Сквозь бездну - Ярослав Коваль

Оно и к лучшему. Я, с удивившей меня самого нежностью, свернул листок и спрятал во внутренний кармашек форменной одежды. Интересно, смогу ли я написать жене ответ, да так, чтоб посторонний человек смог разобрать мои каракули? Ведь она не только писать, но и читать не умеет, и с полученным письмом будет вынуждена идти всё к тому же профессионалу, который изложил её послание на бумаге. Может, и мне дозволят воспользоваться услугами одного из штабных писцов?

Смутное ощущение заставило меня спешить. Надолго эта передышка затянуться не может. Чем дольше тянешь, тем лучше сумеют укрепиться две соседние провинции, это Аштия должна понимать лучше меня. Внезапного нападения так и так уже не получится, и армии выдвинутся, как только будет завершено их пополнение. Не так уж много на это требуется времени, если система налажена (а она налажена). И, не откладывая в долгий ящик, я сразу заторопился к штабным палаткам, радуясь, что у меня есть настолько прочный блат! Моё письмо жене уж точно не затеряется где-то там и не будет захватано чужими руками. Оно уйдёт в Империю по внутренним каналам Генштаба, с позволения самой госпожи Солор.

Глава 8. Рейд за рейдом

Армии встали не у одного, а сразу у двух перевалов, и атаковать их должны были одновременно — об этом мне рассказала одна из записок Аштии. Я-то видел только форт, перед которым стоял со своими людьми и в окружении других отрядов — попроще, покрупнее, экипированных как раз для штурма стен. Им предстояло отдуваться по полной, мои же были чем-то вроде запаса на крайний случай — сломить чересчур упорное сопротивление, обойти его и ударить с тыла, оказать поддержку «завязшему» подразделению.

Здесь я впервые стал свидетелем воздушного боя — до получения явного преимущества там, над стенами и крышами крепости, пехота не двигалась с места. В ход были пущены все виды летучих ящеров и магия, в том числе три тяжёлых орудия, которые успели подвезти. Чары разукрасили небо во все мыслимые оттенки, на их фоне ездовые ящеры и летучие демоны казались порождениями карандаша какого-то гениального художника.

Запредельная красота этого зрелища ни на миг не давала забыть о той смертельной мясорубке, что её породила. За возможность достичь подобного подавляющего и правдивого эффекта любой художник отдал бы полжизни. Кроме разве что того, который пишет только и исключительно ради денег.

Задрав голову, я наблюдал за боем в бескорыстном восхищении — сейчас меня даже наша победа волновала мало. И потому, увлёкшись, не сразу услышал оклик Аканша. Заму пришлось подёргать меня за рукав.

— Нам велено быть в готовности.

— Что так? Дожимают? — и я мотнул головой в небо.

— Как только начнут дожимать, а к этому идёт, наши две сотни выкинут вон на ту стену. Задача — зацепиться и укрепиться.

— Неясно одно — почему мне-то об этом не сообщили?

— Я сообщаю. К тому же отряд поведу я, тебя не велено трогать.

— Это почему так?

Аканш неопределённо дёрнул плечом.

— Либо какое-то отдельное задание, либо считают невыгодным рисковать твоей шеей ради столь мелкой цели.

— Блестяще!.. Ну, ладно. Ты уж там смотри… Не попадай под магию.

Мой зам улыбчиво показал зубы.

— Да уж ради радости супруги куда охотнее буду хранить свою шею, чем для твоего удовольствия.

— Я тоже.

Мне было не по себе: каждый момент я ждал, что вот сейчас меня огорошат приказом идти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что неизвестным науке способом. Всё время как на иголках, так что на панораму боя за крепость я поглядывал лишь между делом. Бой на стенах кипел, как вода в котелке, но отдельные фигуры с такого расстояния разглядеть было немыслимо. И фиг его знает, дерутся ли там мои ребята, или какие-то чужие отряды, а от моего остались одни лишь воспоминания. Мерзко, лучше б я там был, с ними. Тогда меня обременяли бы совсем иные заботы.

Но в бой меня так и не отправили. Никто ничего мне не объяснял, да ведь и не должен был. Лишь в самом конце боя за крепость я оказался рядом со своими ребятами, но разве только меч обнажил, бой для меня так и прошёл стороной. Они, кстати, тоже отдыхали после короткой яростной схватки, ожидая, не понадобятся ли снова. Аканш был ранен — мне пришлось бы командовать самому, если б содействие моей группы понадобилось. Но без неё обошлись.

