Корень мандрагоры - Немец Евгений

Чуть позже я вдруг вспомнил про иностранца и оглянулся: немец щелкал гору на свой фотоаппарат и не обращал на нас никакого внимания.

В поселке мы разделились. Мара отправился на поиски ин–формации, мы с Кислым – продуктов. Через три часа мы собра–лись снова, в кафе плотно заправились лагманом с лепешками и, навьюченные как верблюды, прямо через холмы пошли на юго-восток. Мара выяснил у местных следопытов, в каких мес–тах есть ручьи с питьевой водой, и это стало определяющим фактором в выборе маршрута. Туда, куда вел нас Мара, нечего было и думать добраться на автотранспорте. На лошадях и тем более на верблюдах никто из нас никогда верхом не сидел, к тому же в этом случае нам пришлось бы брать с собой провод–ника, который отвел бы назад животных, а Мара не хотел, что–бы кто-нибудь знал, где именно мы остановимся. Так что мы закинули на плечи рюкзаки и, провожаемые внимательными взглядами стариков с коричневыми морщинистыми лицами, по–топали пешком.

Мы шли целый день, изредка делая привалы. Кислый дер–жался молодцом. Будучи в нашей экспедиции самым худым, он тем не менее тащил свой рюкзак с безразличием и спокой–ствием мула. А поскольку в провизию Кислый вложился на треть меньше нас с Марой, объясняя это перманентной бед–ностью, то и рюкзак у него был в полтора раза тяжелее, – он сам предложил такой вариант, на что я охотно согласился. Выбить из него, чертового скупердяя, лишний червонец все равно было невозможно. Мара же свою ношу попросту не за–мечал. Его глаза горели, и только здравый смысл не позволял ему перейти с ходьбы на бег. Но ему все равно приходилось останавливаться, чтобы мы не отстали и не потерялись. Пожа–луй, из всей экспедиции только я обращал внимание на тя–жесть своей ноши.

Всю дорогу Казыгурт оставался по правую руку. После обе–да облако, обнимавшее вершину горы, рассеялось, открыв для обозрения две кривые белые полосы, спускающиеся с верши–ны на четверть горы. Это был снег. Там, у самого неба, цар–ствовала вечная зима… Склоны приобрели бледно-кофейный цвет и покрылись тонкими росчерками черно-зеленых штри–хов, обозначивших линии хребтов или выступы скальной по–роды… Гора менялась каждую минуту, и я не уставал наблю–дать за этой трансформацией и любоваться ею.

За день мы прошли километров тридцать пять. Мара каким-то образом вычислил это с помощью компаса и карты. Судя по страшной усталости, которую я испытывал, так оно и было. В уступе между холмами наш уважаемый следопыт нашел ру–чей, и это означало, что путешествие завершилось. Вдобавок ко всему на вершине соседнего холма торчала высокая сосна с кривым стволом и костлявыми ветвями, а стало быть, отпадала потребность в поисках топлива для костра. Когда мы, вымотан–ные переходом, разбили лагерь, вечер уже укрывал долину и горы одеялом сумерек. Я поднялся на соседний холм и отломил от сосны пару сухих веток. Подняв к небу глаза, я увидел берку–та – там, в вышине, солнце еще играло густо-оранжевым и ма–линовым, и в этом пласте сюрреалистичного света беркут нето–ропливо выписывал дугу. Я помахал ему, в ответ он взмахнул крыльями и заложил вираж в другую сторону. Должно быть, он тоже был рад нашей встрече.

Я вернулся в лагерь и развел костер.

– Ну что ж, друзья мои, – сказал Мара, раскладывая на чех–ле от палатки лепешки, помидоры и козий сыр. – Добро пожа–ловать к нашему дастархану.

– Куда? – не понял Кислый.

– Так казахи называют свой приземистый стол и сам про–цесс застолья, – пояснил я, потом достал бутылку восьмилет–него армянского коньяка, который припрятал еще дома, за–думав распить его в конечной точке нашего путешествия, добавил: – Ну, а что за дастархан без глотка хорошего алко–голя?

Быстро расправившись с ужином и коньяком, мы расстели–ли спальные мешки вокруг угасающего костра, забрались в них и отдались чувству усталости и удовлетворения.

