Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс

— Надо же! — восклицает она. — И что в них написано?

— Написано в них, что нужно стараться жить просто: пища, кров, друзья.

— Звучит как-то скучновато.

— Я еще не закончил, — продолжаю я. — Нужны еще любовь и опасность.

— Правда? — Эти слова вызвали у Жюль гораздо больше восторга. — И поэтому вы живете в Неаполе? Вы влюблены? — Она уверена, что я и живу так, как предписано.

— Да я узнал обо всем, — смеюсь я, — только когда сюда приехал. Впрочем, да, я до сих пор нахожусь здесь как раз по этим причинам…

Парень поднимает глаза, брови его удивленно ползут вверх.

— А чего тут опасного-то?

Хороший вопрос.

— На самом деле ничего, — говорю я. — Тут дело в атмосфере, в настрое.

— А вы в итальянку влюблены? — спрашивает Жюль.

— Нет, — смеюсь. — Она англичанка.

Жюль несколько разочарована, а потому я добавляю:

— Но она замужем.

Приятель ее, не обращая на нас внимания, нацелил объектив прямо на Везувий. Затем перевел его на сорок пять градусов вправо и отладил линзы, затем еще на сорок пять градусов и снова навел фокус. По-видимому, он старался охватить всю панораму от Везувия до Чиайи тремя последовательными снимками и выверял, где начинается и кончается каждый кадр. Девушка возвращается к своему рисунку, но через минуту снова смотрит на меня.

— Это, мне кажется, тоже опасно, — замечает Жюль через некоторое время. — Мы с Филом женаты. Я сочла бы очень опасным вступить с кем-то в связь.

Фил начинает творить триптих Неаполитанского залива: мы с девушкой прекращаем разговор, чтобы не мешать ему сосредоточиться и хорошенько прицелиться. Закончив, он обращается с фотоаппаратом, как с оружием, разбирая его по частям.

— А я и не говорил, что состою в связи, — уточняю я. — Так что, думаю, единственная опасность — мое разбитое сердце.

— А какая же еще тут может быть опасность? — спрашивает Фил.

Еще один хороший вопрос от Фила.

— Муж ее судья, а в Неаполе все очень сложно и запутанно.

Фила куда больше занимает «молния» на его сумке для фотопринадлежностей, которую заело, чем мое мнение относительно «внутренней кухни» Неаполя. Он просит Жюль помочь. Та мигом открывает сумку и бросает ему на колени. Фил начинает собирать камеру из частей, добытых из сумки: с виду эта камера такая же, какую он только что разобрал. Фил встает.

— Я пойду поброжу, — говорит он. Жюль поднимает на него взгляд, прикрыв ладонью глаза от солнца. — Я ненадолго, — обещает ее муж.

Жюль сообщает, что они с Филом поженились два года назад. Работают в центре заказов в Бракнелле. Он помешан на фотографии. А она учится живописи. Живется им малость скучновато, признается Жюль, только она лично просто не представляет себе, с чего это жизнь станет интереснее, если в ней не будет привычных радостей, а именно: ее подруг и друзей, их кошки… Жюль тщится продолжить перечень, но все потуги выливаются в глубокий вздох. Детей хочется, но пока рано. Иногда хочется острых ощущений, так чтоб дух захватывало, только ей кажется, что Фил не согласится. Они получили деньги по закладной. Это их первый отдых со времени свадьбы.

— А почему Неаполь? — спрашиваю я.

— Думали, здесь будет романтично.

— Получается?

— Вроде того, — улыбается Жюль.

Возвращается Фил. Ему удалось сделать парочку отличных кадров Везувия, и пора двигаться дальше. Жюль убирает разноцветные карандаши и встает. Мы прощаемся. Жюль просит меня быть осторожнее, и я обещаю: буду. Она вырывает из своего блокнота лист и протягивает его мне. На нем набросок, который она делала, пока мы болтали. Храните его, говорит начинающая художница, может, придет время и за него кое-что дадут. «Спасибо». Залив на рисунке похож на пруд, Капри — на спящего верблюда, Везувий — на половинку яйца. Кладу эскиз на траву рядом с собой.

— И будьте осторожны, — повторяет она, держа Фила за руку. — Не позволяйте своему сердцу разбиваться. Найдите себе какую-нибудь милашку итальянку.

Улыбаюсь в ответ:

— Я попробую.

Автобус пробирается в центр города медленно, рывками. Хочется спать, но клевать носом в неаполитанском автобусе, похоже, не подобает. Все же через десяток тягостных минут уже нет сил сопротивляться, и голова моя то и дело падает. В себя прихожу, только когда начинает болеть шея. Охватывает чувство неловкости. Подперев подбородок ладонями, ставлю локти на колени и сразу же засыпаю. Снится Луиза. Она предостерегает: не вздумай спать в переполненном автобусе, — потом берет в ладони мое лицо и покрывает его поцелуями. Я не двигаюсь, наслаждаясь ее близостью.

