Повелитель душ 2 - Владимир Владимирович Кретов

— Так… почему, сын⁉

Александр криво усмехнулся:

— Наш род, Аничковых, знатные долгожители.

— И… что?

— То, что я ждал бы трон ещё лет сто! Вот что, отец! Я был бы в твоей тени ещё несчётное количество лет! Вечный принц… Ждать было уже невозможно…

От императора повеяло каким-то холодом. Он, вроде, только гравитацией обладал, но я прямо физически почувствовал, как в комнате стало на несколько градусов холоднее.

Афанасий приблизил лицо своего сына в плотную к своему:

— И из-за этого ты предал родину?

— Я не предавал, я всего лишь воспользовался одним предложе…

От пощёчины Афанасия голова сына мотнулась в сторону, а на пол бухнулся зуб и, прокатившись по паркету, скрылся где-то под кроватью.

— Это — предательство! Даже для переворота ты мог использовать исключительно внутренние силы. А теперь, что? Теперь, ты собрался передать какой-то сраной Англии, которая ещё столетия назад утратила свою силу, наши недры⁉

Сынок кашлянул кровью, и из его рта выпал ещё один зуб. Ну, или осколок зуба, с пола было сложно было разглядеть…

— Кто? Кто именно вышел на тебя?

— Александр снова кашлянул:

— Я… кх… я не могу. Не могу… кх… сказать…

Лицо камердинера, в теле которого сейчас находился Афанасий, потемнело:

— Так ты ещё и магическую клятву о неразглашении дал⁈ — Отец отпустил ворот халата, и тело сына рухнуло на пол, а затем, будто вдавилось в паркет:

— Кто⁈ Либо я расплющу тебя, либо ты сможешь пересилить клятву и скажешь мне!

Сынок захрипел:

— От… ец… кхрр… умо… ляю!

— У тебя есть шанс выжить. Примерно один процент. Ещё раз: Кто вышел на тебя и предложил переворот? Ну, или на кого ты сам вышел?

— Я… кх… кххх. Я… не…

Александр дёрнулся и затих.

Афанасий стоял молча над телом своего сына секунд тридцать, а затем, тяжело вздохнув, пробормотал себе под нос:

— Не смог… Ну, что ж, собаке — собачья смерть…

Вот только, несмотря на жестокие слова, из уголка его глаза скатилась одинокая слеза и, прокатившись по щеке капнула вниз. В глазах отца- имератора виднелась… боль.

Тут же вспомнилась картина Репина, где Иван Грозный убил своего сына Ивана…

Так, мужика надо спасать!

Во-первых, я схватил душу его сына, что пыталась ускользнуть от меня в поток нитей.

Это он сейчас под аффектом сынулю кокнул. Может, когда остынет, что-то по-другому решит сделать. Может, допросит сына нормально. А, может, не знаю — в тюрьму там его отправит, а не на «тот свет».

— Афанасий!

Мужчина стоял на месте и, будто не слышал моего голоса.

Пришлось, повторить погромче:

— Афанасий!!!

Вздрогнув, мужчина перевёл свой взгляд на меня, а из коридора послышался топот ног. Сюда спешила подмога.

— Убей себя и полетели отсюда!!

Бывший, а теперь уже, наверное, и не бывший, а снова действующий император повторил механически:

— Убить себя? Хм… пожалуй, это можно.

Взяв с рядом стоящего стола нож, он тут же воткнул его себе в сердце.

Э, нет, мужик, чего-то тебя совсем засосало! Но ничего, когда узнаешь, что пока ещё жив твой сынок, может и отпустит немного. Ну, а уж когда мы с тобой раздавим пару оставшихся у меня бутылок коньяка, так, может, совсем очухаешься!! Не зря я их оставил про запас! Ох, не зря!

Подхватив клубок ещё и души императора, я покинул тело охранника и полетел в сторону академии.

Не так уж и легко мне будет такой балласт тащить!

Москва. Московская магическая академия. Гостиница.

Афанасий с совершенно с пустым взглядом опрокинул голову назад и присосался к бутылке коньяка. Ну а остановился лишь после того, как последняя капля из бутылки растворилась в его горле.

Я покачал головой.

Вот это он даёт!

К сожалению, в прошлой жизни я не успел обзавестись детьми до своей травмы, потому мне даже и близко не понять, что чувствует отец, когда теряет сына.

Кстати, Афанасий сына-то пока ещё не потерял, но скажу я ему об этом либо попозже, когда он до кондиции дойдёт, либо уже когда протрезвеет, пока не решил.

Когда мы прилетели в академию, я вселил наши души в два моих тела и попросил Петеруса, чтобы он снял номер в гостинице.

Бухать в лаборатории, вернее, проводить реанимационные действия над психикой Афанасия — не очень. Не выгонять же Петеруса. Это как минимум не красиво так поступать со своим коллегой/учителем. Ну а говорить про императора тоже пока рано, поэтому гостиница.

Можно, конечно, было и в общаге, но выгонять Гаррина тоже такое себе…

Так вот, я метнулся за заначкой, притащил Афанасия в номер, и без лишних слов вручил ему бутылку. Он, как выхлестал её за раз, так и стоит пока, смотрит по-прежнему в одну точку с отсутствующим взглядом, ну а я не мешаю — пусть хоть как-то отреагирует.

Ага, как раз, вон — что-то осмысленное во взгляде, наконец, появилось.

Я открыл вторую бутылку коньяка, набулькал себе на два пальца в коньячный бокал, а Афанасию плеснул совсем на донышко — лишь бы было чем чокнуться.

Протянув ему бокал, сказал:

— Ну, давай для начала за то, что я тебя из психиатрической тюрьмы вытащил.

Мужчина тряхнул головой, посмотрел на бокал, затем на меня, и снова на бокал. После чего длинно вздохнул, грустно как-то, но кивнул:

— Давай! — Взяв у меня бокал из руки, бывший император продолжил. — За тебя! Может, ты даже и не представляешь, что ты сделал… и для меня, и для страны, но переоценить это… невозможно.

Я махнул рукой:

— Да не наговаривай на меня, всё я представляю!

И чокнувшись с бокалом Афанасия, опрокинул в себя бокал коньяка.

Ух! Коньяк, конечно, так не пьют, но, во-первых, мне не впервой, а во-вторых, надо Афанасия догонять потихоньку, а то мы с ним совсем на разных волнах будем.

* * *

Вторая бутылка раздавилась за час, причём большую часть выпил всё-таки я.

Мне казалось, что Афанасия от такого вот «фальшстарта», ну или от такой гигантской штрафной, быстро развезёт, но нет, мужик держался нормально, и, кажется, терапия пошла как надо — Афанасий раскрылся передо мной, и начал рассказывать про государство, про свою жизнь, про семью, про сына… Причём именно в таком приоритете. И сидели мы… прямо душевно. Из взрослого мужика будто душа изливалась, раскрывшись нараспашку. Ну и я не отставал, чуть про другой мир не проговорился…

Когда бутылка начала подходить к концу, я спросил у Афанасия:

— Ты с Любославом Спесивцевым как? У