Северное сияние. Юбилейное издание с иллюстрациями - Филип Пулман

открытые ворота, и Лира могла бы последовать за ним, но страх отнял у нее силы. Пантелеймон оглянулся на нее и стал барсуком.

Лира понимала, почему деймоны не могут удаляться от своих людей больше чем на несколько метров, и если бы она стояла перед оградой, а он оставался птицей, то не смог бы подлететь к медведю – так что он хотел тащить ее за собой.

Она рассердилась и почувствовала себя несчастной. Он шел вперед, вонзая коготки в замерзшую землю. Это было странное и мучительное чувство – когда твой деймон натягивает связь между тобой и им: физическая боль глубоко в груди и вместе с ней пронзительная печаль и любовь. Она знала, что он испытывает то же самое. Все переживали это, когда росли: проверяли, насколько они могут отдалиться, и возвращались с огромным облегчением.

Он потянул чуть сильнее.

– Не надо, Пан!

Но он не остановился. Медведь наблюдал не шевелясь. Боль в сердце стала невыносимой, тоска сжала ей грудь.

– Пан… – всхлипнула она.

И ворота уже были позади, и, спотыкаясь, она шла к нему по застывшей грязи, а он превратился в дикого кота, вспрыгнул ей на руки, и они крепко прижались друг к другу, тихонько всхлипывая.

– Я думала, ты правда хочешь…

– Нет…

– Я даже не представляла, как это больно…

Потом она сердито смахнула слезы и сильно шмыгнула носом. Он угнездился у нее на руках, и она подумала, что скорее умрет, чем согласится расстаться с ним и еще раз испытать такую печаль; что она сойдет с ума от горя и ужаса. Если бы она умерла, они все равно были бы вместе, как Ученые в крипте Иордана.

Потом девочка и деймон посмотрели на одинокого медведя. У него не было деймона. Он был один, всегда один. Она почувствовала такую нежность и жалость к нему, что чуть не потрогала свалявшийся мех и удержалась только из вежливости, о которой напомнил ей его холодный свирепый взгляд.

– Йорек Бирнисон, – сказала она.

– Ну?

– Лорд Фаа и Фардер Корам пошли поговорить, чтобы тебе вернули броню.

Он не пошевелился и не ответил. Ясно было, как он оценивает их шансы.

– А я знаю, где она, – сказала Лира, – и если скажу тебе, может быть, ты сам ее возьмешь.

– Откуда ты знаешь, где она?

– У меня символический прибор. Я решила, что надо сказать тебе, Йорек Бирнисон, раз они тебя обманули. По-моему, это неправильно. Нельзя было так поступать. Лорд Фаа будет уговаривать Сиссельмана, но вряд ли сумеет уговорить. А если я скажу тебе, ты пойдешь с нами, поможешь увезти детей из Больвангара?

– Да.

– Я… – Она не хотела соваться в чужие дела, но любопытство пересилило. – А почему ты не сделаешь новую броню из этого металла, Йорек Бирнисон?

– Потому что он никудышный. Смотри, – сказал он и, подняв капот трактора одной лапой, выставил коготь другой и вспорол металл, точно консервным ножом. – Моя броня сделана из небесного железа, сделана для меня. Броня медведя – это его душа, как твой деймон – это твоя душа. Вот выбрось его, – он показал на Пантелеймона, – и замени куклой, набитой опилками. Разница. Ну, где моя броня?

– Пообещай только, что не будешь мстить. Они нехорошо поступили, но ты уж примирись с этим.

– Ладно. Мстить не буду. Но и не остановлюсь ни перед чем. Будут драться – умрут.

– Она спрятана в погребе, в доме священника. Он думал, в ней сидит дух, и все старался изгнать его. В общем, она там.

Он поднялся на задние лапы и поглядел на запад, так что заходящее солнце высветило в сумерках его желто-кремовую морду. Мощь, исходящую от этого громадного создания, Лира ощутила как волны горячего воздуха.

– Я должен работать до заката, – сказал он. – Сегодня утром я дал слово здешнему хозяину. Осталось несколько минут поработать.

– Там, где я, солнце село. – Она показала рукой на юго-запад. Для нее солнце уже скрылось за скалистым мысом.

Он опустился на четвереньки.

– Верно. – Теперь его морда тоже была в тени. – Как тебя зовут, девочка?

– Лира Белаква.

– Я твой должник, Лира Белаква, – сказал он.

Он повернулся и, переваливаясь, пошел прочь по замерзшей земле, так быстро, что Лира бегом не могла за ним угнаться. Но бежать не переставала, а Пантелеймон, чайка, полетел вперед, смотреть, куда направляется Йорек Бирнисон, и указывать Лире дорогу.

Из депо медведь вышел на узкую улочку, а потом свернул на главную улицу города, миновал резиденцию Сиссельмана с флагом, вяло повисшим в неподвижном воздухе, и чинно расхаживавшим часовым – и дальше вниз по склону до конца, где жил Консул ведьм. Часовой наконец опомнился от неожиданности, но еще не знал, как ему поступить; между тем Йорек Бирнисон уже свернул за угол перед гаванью.

Люди останавливались и смотрели на него или разбегались в разные стороны. Часовой дважды выстрелил в воздух и бросился в погоню, несколько подпортив впечатление тем, что сразу заскользил по обледенелому склону и удержался на ногах, только ухватившись за ближайшую изгородь. Лира не сильно от него отстала. Когда они пробегали мимо дома Сиссельмана, она увидела людей, выходящих во двор, и среди них как будто бы мелькнул Фардер Корам, но через мгновение они остались за спиной, и она приближалась к углу, куда свернул часовой вслед за медведем.

Дом священника был более старым, чем большинство остальных, и сложен из дорогого кирпича. К двери вели три ступеньки, сама дверь висела теперь на одной петле, разбитая в щепки, а из дома доносились крики и треск дерева. Часовой замешкался перед крыльцом, изготовясь к стрельбе; но тут стали собираться прохожие, люди выглядывали из окон на другой стороне улицы, и он понял, что должен действовать. Он выстрелил в воздух и вбежал в дом. Через секунду весь дом затрясся. Лопнули стекла в трех окнах, с крыши съехала черепица, выскочила перепуганная служанка, а за ней, кудахча и хлопая крыльями, – ее деймон, курица.

В доме раздался еще один выстрел, а затем оглушительный рев, которому вторил визг служанки. Из двери, словно снаряд из пушки, вылетел сам священник вместе с бешено хлопающим крыльями и уязвленным в своей гордости пеликаном-деймоном. Лира услышала командные выкрики, обернулась и увидела отряд полицейских, которые уже заворачивали за угол, кто с пистолетами, кто с винтовками, а позади них Джона Фаа и толстого суетливого Сиссельмана.

Треск и грохот заставили всех снова повернуться к дому. Окно на уровне земли, видимо подвальное, с деревянным треском и стеклянным звоном раскрылось. Часовой, гнавшийся за Йореком Бирнисоном, выбежал из дома и стал лицом к окну, нацелив на него винтовку; тут окно распахнулось совсем, и наружу вылез Йорек Бирнисон, медведь в броне.

Без нее он был грозен. В ней – ужасен. Броня была грубо склепанная