Дальний берег Нила - Дмитрий Вересов

– Какая, к бесу, собака! Кто может нас перехитрить?! Я сам тебя перехитрю на пенсию в два счета, если за неделю ты не найдешь документы или не поймаешь вора. Учти, дело под особым контролем правительства… Черт бы побрал этого старого осла Бажана! Был бы жив – в два счета пошел под трибунал! Додумался, понимаешь, хранить дома сверхсекретные архивы, все ему, понимаешь, коммунистическая инфильтрация в нашей конторе мерещилась! Доигрался, а нам расхлебывать… Ладно, весь дом перерыть, если надо, разобрать по досочке, по камушку. Параллельно проверить всех в городе. С русского глаз не спускать! Нечисто там, потому что как раз все чисто, а это нехороший признак, сам должен понимать…

День похорон выдался, как назло, погожий, и людям, приехавшим по долгу службы, было особенно трудно изображать грусть. Так красиво цвело все вокруг, и так светило солнце, что, казалось, кого-то хоронить – самое неуместное дело. Машины заполонили все улочки, прилегающие к кладбищу. Доминик настояла, чтобы мужа похоронили недалеко от Камбремера.

Кюре монотонно оглашал бесконечный список католических святых, призывая их молиться за душу усопшего раба Божьего Николая. Публика устало переминалась с ноги на ногу – скамейки и стульчики достались лишь совсем уж престарелым родственникам и друзьям. Нил, стоя с доктором Вальме сразу позади облаченной в глубокий траур Доминик, тоскливо обозревал окрестности. Внимание его привлекла странная парочка, приближающаяся к ним по шуршащей гравием кладбищенской дорожке. Огромный светловолосый детина, обряженный в мешковатый черный костюм, хотя ему явно больше пошел бы эсэсовский мундир, толкал перед собой кресло-коляску. В кресле, положив поверх пледа узловатые руки, восседал лысый старик с длинной белоснежной бородой. При взгляде на его лицо Нил ощутил резкий толчок внезапного узнавания, хотя готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого старика. Во всяком случае, наяву.

– Кто это? – шепотом спросил он Базиля Вальме, когда коляска подъехала поближе, и некоторые из присутствующих повернули головы и приветствовали старика легкими кивками.

– А, это? Это Густав Бирнбаум, швейцарец, старинный друг бедняги Коко…

Наконец, под звуки военного оркестра гроб красного дерева опустили в землю. Выразив соболезнования вдове, присутствующие стали расходиться. На выходе с кладбища Нил догнал коляску.

– Господин Бирнбаум…

Старик приподнял руку.

– Ганс.

Коляска остановилась. Бирнбаум чуть повернул голову, покосился на Нила. Взгляд был умный, насмешливый.

– Я прямо с самолета, молодой человек, и очень устал. С вашего позволения, делами мы займемся завтра. Ганс.

Коляска покатила прочь от Нила.

– Господин Бирнбаум, у меня только один вопрос. – Ганс прибавил ходу. Нил бросился вдогонку. – Господин Бирнбаум, не родственник ли вам Франц Бирнбаум, ювелир дома Фаберже в Петербурге?

– Ганс. – Коляска резко остановилась, и бегущий Нил чудом не врезался в блондинистого громилу. – Подойдите сюда, молодой человек.

Нил обошел коляску и, тяжело дыша, предстал перед белобородым стариком.

– Кто вы?

– Сосед и в какой-то мере друг покойного. Меня зовут Нил Баренцев.

– Любопытное имя. И почему вас интересует Франц Бирнбаум?

– Дело в том, что у него был сын Вальтер…

– И что?

– Вальтер Бирнбаум – мой дед.

– Вот как? Очень интересно. К сожалению, вынужден вас огорчить – я из других Бирнбаумов, фамилия не столь уж редкая…

Жак довез Доминик до дома и тут же отпросился на неделю. Доминик разрешила. Жак удалился в свои апартаменты и заперся, а Доминик поднялась к себе и сразу стала набирать телефон Нила. Он тоже уже доехал и, проводив жену, спешно отбывшую в Париж по делам службы, слонялся по дому в думах, как все это могло произойти. Но не находил ответа ни на один вопрос…

Есть много анекдотов на тему вдов. Нила всегда немного удивляло, что в этих ироничных и часто непристойных анекдотах секс со вдовой как-то особенно часто становился предметом насмешки. Нилу пришлось в полной мере познать истинный смысл народного черного юмора. Доминик неистово любила его. Только страсть и желание, и ни тени скорби на лице, а ведь прошла всего неделя. Поначалу Нил занимался с ней любовью как врач, проводящий терапию, но вскоре и сам увлекся не на шутку.

Утро прорвало занавеси на окнах яростными солнечными лучами. Нил проснулся, хотя почти не спал всю ночь. Доминик тоже сразу открыла глаза.

