Путь, выбирающий нас - Оксана Панкеева

Кантор напоминал себе, что он полностью в своем уме, способен контролировать свои поступки и даже самая пылкая страсть уже давно не застилает ему разум, как это бывало в бурной юности. Страх не отступал.

Кантор взывал к собственному рассудку и памяти, вспоминал, что хорошенькая ладная монахиня нравилась ему еще в те времена, когда он брал уроки фехтования у мастера Льямаса, но если даже тогда юный оболтус не посягал на чужой обет, то почему вдруг сейчас что-то должно случиться? Страх не слушал никаких доводов.

Неужели это действительно судьба — приносить несчастья женщинам, которые его любят? Ведь меньше луны прошло с тех пор, как он расстался с Ольгой, и вот пожалуйста — новая жертва.

Вот и не верь после этого в судьбу, в проклятия, в сердитых богов и прочие вещи, в которых многие сомневаются…

Много размышлял Кантор и о семейном сборище в Лабиринте, коему оказался свидетелем. С одной стороны, несколько неприятно было сознавать себя сыном самозванца и обманщика (мысль о том, что папа мог оказаться еще и шпионом, Кантор упорно гнал прочь). С другой стороны, настоящие папины родственники, эта развеселая семейка полоумных магов, ему очень приглянулись. Было бы неплохо как-то свести с ними знакомство в реальном мире, а не в Лабиринте. Помимо того что они просто симпатичные и приятные люди, эти могущественные господа могли бы наконец объяснить ему природу странной Силы, которой обладает вся семья, и, может быть, даже чему-то полезному научить. Полноценным магом он вряд ли станет — поздновато начинать в таком возрасте — но любые знания будут полезны.

Никаких практических способов осуществить свою идею Кантор пока не видел. Родственники, скорее всего, обитали на тех самых загадочных островах, о которых рассказывал отец, и добраться до них вряд ли возможно. Такое объяснение казалось ему единственным логичным и непротиворечивым. Юный путешественник Максимильяно (настоящий) действительно добрался до неведомых земель, встретил там людей, остался у них жить… Или не остался, но рассказать о себе и о своей родине успел… Такой же молодой и дерзкий абориген пожелал столь же острых ощущений и совершил обратное путешествие. А почему не вернулся настоящий — мало ли причин может быть… Там понравилось. Пережив кораблекрушение, не смог во второй раз решиться переплыть океан. Заболел. Умер. Влюбился. Как-то не хотелось думать, что на волшебных островах есть свои тайные службы и все, что из этого следует. Даже у Кантора не хватало хладнокровия и цинизма подозревать в шпионаже родного отца.

Единственное, что он смог придумать толкового, это выбраться как-нибудь в Лабиринт и попробовать найти Доктора, то есть двоюродного дядюшку Дэна. Если спросить его напрямик, он не сможет солгать. Либо скажет правду, либо откажется отвечать. А из отказа, как убедительно доказал Шеллар III, тоже можно делать выводы.

Кроме двух уже упомянутых проблем примерно в то же время обнаружилась еще одна. По сравнению с другими она казалась мелкой и неважной, но портила жизнь куда основательнее.

В один прекрасный день пробудился внутренний голос.

Кантор надеялся, что этот паршивец заткнулся навеки, но стоило более-менее восстановить связность мыслей, как голос вернулся и начал со свойственной ему бестактностью задавать вопросы и капать на мозги хуже сварливой жены. Главными вопросами были, конечно, те самые два, которые и так не давали Кантору покоя, хотя он всеми силами старался о них не думать: «Зачем ты, недоумок, бросил такую замечательную девушку?» и «Что ты, бездарь несчастная, будешь теперь делать?» И если на первый он еще мог привести хоть какие-то более-менее вразумительные аргументы, в которые сам уже с трудом верил, то второй беспощадно бил по самому больному месту.

Кантор не знал, что будет делать дальше, и никаких идей на этот счет у него было. До недавнего времени он искренне верил, что умрет, и печальная перспектива остаться не у дел, которой он делился с Саэтой прошлой зимой, его минует. Судьба оказалась бессовестной лживой стервой похуже Патриции. Видит небо, он всегда был с ней честен, никогда не пытался увиливать или избегать, честно ей следовал и принимал все ее выверты, а она подло и низко его обманула.

Внутренний голос ехидно поправлял, что в некоторых вопросах Кантор передергивает и откровенно льстит себе, ибо его уход от Ольги был не чем иным, как попыткой обмануть судьбу, за что дурень и поплатился. Кантор отмахивался и напоминал, что его судьбой было погибнуть в бою, голос начинал срываться на крик, доказывая, что предсказания обкуренного провидца, да еще при сменившихся обстоятельствах, никак нельзя было принимать за судьбу. Коль уж на то пошло, видения о двух детях с тем же успехом можно считать истинными, по крайней мере, Плакса тогда был трезв. А товарищ Кантор сам перепутал все на свете, а теперь плачется на судьбу.

В конце каждой такой беседы Кантор выходил из себя, посылал сволочной голос во все известные места и грозился уехать в свой родовой замок, заняться разведением пчел, овец и кроликов, а также выращиванием роз и сочинением мемуаров. На этом месте голос терял способность к общению по причине истерического смеха. Самому Кантору было ничуть не смешно. Подобные разговоры вгоняли его в тоску и провоцировали очередной приступ головной боли. Он не знал, что будет делать дальше, и, более того, ничего конкретного не хотел.

В солнечное утро семнадцатого дня Желтой луны, успешно поскандалив в очередной раз с внутренним голосом, уныло пялясь в окно и чувствуя, как начинает ломить затылок, Кантор вдруг услышал посторонний голос на улице. Голоса всех обитателей дома он давно изучил, и они стали привычным фоном, почти не привлекающим внимания. Лишний голос на крыльце означал, что Торни и Пьер вернулись из города не одни. С ними гость. Не Элмар. Но и не чужой человек, Кантор с уверенностью мог сказать, что знает этот голос и определит владельца, как только тот войдет в дом или скажет еще что-нибудь…

О небо, только бы демоны не принесли сюда лично его величество Шеллара III! С него ведь станется! Впрочем, нет, это не его голос. По высоте похож, но тембр немного другой, гуще, мощнее…

— Благослови вас Господь, дети мои! — произнес гость, пригибаясь в дверях, и Кантор потрясенно уставился на бывшего товарища, которого меньше всего ожидал здесь увидеть.

Он давно догадывался и даже был уверен, что товарищ Торо был мистиком в прошлой жизни, но не ожидал, что, вернувшись к ней, он настолько изменится! А казалось бы, всего-то — сбрить усы, сменить нормальную мужскую одежду на серую рясу и вернуть классовую прическу…

— И кто тут малодушно подозревал, что Кантор с порога запустит в меня костылем? — широко ухмыльнулся Торо, прислоняя к стене свой неподъемный посох, с которым так и не расстался. — При всем его плачевном состоянии я вижу, что товарищ улыбается!