– Поаккуратнее, ребята. Смотрите, чтобы ночью к вам в спальный мешок не заползла змея, – пожелал нам спокойной ночи Мара.

Я засмеялся. Кислый фыркнул, потом вылез из своего меш–ка и перебрался в палатку.

На небе, уже совсем черном, то и дело загорались огром–ные звезды. Казалось, какой-то вселенский алхимик ходит по стеклянному куполу мира и разбрызгивает ртуть – звезды не–торопливо растекались по небу серебряными кляксами. Было невероятно тихо. Только едва различимое потрескивание ос–тывающих углей нарушало тишину. Мне казалось, что природа, боясь потревожить сон Небесных Гор, заперла рот на замок и спрятала ключ. И еще мне казалось, что в этой тишине я слышу движение собственных мыслей… Я смотрел на черные угли с пепельным налетом по краям и бледно-алыми сердцевинами жара и думал о том, что этот костер – ребенок, нет – зародыш звезды. Их различает только масштаб выплеска энергии. Кос–тер способен обогреть нас и дать возможность приготовить пищу, звезда же способна зачать и вскормить новую жизнь. Впрочем, как и убить ее… Да, я слышал свои мысли, их звук был похож на движение ртути по стеклянной трубке, они были нето–ропливы и бесстрастны. Я думал, что люди разнятся между со–бой точно так же, как костры и звезды. Кто-то может согреть ближнего, но и только. А кто-то способен стать новой вселен–ной. Уничтожив при этом старую.

ВЕЧНОСТЬ

Восемь дней мы безрезультатно искали корень. Мара выдал нам по цветной фотографии с изображением растения и стро–го-настрого запретил выкапывать его в случае обнаружения. Поиски усложнялись еще и тем, что мандрагора, или atropa mandragora, как называл ее сам Мара, внешне ничего приме–чательного собой не представляла. Несколько невзрачных зе–леных листьев, расходящихся от корня и напоминающих листья сахарной свеклы. Только у свеклы листья торчат вверх, а у ман–драгоры изгибаются к земле и по цвету гораздо темнее. Такое растение можно было в траве и не заметить, поэтому требова–лась максимальная концентрация внимания.

Каждое утро, как только солнце показывалось из-за гори–зонта, Мара будил нас и, пока мы с Кислым, зевая и потягива–ясь, плелись к роднику умываться и чистить зубы, готовил завт–рак. Готовил Мара отвратительно, к тому же он торопился, так что выходило даже хуже обычного. Но мы не роптали. Кислый вообще ел все подряд, никогда не выказывая недовольства. Я же по утрам перманентно пребывал в состоянии сладкой рас–слабленности, мне нравилось смотреть на утреннюю долину, засыпанную тысячами солнечных зайчиков и подернутую лег–кой серебряной дымкой – что-то было в этом пейзаже ранимое и даже хрупкое, что-то, на что хотелось смотреть и смотреть… –я не мог позволить себе тратить эти редкие минуты на баналь–ную суету вокруг приготовления пищи. Так что я предпочитал терпеть стряпню Мары. После завтрака мы обсуждали маршру–ты, прихватывали с собой чего-нибудь перекусить, фляги с во–дой и отправлялись на поиски в разные стороны.

Я обожал эти прогулки. Гуляя по склону Казыгурта или по хол–мам долины, я чувствовал легкость и отстраненность. Мне ка–залось, что мир, который всегда пытался зловредно вмешаться в мою жизнь, навязать свое мнение, сейчас забыл обо мне. Ци–вилизация выкинула меня из головы. У меня было чувство, что я взял отпуск у собственной жизни. Конечно, я не забывал, за–чем мы сюда приехали, и честно искал корень. Один раз даже нашел растение, очень напоминающее листьями мандрагору. Но это оказалась не она. Разочарованием Мары можно было мариновать помидоры, мне даже показалось, что он готов рас–плакаться от осознания того, что поиски не завершены.

– Мара, ты похож на юного жениха, которого в последний момент отшила невеста, – подбодрил я его тогда.

– Гвоздь!.. Ищи дальше.

Мара искал не просто корень, он искал способ материали–зовать свою теорию. Его усердие было мне понятно. Кислый тоже относился к делу серьезно, но только потому, что от него именно этого ждали. А я… ну что ж, вариант, при котором мы не нашли бы мандрагору, вряд ли загнал бы меня в депрессию.