– Я расскажу тебе, как он ушел. Это просто трагическое стечение обстоятельств. Его друг, ну, этот старикан из Швейцарии, все рассказал. Помнишь, я тебя водила в винный подвал? Ты еще наткнулся на сейф. А я сказала, что, когда сигнализация срабатывает, сейф из кабинета опускается вниз, а на его место становится бар. Так вот, оказывается, бутылки в том баре содержат цианид. Это он придумал от воров такой ход, а вот сам и попался.

– А как же он сам выпил, если он знал, что из этого бара пить нельзя?

– Кто-то был в кабинете, пока они за этой собакой гонялись, открыл бар, вынул бутылку, а потом убежал, потому что его спугнули. Жак, несчастный, увидел бутылку не на месте и поставил на столик с напитками. А потом ты знаешь. Но это еще не все, этот кто-то все-таки проник в подвал и успел забрать бумаги из сейфа; значит, он знал, что сейф туда опускается… Они долго не могли понять, как все происходило. А было так: он спустился вниз и спрятался в пустой бочке, а потом, когда они все отключили, вскрыл сейф. Вот как он сбежал – это неясно, но скорее всего, когда завыла вторая сирена, уже после того, как Коко не стало. Денег-то там не было, только мой браслет работы Дюплесси, его и продать-то никому не возможно. Он во всех каталогах есть, да и покупателя не так легко найти, это же целое состояние. Я точно знаю, что это дело рук Маню. Ты же понимаешь, я никогда не скажу никому про это. Его найдут, конечно, такие силы брошены…

Звонок от ворот прервал Доминик. Она вспомнила, что отпустила Жака и надо самой открывать, пульт был бы как нельзя кстати, но его обломки увезли на экспертизу, и Доминик пришлось поспешить к воротам.

Нила не подвело чутье. Он успел одеться и пройти в гостиную. Через минуту на пороге стояла Сесиль.

– Извини, Доминик, что я тебя разбудила… – Сесиль не сразу заметила Нила. Он сам встал и шагнул навстречу. – О Нил, а я сразу сюда, не заезжая к нам, как хорошо, что ты поддержал Доминик в такие тяжелые дни!

Она подошла поближе. Нил изготовился поцеловать жену, но Сесиль опустилась в кресло, даже не взглянув на Нила.

– Доминик, мы должны попрощаться с тобой, послезавтра мы вылетаем в Нью-Йорк, когда вернемся, пока не совсем ясно, но год нас точно не будет. Для Нила это сюрприз, я прежде хотела рассказать, но печальные события все отодвинули на второй план.

– А как же я?

Этот вопрос так и остался без ответа. У ворот опять звонили, и Доминик вновь пошла открывать.

– Я жду тебя в машине, – бросила Сесиль и выбежала вслед за Доминик.

Нил метнулся в спальню и из щели между матрацем и резной спинкой вынул металлический цилиндрик.

Навстречу по дорожке шла Доминик в сопровождении следователя. Когда они поравнялись, Нил первым протянул руку, а Доминик вежливо прикоснулась к его щеке, пожелав на прощание всего наилучшего. За несколько минут пылкая любовница Доминик превратилась в почтенную вдову Бажан.

Глава восьмая

..и портвейн из Йоркшира

(1984–1985)

Миссис Дарлинг недолго любовалась малопривлекательными тылами госпожи Удачи. Дела «Зарины» неуклонно шли в гору, а настоящий прорыв случился осенью, после неординарного Таниного дебюта на телевидении. На четвертом канале Би-Би-Си. Соня давно уже подбивала ее на участие в какой-нибудь телевизионной программе. Таня все отнекивалась, а потом сама попросилась пристроить ее в передачу. Танин выбор потряс видавшую виды Соню до глубины души – та решительно отказалась от развлекательных и эротических шоу, от «Колеса Фортуны» и прочих всенародно любимых телевизионных игр с призами и назвала конкретную программу – еженедельное ток-шоу Фрэнка Суиннертона.

В аскетически обставленной полутемной студии почтенный кембриджский профессор беседовал один на один с людьми самых разных профессий, объединенными общенациональной известностью и тем обстоятельством, что для какой-то части населения Британии каждый из гостей служил своего рода интеллектуальным маяком. Говорили об искусстве, литературе, жизни, о состоянии общества и мировых проблемах. Громкой популярностью программа профессора Суиннертона не пользовалась, в рейтингах не упоминалась, но была по-своему едва ли не самой влиятельной из всех телепередач, а наиболее удачные беседы продавались за рубеж и демонстрировались в Европе, в Америке, в Австралии. Поначалу профессор чуть дар речи не потерял от такой наглости. Подумать только, до чего упали моральные критерии общества, что какая-то там бандерша, парвеню, воплощение одной из страшнейших язв, поразивших страну, не считает для себя зазорным ломиться в его элитарно-интеллектуальный клуб! Но потом то ли любопытство взяло верх над возмущением, то ли слишком хорошо запомнилась цифра на чеке, обещанном профессору в том случае, если передача состоится, – одним словом, Фрэнк Суиннертон согласился встретиться с миссис Дарлинг в приватном, разумеется, порядке, но убедительно просил бы не считать оное согласие гарантией, так сказать…