Крепость пала в тот же день к вечеру.

— На самом деле, это грандиозно, — пробормотал Аканш, когда я навестил его в госпитальной палатке. — Под стенами таких крепостей можно стоять месяцами. И госпожа Солор совершенно правильно рассудила, что брать Врата Мероби надо сразу, с налёта, в идеале за сутки. Иначе позже подтянулась бы подмога, и наша тактика стала бы ясна.

— Болтал бы ты поменьше. Лучше отдохни. Как себя чувствуешь?

— Как будто под валун попал. Ничего, оклемаюсь. Куда денусь-то…

— Это уж точно. Ты мне нужен, не смей помирать, понял? Запрещаю!

— Слушаю, командир.

Посмеялись.

В общем-то, я был согласен с Аканшем. И уже неважно, кто персонально был автором плана — это Аштия нашла и расставила по настоящим постам людей, способных всё продумать и рассчитать, ломить всеми силами или приберечь ресурсы, в зависимости от возникшей необходимости. А самое главное — определить точно, когда именно что именно следует делать. И за это искусство выбирать госпожа Военный Лорд вполне заслужила свою славу и репутацию.

Уже здесь, в крепости, потрёпанная армия была спешно пополнена свежими отрядами и на следующий день устремилась вниз по склонам гор в долину, нашпигованную вражескими крепостями. Эти крепости предстояло штурмовать или осаждать, и на это запросто можно было потратить всю жизнь. Краем уха я уловил из разговора двух вышестоящих командиров, что второй перевал пока не взят, и необходимо частью сил ударить в тыл, чтоб взломать и Вторые Врата Мероби. Что ж, видимо, Аше действовала самым разумным образом: если на две цели разом не хватает правого кулака, бьём по очереди.

За обстоятельствами этой войны я наблюдал во многом отстранённо. Мой отряд задействовали редко — он не зря считался элитным и был чем-то вроде хлыста, которым в удачный момент можно вышибить глаз или спеленать вражье горло. Но бесполезно лупить хлыстом по окованному металлом щиту или нагруднику лат. Сейчас, когда требовалось вскрывать мощную оборону, гибкость и подвижность моего отряда не находили сбыта. Мои люди пребывали в готовности, на марше вместе с остальными. И, конечно, ни на что не жаловались.

Лишь обрывки грандиозного батального полотна были сейчас доступны моему взгляду. Аштия больше не посылала мне весточек, и я отлично понимал — ей не до того. И без всяких записок от неё я примерно представлял, чем она занята — армия шла вперёд тяжело, но победно. Вокруг было много неразберихи и путаницы, случались накладки — но не было откровенной глупости, обусловленной чьей-то ленью, корыстью или полной некомпетентностью. И уже это я, знавший кое-что об армии своего родного мира, оценил как знак гения.

Война сама по себе не располагает к порядку, размеренности, разумности. Под её сенью расцветает пышным цветом всё худшее, что может быть в человеке. На войне людей к этому толкает простое чувство самосохранения, ибо они могут выжить, лишь растоптав всё кругом. И чем выше, чем запредельнее предъявляемые к ним требования, тем изобретательнее бесчеловечность.

Воля имперских офицеров держала солдат в железной узде, но в то же время от них не требовали невозможного. Риск и самоотверженность были строго зафиксированы и определены рамками устава, и жизнь солдат на войне в результате была лишь чуть менее предсказуемой, чем жизнь всех обывателей Империи. Разумность, практичность и относительная уверенность в будущем становились теми железными прутьями, которые заключали в клетку безумие войны.

Разумность и практичность демонстрировали люди, отысканные и поставленные людьми, которых отыскала и поставила на свои посты Аштия Солор, а до того — её мать и бабка. Здравомыслие и знания, помноженные на умения, были главными критериями, по которым высшая военная власть Империи отбирала офицеров.

А каковы критерии отбора на моей былой родине, в былые прокоммунистические, то есть в общем-то вполне себе имперские времена? Знакомства и родственность мы отбросим, в Империи тоже есть их аналог — благородное происхождение. Получается, осталось не что иное, как умение выжимать из имеющихся ресурсов всё возможное и невозможное. Второе — в особенности. Сдохни, но сделай.

При этом сдыхать, конечно, будут нижестоящие. Понятно, почему к окончанию той самой войны в стране практически не осталось здоровых мужчин. Ведь нижестоящих же конечное количество, хоть, может, и весьма большое.