Пламя и пепел - Наталья Соболева

Я словно стояла в самом центре прочной липкой паутины, и у меня не оставалось выбора — он был уже сделан.

Слова казались неповоротливой вязкой массой, и я долго безуспешно пыталась вытолкнуть их наружу. Секунда за секундой проносились мимо.

— Это так грубо звучит — но похоже, что я увлеклась пресловутой личной жизнью, — решившись, я выпалила это разом, когда уже мне начало казаться, что я вовсе никогда не смогу заговорить, — Странно это так называть, да? Но, ты понимаешь, не важно, нужно ли мне это, хорошо ли мне с тобой, и как все это получилось — важно то, что за всем этим я упустила из виду главное. Я была создана когда-то, чтобы помогать людям. По крайней мере, так гласит легенда, так я знаю где-то внутри — не помню, а просто знаю, как аксиому. За все годы, что еще хранятся в моей памяти, я никогда не жила, как это говорят, полной жизнью. Я никого не любила и даже ни с кем особо не дружила — была обыкновенным перекати-поле, зачем-то необходимым в огромном биологическом цикле этого мира. И только приехав сюда, я почему-то вдруг почувствовала жизнь на вкус — захотела ее почувствовать, — дышать было тяжело, но я не позволяла себе умолкнуть, не давала малейшей паузе вставить клин, — И она, эта жизнь, оказалась удивительно приятной — такой, что мне больше уже не хотелось жить в вакууме. Он стал мне отвратителен, вот так даже. Мне вдруг показалось, что ведь вакуум — это нечто искусственно созданное, и только сама жизнь естественна. Но, видно, я — исключение из этого правила.

Я замолчала и тут же услышала, будто со стороны, тяжелые, со всхлипом, вдохи — словно говорила целый час или бежала стометровку на олимпийский рекорд. Говорить правду порой оказывается не менее трудно, чем лгать. Вдох — новый забег. Финиш близко.

— Главное вот в чем — что бы там ни было, что бы я к тебе ни чувствовала — никто не должен становиться жертвой моей жажды жизни. Я была слишком занята нашими отношениями, слишком пьяна бурлением жизни — и позабыла о своем долге. А ты знаешь, с чего раньше начинался каждый мой день? — голос сорвался, но я осадила его, как непослушного щенка, Я смотрела и читала новости — и я знала все о происшествиях, даже тех, которые еще не случились, ведь это-то как раз и есть для меня самое главное. А теперь — произошла лавина, и я узнала о ней лишь потом, да и то совершенно случайно! Знаешь, как это называется у юристов? Преступная халатность. Людей за это сажают в тюрьму, а моя вина больше, так что даже не измеришь — но вот осудить себя могу только я сама. Как видишь, на все меня не хватает, придется выбирать — и выбор очевиден. Прости меня.

Я затихла.

Этьен, все это время буравивший меня взглядом, теперь смотрел в сторону. Брови его были сдвинуты — сердито или сосредоточено, я не могла понять, а губы сжаты от сдерживаемого напряжения.

— Буду говорить на твоем языке — тогда, может, ты меня и поймешь, — он медленно проговаривал слова, — я не фаталист, но я верю, что кое-что в жизни не случайно. И у меня не получается представить, что такое значительное, прямо-таки нарушающее порядок вещей событие, как появление второго Феникса в том мире, где, как ты утверждаешь, он всегда был один — не имеет в итоге никакой цели. Что это просто такое совпадение, как две, знаешь, одинаковых конфеты в пакете ассорти. Ну да, ты права — мы мало думали о других в эти дни, если честно говорить — то почти совсем не думали, и тут мы здорово лажанули. Но все можно исправить. Нас двое, и сил у нас больше, и значит — мы можем справиться с большими и сложными задачами. Если только мы захотим, и если будем работать вместе. Так что — нет, я не отпускаю тебя, Вивиен. Если б впереди была глухая стена, я бы ее почувствовал.

Я смотрела на него, не зная, не роскошью ли будет позволить себе поверить ему. Я не знала, что делать — но у меня просто не было сил бежать от этой жизни, от него и всего, к чему стремилась моя душа. Я так и сидела на полу, не говоря ни слова, и чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. Несправедливо было заставлять меня делать такой выбор.

Я почувствовала прикосновение его пальцев.

— Хватит плакать, — сказал он, вытирая мои слезы. Я разрыдалась.

Кажется, выбор и вправду был сделан — и в первый раз в жизни я была благодарна за то, что кто-то сделал его за меня.

Глава 26

Комнату мягко озарял занимающийся рассвет. Мы сидели друг напротив друга, поджав ноги по-турецки. Положив руки на колени ладонями вверх, я пыталась сосредоточиться. Между нами на полу лежала цепочка с маленьким серебряным кулоном-жуком.

— Может, лучше завтра с утра попробуем? Все равно ничего не выходит.

— Ну уж нет, давай сейчас. Иначе к чему все эти разговоры о важности и приоритетах?

— Знаю. Просто к чему сегодня долбиться головой о стену, если завтра ее может и вовсе не быть?

— Вот про стену — это ты правильно говоришь. Может быть, тебе как раз и нужно прошибить стену, чтоб все получилось. Внутреннюю стену. Дай мне руки, Виви.

Я протянула ему ладони, удивляясь про себя, когда он успел стать таким опытным и сведущим в тонкостях магии. А может, дело было вовсе не в магических премудростях — может быть, он просто получше разбирался в жизни? И лучше знал меня? А может ли такое быть — чтобы он знал меня лучше меня самой?

В пальцах, уютно лежащих в теплых ладонях Этьена, я вдруг почувствовала словно какое-то движение, ток. Я успела уже почти отвыкнуть от этого ощущения — будто в тебе живет что-то еще. Что-то сильное, мощное и иногда, казалось, обладающее собственной волей. Может быть, вчера бы все было не так — но сегодня я была готова снова принять в себя то, что мне и принадлежало. Сила по капле возвращалась в мое тело.

Не открывая глаз, я тихонько улыбнулась. Ощущения было — будто, держась за установившуюся между нами энергетическую связь, я нащупала некую опору, и теперь могла в полной мере открыться потоку силы, ничего не страшась. Сумбурное ощущение, которое можно бы сравнить с ходьбой по канату — только что под ногами была лишь узкая веревка, еще шаг — и ты на прочной стойке, канат и пропасть позади, а шест можно отложить до следующего выступления.

Теперь я не только чувствовала этот поток — я могла держать его под контролем. И должна была это делать, чтобы не перейти черту и не превратиться в энергетического вампира. Весьма тонкая грань, лезвие бритвы. Ведь сила в чистом виде не отличается по характеру, по вкусу, и тут важно чувствовать, где кончается твоя сила и начинается чужая.

Сила перетекала по всему телу, словно заново оживляя его — так течет кровь по онемевшей до неподвижности руке, вливая кислород и жизнь в лишенные питания ткани. С каждым мгновением поток увеличивался, и через несколько секунд я разомкнула канал, отдернув руки. Лучше секундой раньше, чем мгновением позже.