Между Явью и Навью - Мазин Александр Владимирович

Топь просыпалась всеми цветами своей омерзительной жизни: совсем рядом среди молочно-зеленоватого тумана что-то плюхалось, выпрыгивая вверх, чтобы потом с мерзким бульком уйти в глубину. Скоро, как только последние лучи и без того нещедрого на тепло хмурого солнца окончательно угаснут, его десятку придется туго – болотная нежить полезет на ненадежную тропку шириной в три связанных между собой бревна, будет хватать людей за ноги, тащить в топи – он такое уже видел. Нельзя в болотном краю ночью без света и защиты огня.

Тропа в одном месте истончилась до одного бревна. Там, где здоровяк Бразд Барсук шуровал копьем, щупая дно, внезапно вода взбурлила мерзким горбом и лопнула. Со стоном показалась полусгнившая голова утопленника. Все еще дурной от дневного сна мертвяк уставился на людей единственным еще не сгнившим глазом, вновь протяжно застонал, выпуская из пасти поток воды с трупной слизью и насекомыми. Рядом с первым, словно на зов, всплыли еще двое – таких же медленных и ничего не понимающих мертвяка.

Ратгой наступил сначала на одну голову, с бульком утопив ее в болотной жиже, потом на вторую, потом на третью, оттолкнулся и оказался на другой стороне тропы.

– Мальчишка, – проворчал плечистый десятник с явным осуждением.

Всплывшие после его выходки мертвяки хрипло заклекотали, уставившись на людей. В выражении раздувшихся от воды гнилых лиц появились искорки злости. Они больше не стонали: один из них попытался подняться, но пока нежить еще слаба. Да и топь, схватив добычу, отпускает ее с большой неохотой.

– Жалеешь их, Лис?

– Э-эх, – протянул старый воин, коротко, но точно всадив рожон копья в глаз мертвяку. – Мертвое должно оставаться мертвым. Лиса – нет. Потом стрел не сыщешь.

Коренастая, широкоплечая девка в кольчуге кивнула, убирая тугой лук. Мертвяков пронзили несколько копий. Десяток шел по следу чужаков уже второй день, опасно запаздывая с ночлегом, но Лис знал, что рассчитал все верно. Чужаков настигли – не зря он гнал своих без отдыха. Чужаки ждали. Впрочем, подкрасться незаметно там, где можно пройти лишь только по связанным меж собой бревнам, было нельзя.

– Славного вечера! Кто не торопится на небеса – зброю наземь! Убивать не станем!

Ответом была стрела – нервная, неумело пущенная, она плюхнулась в воду, не долетев до туровцев трех шагов. Стрелок обозлил кого-то из своих, за щитами возникла возня, послышался глухой удар, сдавленный мат. Пятеро чужаков перегораживали единственный путь на спасительный островок, стоя на крепкой почве. Десяток Лиса вытянулся по двое в ряд на единственной тропе из полугнилых, качающихся на воде, стволов деревьев, давно покрытых мхом и ядовитой грибницей, местами заросших болезненными растениями – настолько, что приходилось их с молчаливым остервенением рубить топорами.

– Лиса – копье левого.

Раскосые не по-здешнему глаза печенежской девки лишь моргнули в согласии. Мгновение – и наконечник рогатины стоящего слева противника дрогнул от резкого удара стрелы с совиным оперением, с треском повис на перебитом древке.

– Ну как? – участливо осведомился десятник. – Старший – кто? Ночь вот-вот нагрянет – некогда ждать. Зброю – вниз. С чужинами – разговор короткий.

– Стойте, гостюшки, – сказал кто-то из-за щитов, лишь на секунду явив воину часть своего лица.

– А то что? – осведомился Бразд, подначивая, но Лис знаком велел ему заткнуться.

– А то, клянусь Небом, первому, кто сунется, – выпущу кишки, – было ему ответом.

– Ратные труды не делают человека добрее – так, Ратмир Владигорович?

Один из щитов во вражьей стенке дрогнул и пополз книзу. Из-за него показалось костистое усатое лицо с заметным шрамом поперек лба, немолодого, но все еще мужественно-красивого мужчины. Лис не ошибся. С Ратмиром они были дружны еще с древлянской дружины. Много лет воевали под одним знаменем, а потом случилась пря между князьями – и жизнь то разводила их по разные стороны строя, то вновь собирала вместе.

Пару мгновений старый воин вглядывался в десятника, затем его лицо озарилось удивлением.

– Лисослав? Чтоб меня черти драли в пекле! Это действительно ты? Как? Ты же пал в бою?!

