Александрия. Тайны затерянного города - Эдмунд Ричардсон

от Макнахтена. «Вы весьма меня обяжете, – писал он, – если укажете, какие меры противодействия политике Дост-Мохаммед-Хана вы бы рекомендовали принять и каким способом сикхи могли бы укрепиться в Кабуле?»[702] Читая это, Бёрнс понимал, что Ост-Индская компания не сомневается в его провале. Пока он, промокший до костей, уплывал на плоту из Кабула, Макнахтен ломал голову, как бы сместить Дост-Мохаммеда. «Я не скрою от них своего резкого отношения, – написал Бёрнс Массону. – Об их отношении я не знаю, но догадываюсь»[703].

Вскоре Бёрнса вызвали к Макнахтену, в большой летний дворец Ранджита Сингха в Адинагаре. Массон остался в Пешаваре, в компании Авитабиле и стервятников. Перед отъездом Бёрнса он обсудил с ним будущее. Бёрнс проявил присущее ему великодушие и пообещал Массону помочь ему сбежать от Уэйда и от Ост-Индской компании. У обоих был параноидальный страх, что Уэйд читает их письма, и они придумывали способы, как увернуться от тянущихся из Лудхияны щупалец. Бёрнс советовал Массону обращаться к неофициальным курьерам и «отправлять пакет под персидским прикрытием», чтобы люди Уэйда не догадались, что отправитель – он[704]. По дороге в Адинагар Бёрнс угодил в налетевшую с севера пыльную бурю. «Пыли были столько, что видимость ограничивалась одним ярдом, – сообщал он. – Жара невыносимая, не могу сказать, какая температура, но, полагаю, 126–130 ° [52–54 °C]»[705]. Спекшийся на солнце, ослепленный, потерянный, он, спотыкаясь, шел вперед.

В Адинагаре происходила дипломатическая катастрофа, по сравнению с которой возня Бёрнса в Кабуле выглядела шедевром дипломатии: настолько неудачными были попытки Макнахтена перехитрить Ранджита Сингха.

Макнахтен – в полосатых брюках и желтом жилете похожий на тропического жука, которого так и хочется раздавить – полз по ковру к Ранджиту Сингху[706]. Снаружи «войско махараджи, – сообщал придворный репортер, – с ног до головы в серебре, драгоценностях, красивых мундирах, выстроилось у его дверей, и вид этого бравого войска был так роскошен, что любая бриллиантовая копь засыпалась бы камнями от зависти, а река со стыда выплеснулась бы на песок»[707]. При встрече махараджа неожиданно заключил Макнахтена в объятия. Потом, усевшись по-турецки на своем золотом троне, весь в белом, с алмазом «Кохинур» на руке, стал его прощупывать[708]. «Пьете вино? Сколько? Пробовали вино, присланное вам мной вчера? Сколько выпили? Какую артиллерию вы привезли? Снаряды есть? Сколько? Любите ездить верхом? Лошадей каких стран предпочитаете? Вы военный? Что больше любите, кавалерию или пехоту? Лорд Окленд пьет вино? Сколько бокалов? Он пьет по утрам? Какова численность армии компании? Она хорошо обучена?»[709] К концу встречи Макнахтен задыхался, у него кружилась голова, он был в полном замешательстве.

За считаные дни британцы совсем стушевались. Каждая встреча проходила по одной и той же схеме: Ранджит Сингх громоздил целую плотину вопросов, на которые не было ответов. «Вы видели девушек Кашмира? Как они вам? Они красивее девушек Индостана? Они так же красивы, как англичанки? Которая из них вам больше всего приглянулась? Я пришлю их вам нынче вечером, можете оставить себе ту, которая понравится больше остальных»[710]. «Лорд Окленд женат? Что? Вообще ни одной жены? Почему не женится? А вы почему? Английские жены очень дорого обходятся? Я сам хотел завести одну некоторое время назад и писал об этом правительству, но они ее мне так и не прислали»[711]. К концу переговоров Макнахтен был наголову разбит. Он приехал с надеждой уговорить Ранджита Сингха отправить армию против Дост-Мохаммеда. «Если он [Ранджит Сингх] воспользуется Шуджа-Шахом, – гласили инструкции, данные Макнахтену, – сообщите ему, что генерал-губернатор придает слишком большое значение бывшему правителю, чтобы допустить военный поход почти без полной уверенности в успехе»[712]. Вместо этого Макнахтен отбыл, надавав множество дорогостоящих обещаний, но почти ничего не получив взамен.

Пока шли переговоры, Массон и Бёрнс неохотно сочиняли ответы на елейное письмо Макнахтена. Оба считали его суждения ошибочными. Зачем свергать того, кто так стремится с тобой дружить? «Следует еще раз подумать, – тщетно советовал Бёрнс, – почему бы нам не быть заодно с Дост-Мохаммедом. Он человек несомненных способностей и придерживается высочайшего мнения о британской нации. Если половину того, что вы делаете для других, сделать для него, если предложить то, что соответствует его интересам, он уже завтра отвернется от Персии и России»[713]. Все это было вдвойне неприятно, ведь Бёрнс и Массон уверяли своих друзей в Кабуле, что британцы к ним расположены. Подсказывать Макнахтену, как удобнее свергнуть режим – а он просил именно об этом, – было бы бесчестно. Это пахло бы предательством.

«О Шах Шуджа аль-Мульке, бывшем правителе афганцев, я не очень высокого мнения, – написал Бёрнс – и зачеркнул написанное. – Что до Шах Шуджа аль-Мулька лично, – в этих строках почти слышен его огорченный вздох, – то британскому правительству достаточно было бы отправить его в Пешавар в сопровождении своего агента и двух его полков, оповестив при этом афганцев, что мы их поддерживаем, чтобы он прочно занял трон… Однако всегда надо помнить, что мы не должны прятаться, потому что, по мнению афганцев, у Шуджи нет средств, хотя одно наше имя исправило бы этот недостаток»[714]. Бёрнс уже сомневался в своем решении не отправлять Шуджа-Шаха в Афганистан. «По моему мнению, – писал он приватно, – нам надо вернуть к власти Шуджа-Шаха, и вашего скромного слугу следует отправить с ним. Воистину, это задача для Геркулеса, но она осуществима, главное – не наделать новых ошибок»[715].

Ответ Массона был еще более неопределенным. Он старался не наговорить ничего такого, что могло бы вызвать крупный скандал. Вторжение Ранджита Сингха в Афганистан – да еще на пару с Авитабиле, возможным усмирителем Кабула, – стало бы катастрофой. «Могут ли сикхи надеяться сами захватить Кабул? Я бы не решился утверждать, что не могут, – писал он. – Полагаю, они смогли бы завладеть равнинами Кабула и его окрестностей и удерживать их, как удерживают Пешавар». Но Массону не хотелось превращения Кабула, города его надежд и грез, еще в один Пешавар, не говоря о том, чтобы подсовывать своим друзьям Авитабиле. Единственным итогом полномасштабного вторжения, писал он, стало бы взаимное разорение. «Если бы решили обречь Кабул на разрушение и позволить Ранджиту Сингху рисковать жизнью, то лучший план – именно поощрить его ударить по этому городу»[716].

Оставался Шуджа-Шах. Подобно Бёрнсу, Массон представлял себе относительно бесхитростный вариант: чтобы Шах вошел в Афганистан благодаря содействию в правильных местах и под обещание передачи из рук в руки небольшой денежной суммы, вместе с одним-двумя британскими офицерами – залогом того, что деньги будут выплачены. «Если бы Шаха отправили в Пешавар с согласия британских властей и с двумя-тремя