Пираты южных морей - Говард Пайл

Из семи сотен фунтов, вложенных в злополучное «предприятие», пять не принадлежали самому Хайраму: это было наследство, которое за семь лет до этого его родной отец оставил Леви Уэсту.

Когда мать Хайрама умерла, его отец, Элиейзер Уайт, женился вторично, на вдове миссис Уэст. В новый дом эта женщина привела своего симпатичного, длинноногого, черноглазого и черноволосого сыночка-лоботряса, на пару лет младше Хайрама. Он был весьма сообразительным и остроумным малым, правда ленивым, упрямым и не слишком воспитанным, однако при всем этом необычайно обаятельным. То была прямая противоположность неуклюжему тугодуму Хайраму, Элиейзер Уайт никогда и не любил родного сына: он стыдился слабоумного недотепы. С другой стороны, мельник испытывал самые теплые чувства к Леви Уайту, которого всегда именовал не иначе как «наш Леви» и с которым обращался как с собственным сыном. Он пытался обучить парня мельничному ремеслу и так стойко переносил лень и равнодушие пасынка, что терпению мистера Уайта позавидовали бы многие родные отцы.

— Ерунда, — говаривал он, — наш Леви в жизни не пропадет, вот увидите. Он схватывает все на лету.

А теперь представьте, какой страшный удар постиг старого мельника, когда Леви сбежал из дома и поступил на корабль матросом. Даже на смертном одре мысли старика неизменно обращались к потерянному пасынку.

— Может, он одумается и снова вернется в Льюис? Если так и произойдет, то я хочу, Хайрам, чтоб ты был добр к нему. Свой долг по отношению к тебе я выполнил: оставил тебе дом и мельницу, но я желаю, чтобы ты обещал мне, что, ежели Леви вернется, ты предоставишь ему пищу и кров, разумеется, коли он сам того захочет.

И Хайрам пообещал отцу выполнить его последнюю просьбу.

Когда же старый Уайт умер, выяснилось, что он завещал своему «любимому пасынку, Леви Уэсту» пятьсот фунтов, назначив душеприказчиком судью Холла.

Леви Уэст отсутствовал без малого девять лет и за все это время не дал о себе знать ни единым словом. Уже мало кто сомневался, что его нет в живых.

Однажды в магистратуру судьи Холла явился Хайрам с письмом в руке. То было время французских войн, и потому цены на пшеничную и кукурузную муку в Британской Вест-Индии достигали заоблачных высот. Письмо было от коммерсанта из Филадельфии, некоего Джосаи Шиппина, с которым Хайрам прежде заключал несколько сделок. Мистер Шиппин предлагал ему войти в долю и совместно поучаствовать в перепродаже муки ямайскому Кингстону, Хайрам думал над письмом весь вечер и теперь принес его старому судье. Мистер Холл прочел и покачал головой.

— Слишком рискованно, Хайрам! — объявил он. — Ну подумай сам: неужели мистер Шиппин обратился бы с предложением к тебе, если бы смог найти компаньона в Филадельфии? Мой совет — выбрось все это из головы. Полагаю, ты ведь пришел ко мне за советом? — Однако теперь уже Хайрам отрицательно покачал головой. — Нет? Что же тогда тебе нужно?

— Семьсот фунтов, — только и ответил Хайрам.

— Семьсот фунтов! — эхом отозвался судья Холл. — У меня нет таких денег, чтобы одолжить тебе.

— Пятьсот отец оставил Леви… Я получил сотню… Еще одну можно… это… под закладную, — промямлил мельник.

— Ох нет, Хайрам, так дела не делаются. А вдруг Леви Уэст все-таки вернется, что тогда? А я за эти деньги в ответе. Вот если бы ты хотел одолжить их на какое-то более разумное предприятие, то всегда пожалуйста, но на такую авантюру…

— Леви не вернется… Девять лет прошло… Он мертв.

— Вполне возможно, — не стал возражать судья Холл, — но наверняка нам это неизвестно.

— Я дам долговое обязательство.

Какое-то время судья молча размышлял.

— Хорошо, Хайрам, — наконец пришел он к решению, — пусть будет так. Деньги оставил твой отец, и мне кажется, что я не вправе помешать его сыну воспользоваться ими. Но имей в виду: если твое дельце не выгорит, а Леви вернется, ты разоришься.

Так Хайрам Уайт и вложил семьсот фунтов в ямайское предприятие, а пират Блускин близ залива Кёрритак сжег все эти деньги до последнего гроша.

Салли Мартин, по всеобщему признанию, была самой красивой девушкой округа Льюис, и когда вдруг прошел слух, будто за ней ухаживает Хайрам Уайт, поначалу вся община сочла это отвратительной шуткой. Стало обычным приветствовать мельника словами: «Привет, Хайрам, как там Салли?» Тот на подобное обращение никак не отвечал, лишь ступал себе дальше, столь же тяжело, невозмутимо и медлительно, как и обычно.

Однако шутка оказалась правдой. Дважды в неделю, будь то дождь, град или солнцепек, Хайрам Уайт неизменно направлял свои стопы к порогу Билли Мартина. Дважды в неделю, по воскресеньям и четвергам, он как штык занимал привычное место у очага. Правда, в разговорах мельник едва ли принимал участие: кивал фермеру, его жене, Салли и ее брату, если тому случалось оказаться дома, на большее же не осмеливался. Так он и сидел, с половины восьмого до девяти, — молчаливый, неуклюжий, безучастный, переводя понурый взгляд с одного члена семьи на другого, но затем неизменно обращая его к Салли. Порой случалось, что в гости к ней заглядывал кто-нибудь из молодых людей, живущих по соседству. Подобное вторжение, казалось, Хайрама совершенно не смущало. Все с той же невозмутимостью он сносил грубые шуточки в свой адрес, равно как и следовавшие за ними хихиканье да ухмылки. Так он и сидел, молча, ни на что не реагируя. Затем, едва только часы начинали бить девять, поднимался, неловко напяливал пальто, нахлобучивал треуголку и с неизменным: «Спокойной ночи, Салли, я ухожу» — отбывал, осторожно закрывая за собой дверь.

Да уж, пожалуй, больше ни у одной девушки в мире не было такого необычного поклонника и ухажера, каковым обзавелась Салли Мартин.

Это произошло вечером в четверг, во второй половине ноября, примерно неделю спустя после появления Блускина за мысами, когда в городе только и было разговоров что о стоянке пиратов в заливе Индиан-Ривер. Воздух был неподвижным и холодным. Внезапно ударил морозец, и лужи на дорогах покрылись корочкой льда. Дым из труб поднимался строго вверх, а голоса звучали громко, как это и бывает в безветренную морозную погоду.

Хайрам Уайт сидел у себя дома и при тусклом свете свечи корпел над счетной книгой. Еще не было и семи часов, а он никогда не отправлялся к Билли Мартину раньше этого времени. Медленно и нерешительно водя пальцем по колонке цифр, он услыхал, как открылась и закрылась на кухне дверь на улицу, затем раздался звук шагов и скрежет стула, перетаскиваемого к очагу. Кто-то высыпал кукурузные початки из корзины в тлеющие угли, и до него донесся треск возрождающегося пламени. Хайрам нисколько не насторожился — у него лишь мелькнула смутная мысль, что это, наверное, Боб, чернокожий работник, или же старая негритянка Дина, которая вела у него хозяйство, — и продолжил свои вычисления.