисок. Ничего этого он, конечно, не купил, а принес банку оливок.

- Господи помилуй, зачем нам оливки, когда нет хлеба?

- Да ты посмотри, как это красиво!

И он поднес банку к окну, в которое било зимнее солнце. В его лучах, на просвет, это действительно было красиво.

Весь он в этом - не хлебом единым.

29 июля. Репино - Ленинград. Смотрели вечер балета Якобсона - миниатюры, которые привели нас в неописуемый восторг. Министерство культуры еле разрешило спектакль (изъяв из него еврейские номера), но не разрешило его никуда вывозить. Дураки и сволочи. Очень здорово поставлены две миниатюры скульптуры Родена - на музыку Берга и "Город" на музыку Вебера по рисункам Мазереля. Но, кроме того, Якобсон поставил нового "Лебедя" Сен-Cанса, мне понравилось больше старого. Художники Стенберг, Левенталь, Збарский. Очень было интересно, хотя труппа не слишком сильная.

Позвонили Нине Черкасовой, ее дача по соседству.

- Когда вы придете?

- Когда хотите.

- Только не завтра.

- Хорошо, будем созваниваться.

На "завтра" мы уехали в Ленинград, а она начала нам звонить без конца, ибо был день рождения Черкасова, она позвала Козинцевых и хотела, чтобы мы тоже пришли, но во время разговора со мной на нее "что-то нашло" и именно на "завтра" она нас и отменила, о чем несказанно жалеет - словом, теперь предстоит большой перезвон, а мы-то радовались, что уехали от телефона...

3 августа. Наконец выбрались к Нине Николаевне, гуляючи. После смерти Черкасова вроде бы все на своих местах. Инна с Ниной все время говорили о "Жигулях", ГАИ и ценах на бензин, а у меня было такое впечатление, что я сижу в гараже.

15 августа. Из письма Л.Ю. (Переделкино):

"...Такси из-за пожаров не разрешают ездить дальше окружной дороги. Новое дело! Как мы теперь будем циркулировать? Надеемся, что это не надолго. Вчера вечером у нас были Рая Кирсанова с мужем (Егор Зубков). Его посылают на 4 года в Париж (теле-радио), и они приезжали попрощаться.

Предыдущее письмо тебе отвезли Вознесенские. Андрей читал массу новых интересных стихов. У обоих вышли книги. Читаем с удовольствием".

12 сентября. Мы начали ездить на машине, и это нас очень волнует. Возвращается Инна домой и говорит:

- Послушай, я сегодня замечательно вышла из ситуации. Поставила машину и пошла во двор издательства "Искусство". А когда вернулась...

- Подожди, что ты делала в издательстве?

- Ничего. Мне дали сигнал моей книги "Меч и Хиросима". Но когда я вернулась, то увидела...

- Подожди! Ну, и как сигнал?

- Нормально. Так вот, машина...

- Но как выглядит книга? Обложку переделали?

- Конечно, куда они денутся? Так вот, я увидела, что машину кто-то сзади заставил и...

- Господи! А как фото, все напечатали? Подписи на месте?

- Наверно. Ты слушай. Я смотрю в зеркало и вижу, что могу подать назад всего ничего. Но я...

- А шрифт ты посмотрела? Какая бумага?

- Да при чем тут бумага? Я ведь могла его стукнуть бампером! А если подать вперед, то...

- Сколько же вышло страниц?

- Ты лучше послушай, как я вышла из положения. Я дала чуть-чуть назад, но в это время...

- Дай скорее посмотреть книгу.

- Поищи, она где-то в сумке. Так слушай: в это время передняя машина уехала, и я свободно вырулила! Представляешь? Такое везение!

Эту историю любил Аркадий Исаакович Райкин.

7 ноября. Концертная ставка Райкина сто четыре рубля выступление в концерте, один-два номера. А в спектакле он играет четырнадцать номеров, и получается сорок шесть рублей. И уговаривают: "Зачем вам театр? Выступайте на эстраде, ведь какие деньжищи! И легче". Всячески пытаются закрыть ему рот.

В разговоре с ним Фурцева прямо говорит, что нет на него спроса из-за границы. На самом же деле его приглашают и Канада, и ФРГ, и Франция. Нормальная врунья.

Сняли на ТВ два его монолога. Звонят из редакции, что Лапин вырезал какие-то фразы. Райкин звонит Лапину, тот лжет: "Я вырезал? Да никогда себе этого не позволю. Это они сами там в отделе себе напозволяли". И бросился в редакцию, чтобы вздрючить тех, кто посмел сказать Р. о купюрах: "Кто посмел? Зачем сказали?" Завтра должны показать - интересно, восстановят ли?

1973

23 января. Вечер в Доме кино - 75 лет Эйзенштейну. (Среди прочих выступал я.) Кадочников рассказал:

"Эйзенштейн говорил Названову, игравшему Курбского: "Ты знаешь, как конь ведет себя, когда хочет кобылицу? Да будь она хоть на горизонте, он к ней полетит во весь опор, сметая все на своем пути - огонь из ушей, дым из ноздрей! Так и Курбский стремится к власти".

Названов начал репетировать. Эйзенштейн смотрел в объектив, дал мне взглянуть. Спрашивает: "Кого он играет?" - "Курбского", - отвечаю. - "Нет, говорит Сергей Михайлович. - Он играет жеребца"".

[9 февраля. Снимал у Александрова. Поразительно вне возраста Орлова. Вблизи и при ярком свете просто хороша. Но чуть свет не тот или ракурс...

18 февраля. "Книга про Эйзенштейна" Шкловского полна воды, рассуждений около, а фактов интересных мало. Про Перу целая глава, а пустая. Заметил одну неточность: Шкловский пишет, что Э. в гробу был покрыт золотым платом, золото смешалось с пеплом после кремации. На самом же деле, когда гроб опустили, вниз бросился директор картины "Иван Грозный" (кажется, Анцелович) и, прежде чем гроб попал в печь, сорвал плат - он числился на картине! Так что с пеплом золото не смешалось.]