Автобус останавливается, и я просыпаюсь от толчка. Мы на площади Данте. Я выхожу и направляюсь к скамейке в тени большой пальмы. Воздух душный и тяжелый от зноя, будто в Африке или на Ближнем Востоке. Я слишком устал, чтобы шагать до самого дома синьоры Мальдини, а потому плетусь на площадь Беллини, чтобы выпить кофе и пива. Как всегда, вокруг немноголюдно, хотя эта площадь — единственное подходящее место для туристов, желающих перекусить или выпить на свежем воздухе. Плюхаюсь на стул, склоняю голову и смыкаю веки. Слышу, подходит официант. Разлепляю веки и поднимаю глаза. Джованна. Лицо в тени, неясное и расплывчатое.

Она вручает мне бумажку со словами:

— Только если они узнают, что ты будешь мне помочь… Capito?[60] — и чиркает пальцем по горлу.

Не успеваю я ответить, как Джованна уже бежит через площадь к своей «веспе» и исчезает.

Разворачиваю бумажку: «Приходи. 7 часов. Улица Сан-Дженнаро, 14. Пожалуйста, понимай, я должна уйти».

Странное какое-то приглашение. Но мне, видимо, удалось ее убедить. У ее родни не останется причин подозревать меня, больше незачем встречаться тайком, любой план побега осуществить гораздо легче. Это мои умозаключения, и все же в душе я теперь сожалею, что они оказались такими убедительными. Мысль, похоже, точно ко времени. Устроить встречу, установить контакт, запустить некий процесс. Как раз это меня и учили делать. Развивать человеческие отношения, в начале которых обычно у каждой из сторон есть лицо, потом имя, затем следует переход к более индивидуальным особенностям: улыбка, смех, доверие. Все, что называется добрыми чувствами.

С другой стороны, дело ведь не просто во мне, Джованне, ее семействе. Через меня ниточка тянется к Алессандро, его окружению, к тому, за что он несет ответственность. Да, Джованна вынудила меня пообещать не рассказывать ничего судье. Ошибка вышла. Я такие обещания даю уже больше пятнадцати лет и еще ни одного не нарушил: терпеливая конфиденциальность была ключом ко всему, чем я занимался в прошлом. Хочешь кому-то помочь — сделай так, чтобы они тебе поверили, непременно поверили. Но здесь у меня другая роль. Я на отдыхе, я турист. Соображения этики меня не сковывают. И все же хочется помочь Джованне, если удастся, правда, я не знаю, как это можно устроить. У меня нет желания поступаться дружбой Алессандро, но я дал обещание не втягивать его. Кто теряет больше всех? Джованна твердо стояла на своем. Алессандро об этом знать не знает, а через недельку-другую процесс закончится и он отправится с Луизой в Китай. Я еще раз взглянул на записку: «Пожалуйста, понимай, я должна уйти».

Если у нас с Алессандро и есть что общее, так это любовь к Луизе — чувство для меня запретное. Если и есть что общее у нас с Джованной, так это надобность сохранить наши жизни. Именно это желание двигало мной тогда, когда я решился на первую встречу с ней. Сохранить жизнь — значит вырваться отсюда, получить возможность начать все сначала. А ведь сейчас сюда примешивается и опасность. Один из пяти столпов жизни.

Положим, я пойду. Чего мне тогда ждать? Без понятия. С той минуты, как я приехал в Неаполь, предугадать что-то стало невозможно. И все же с каждым днем я осознаю: просто в Неаполе чувства превалируют над разумом. Если бы на самом деле городом правила непредсказуемость, то кто бы смог в нем жить? Коренные неаполитанцы, и никто больше. Сомневаюсь, что семейство каморры очень уж отличается от всех других семейств: преступная жизнь не делает скидок домоседам и обывателям. Чарующая сила, восторженные сказки и легенды, романтика — все это выдумки Голливуда, газет, бульварных романов. По мне, так нет ничего более зловещего, чем могущественная бабуля, которая верховодит семейством никому не доверяющих параноиков, в большинстве своем женщин, где отличием от неблагополучных семей, с какими я еще недавно сталкивался по службе, является страх Джованны.

Адрес указывает на Форчеллу. В самом конце Спаччанаполи. Неприветливый район, где царят бедность, теснота, грязь. Раньше как-то я проходил здесь, разыскивая Замок Капуано, где прежде работал Алессандро. И хотя на этот раз я, кажется, выгляжу не совсем туристом, мое присутствие внимательно отслеживается молодыми людьми, сидящими тут и там на здешних улочках. Они сутулятся так устало, что, того и гляди, сползут наземь. Только все это поза: парни задиристо, вызывающе расслаблены. Им сам черт не брат. Я то и дело натыкаюсь на них и обхожу вальяжных молодчиков стороной. Темные глаза следят за мной из-под темных бровей. Стараюсь не заблудиться, то и дело сверяясь с запиской Джованны. А себе твержу: вот это я и имел в виду, мечтая о новых ощущениях.