– Да? – хмыкнул десятский. – Тогда, черт его дери, – это, должно быть, мой клятый призрак сейчас сотрясает перед тобой воздух. Сам-то – какими судьбами?

– Да вот, забрели, – пожал плечами боярин. – Ты поседел, друг мой.

– Ты тоже. – Лис раздвинул пышные усы в самой добродушной улыбке, на какую было способно его хмурое, обветренное степными и морскими ветрами, суровое лицо.

– Видать, туровская дружина совсем поредела, коли в дозор идут такие, как ты?

– Времена меняются, а кто-то должен бить чужаков, что разбоят в княжестве, – покивал десятник. – Что бы на это сказал Святослав?

– Позор, да и только. Молодь разленилась. Старики, подобные нам, должны сидеть при князе, давать мудрые советы, а не греть у костров натруженные кости.

– Ты меня знаешь: я за теплым местом никогда не гонялся. Справедливости – меньше. Не как при Святославе, но я не жалуюсь. Старый конь, как известно, борозды не портит.

– Но и пашет неглубоко, как мне говорила одна сенная девка, весьма знающая толк в разном.

– Дурой была – вот весь сказ.

На щитах чужаков были намалеваны медведи – символы Новгородского княжества. Немного помолчали, примеряясь.

– Выходит, мы с тобой по разные стороны, так?

– Выходит, – нехотя кивнул Лис. – Но это же не помешает доброму разговору, так?

– Ну, разговору-то как раз не помешает…Что делать будем?

– Нам тут тесно, – махнул рукой вдоль тропы Лис. – Идем к вам.

Спешить и вправду было впору: даренный жрецом оберег об этом недвусмысленно намекал неприятным холодком. Стонало и ухало на разноголосие в камышах, фырчало и почавкивало в зловонном мраке коряг и топляков. Болото довольно урчало подводным рокотом, от которого колыхались останки мертвых деревьев. Болото видело добычу и не хотело ее отпускать, раскачивая бревна, выпуская вонючие пузыри. Им нужно было на островок, к огню, свет которого отпугивает большинство ночных тварей.

– Боюсь, гостей не принимаем.

– Боюсь, я настаиваю. Мы зайдем, и прямо сейчас.

– Силой, что ль? Ну-ну. При таком раскладе, сам знаешь, – это как на бабу с вялым хером. И не пытайся.

– Моя Светозора еще ни разу не жаловалась, Ратша.

– Это потому, что тебя дома не бывает. Моя гридь враз причешет, коль сунетесь! Лучше ступайте отсель. Вас много, прорветесь до ближайшей суши.

Ратмир был грозен, под стать самому десятскому: закаленный в боях и тяжелой походной жизнью, он не испытывал страха, глядя в глаза верной смерти, и неравенство сил его отнюдь не смущало. Мечом вертеть он умел как немногие – это Лис знал не понаслышке. Впрочем, уходить сейчас – тоже было плохим решением: вон, бревна тропы сплошь в царапинах и бороздах от когтей. В иных местах среди трещин и расколов древесины застряла крупная чешуя, только размером с пол-ладони.

– Твоя гридь? Не смеши меня, Ратша, – хмыкнул туровец. – Если это гридни, то я – ромейская княжна. Или в Новгороде воинский пояс выдают каждому сопливому отроку аль бородатому смерду? Трое задних – копья ровно держать не могут, древки трясутся, будто хозяев лихоманка бьет.

– Узрел-таки, – помрачнел Ратмир. – Что ж – пусть. Вы – там, а мы – тут. Взять вас на рожон хватит и смерда.

– Я начинаю терять терпение, Ратша. Скажу своим по ногам стрелой бить, и все дела. У тебя с собою щенки да цепные барбосы, а со мною – волки.

Северяне – включая этих, – верные старине, все еще носили прадедовские, похожие на норвегские, круглые щиты – и такому меткому лучнику, как степнячка, ничего не стоило прострелить колени каждому.

– Доброта не безмерна, – предупредил Лис. – Начну бить – уже не остановлюсь. Чуешь, дело плохо пахнет?

– Похоже, – нехотя согласился боярин, с тоской оглядев своих. – И все же…

– Что бы на это сказал Святослав Великий? Позор, да и только! А честь, Ратша, – она тут ни при чем. Какая к ляду честь – лечь в клятом болоте, под стрелами ни за что, на потеху нежити? На разбойников вы не похожи – сдавайтесь, дайте слово, что не злоумышляете супротив моих воинов, а утром пойдете с нами – и мы никого не убьем. Зачем нам эта кровь, Ратмир? Мы ж не упыри, а люди. Можем договориться, ведь так?