Когда падают листья... - Наталия Андреева

Движение остановилось.

Родзат склонил голову набок: мол, а дальше что?

Дарен меланхолично огляделся по сторонам, молча считая притаившихся разбойников в озеленившихся кустарниках: два, четыре… все, кажется, все. Итак, итого у нас четыре самострельщика, три ржавых железяки и еще две дубинки. Что ж… Войник аккуратно высвободил левую руку с самострелом.

— Сабельки складывайте, да поживее! — наконец, дожевав травяную гадость, выплюнул главарь.

Родзат озадаченно покосился на свой меч.

— На землю прямо?

— На землю, на землю.

— Так заржавеет же, — "озадаченно" отозвался купец.

— Небось на успеет, не боись, дядя.

Дарен поднял брови:

— А нежирно?

— Смелый самый? — ухмыльнулся тот и сделал почти незаметный знак рукой: стреляй!

Камень на Даровой груди раскалился и обжег кожу. Войник стиснул зубы и молниеносно пригнулся, повинуясь незримой охранной силе. И стрелка пролетела в каком-то наперстке от головы, задев волосы.

Это послужило сигналом к действию для остальных.

Вжик! Вжик! — рассекали воздух стальные орудия. Дар выпрямился в седле и быстро огляделся, выискивая глазами жену и дочь купца. Нашел. Захара теснили трое, он медленно отступал в лес, прихрамывая на одну ногу. Дарен спешился, шепнув коню несколько слов, и бесшумно двинулся за ними. Приветственно зазвенел меч, отзываясь на предложение хозяина поиграть. Раз! — и их уже двое.

— Привет, — оскалился войник двум другим.

Мужики, слаженно переглянувшись, разделились. Тот, который шел на Дарена, выхватил узкий меч и медленно двинулся в его сторону. Но мерцернарий стоял, не двигаясь и не позволяя ядовитой усмешки сползти с его губ.

Удар! — противник не выдержал, сделал выпад.

Удар! — откликнулся Даров меч, блокируя его.

Удар? — вопросительно проскрежетал железный противник.

Удар-Удар! — заверил его Дарен, одним движением переворачивая меч и ударяя рукоятью в висок бандита.

— Ты почему его не убил?! — возмутился запыхавшийся Захар.

Войник бросил взгляд под ноги и пожал плечами.

— Он же потом мстить пойдет!

— Добей сам. Хочешь?

Захар поглядел на него и скривился:

— Нет.

— Ну вот и славно. Идем.

"Тьфу ты, пропасть! — ругнулся мальчишка. — И какого лешего я его слушаю?"

А Дарен шел впереди, обдумываю предстоящую надбавку к гонорару. Правда, он не особо надеялся, что та будет особо большой, скорее, совсем даже наоборот, но лишней уж точно не будет — это войник мог сказать, положа руку на сердце.

Впрочем, потери в их рядах все равно были. Шерен, видимо, из-за болезни, пропустил удар в бок, и сейчас над ним кудахтали мать и сестра, пытаясь что-то сделать с кровотечением. Родзат мрачно стоял подле них и давал отрывистые указания, прерывая на корню начинавшуюся то у одной, то у другой истерику. Дар подошел ближе: рана была не слишком серьезная, но, учитывая болезнь мальчишки… Всякое может случиться.

— До Шатры еще дня два пути, — заметил войник, подходя ближе к купцу. — Может, стоит кого отправить чуть раньше, чтобы довезти Вашего сына к лекарю?

Родзат пожевал губы, уставившись невидящим взглядом светло-серых глаз на Дарена. Судя по всему, его эта мысль его уже посещала.

— Дорога небезопасна.

— Даже в сортире может подстерегать опасность, — Дарен пожал плечами и, сорвав с елки ярко-зеленую почку с молодой хвоей, отправил ее в рот. — Волков бояться…

Мужчина проводил его жест задумчивым взглядом, после чего, положив руку на плечо Дару, вполголоса сказал:

— Доплачу еще пять злотов.

— К тридцати? — мигом заинтересовался войник, проглотив еловую почку и прибавив к назначенной сумме семь злотов.

— Это почему? — возмутился купец, убрав руку с плеча.

— По разбойникам.

— Э, нет, брат, так не пойдет. Либо двадцать семь, либо поворачивай копыта обратно.

Дарен прикинул, почесав огрубевшими кончиками пальцев висок, и решил, что двадцать семь злотов — очень даже неплохая сумма, даже очень хорошая: в самой лучшей гостильне можно кататься как сыр в масле около трех вятков. Но решил еще немного поторгаваться, для очистки совести.

— Тридцать.

Родзат смерил его недовольным взглядом, но тут очень кстати раздался приглушенный стон со стороны Шерена, и купец сдался, рявкнув:

— Ладно! Тридцать и ни медькой больше!

— Договорились! — Дарен показал в улыбке белые зубы.

Родзат сплюнул и отошел к Захару, видимо, оповещая его о своей затее, потому как парень ну очень уж недовольно зыркал в сторону войника, что-то вполголоса отвечая отцу.

— Тридцать злотов-тридцать злотов, — мурлыкал себе под нос донельзя довольный Дарен, — меч, легкая кольчуга и плащ. Да, точно, плащ. Мехом подбитый.

Над его головой низко-низко пронеслась птица, крылом задев волосы Дарена. Вспыхнули желтые глаза, раздалась тревожная трель — и снова лес затих, попрятав своих пестрых обитателей в кустах, кронах деревьев и подземных норах.

Мерцернарий пошел готовить своего коника к длинной дороге. Вычистил, напевая под нос какой-то похабный гон на Литогана Жестокого, проверил подпруги, затянул потуже ремни, чтобы исключить возможность сползания седла, и, не удержавшись, все-таки дернул Брония за черный, болтающийся из стороны в сторону, хвост. Броня сделал грозный предупредительный шаг правой задней ногой: "Отойди, двуногий, ударю, как пить дать, ударю!". Но посмеивающийся Дарен уже отошел на безопасное расстояние.

— Двоих-то увезет? — осведомился из-за его спины Родзат.

Путник лениво покосился на Броню и кивнул:

— Этот — увезет.

— Двоих взрослых мужиков? — усомнился купец.

— Угу. Скажи своим, чтобы несли твоего сына.

Родзат пригрозил пальцем:

— Не довезешь — убью. Гадом буду.

Но Дарен точно знал, что успеет. А как же иначе, если на твоих ладонях постепенно стираются все судьбоносные линии, а грудь покалывает величайшее творение чаровников?

Он сам помог забраться парню в седло и серьезно спросил:

— Тебя привязать?

Шерен отрицательно помотал головой.

— Как хочешь. Держись крепче. — Он взлетел на коня следом и натянул поводья, — давай, Броня, не ленись.

И конь понесся вперед по дороге, еще различимой в лучах заходящего солнца лучах.

Ветер пел над их головами, бросая ледяные брызги в лицо обоим путникам, солнце заботливо освещало путь янтарной дорожкой, загородили их от чужих глаз темные щиты-деревья, окружив ветвистыми тенями лихие пути. То ли Эльга смилостивилась, то ли сам Оар глянул с небес — не поймешь.

"А здесь и понимать ничего не надо, — раздался в голове Дарена смеющийся голос. — Боги помнят о детях своих, малыш".