Золотой берег - Нельсон Демилль

— Ты что, так и собираешься сидеть в очках?

Я повернулся к Сюзанне.

— Да.

— С какой стати?

— А почему ты никогда не рисовала здешние интерьеры? — спросил я, пытаясь переменить тему разговора.

Сюзанна сначала ничего не могла ответить, затем произнесла:

— Здесь все было так печально. Но я, кстати, отсняла целую пленку цветных слайдов, когда приходила в этот дом с Джессикой. Большую часть в вестибюле. Тебе интересно будет посмотреть, как это выглядело.

— Расскажи.

— Я лучше покажу тебе слайды. А зачем ты нацепил…

— Расскажи мне, как это выглядело.

Она пожала плечами.

— Ну… стекла были все выбиты, кругом страшная сырость. На полу даже начала расти трава, на стенах был мох, какая-то плесень. Просто настоящий символ разрухи и упадка. Знаешь, я думаю, что смогла бы нарисовать картину со слайдов.

Я посмотрел на нее.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты продавала им свои картины.

— А не подарить ли им такую картину на новоселье?

Я покачал головой.

— Им это понравится, Джон. Итальянцы обожают искусство.

— Без сомнений. — Я кивнул головой на висящую на стене репродукцию с Христом. — Послушай, Сюзанна, это уж чересчур экстравагантно. Эту картину ты будешь писать несколько месяцев. И потом — ты ведь никогда прежде никому не дарила картины за так. Даже своим родителям. Ты запросила со своего отца за картину с «храмом любви» шесть тысяч долларов.

— Он ее сам заказал. Это другое дело. А я хочу написать картину, на которой этот вестибюль будет в руинах, я хочу это сделать, понимаешь? К тому же мы пришли сюда с пустыми руками, а мы ведь обязаны ему, он нам очень помог с конюшней.

— Нет, тут мы с ним в расчете: я дал ему бесплатно один совет. И тебе хочу дать бесплатный совет — не следует ставить себя в положение обязанной перед этим человеком.

— Но я не чувствую, что мы его чем-то отблагодарили, поэтому я хочу…

— А как же твоя мысль о вывеске для его поместья? А может быть, испечь им пирог? Нет, это слишком просто. А как насчет бушеля отборного навоза для его огорода?

— Ты кончил?

— Нет.

Но прежде чем мы успели сцепиться, вошел мистер Беллароза. Он пятился задом, таща за собой агрегат для приготовления кофе.

— О'кей, вот и кофе. — Он поставил агрегат рядом со столом и включил его в сеть. — Вы любите кофе экспрессо? — Сам он сел во главе стола и налил себе рюмку «капеллы». — Этот напиток еще не пробовали? — спросил он меня.

— Нет, — ответил я. — Но уже успел прочитать, что он готовится из итальянского ореха.

— Да, это что-то вроде лесного ореха. Где вы это прочитали?

— На этикетке. — Я улыбнулся Сюзанне.

— О да. — Он взял из тарелки горсть кофейных зерен и добавил два в мой бокал и два в бокал Сюзанны. — Надо или вообще не класть зерен, или класть три. Не больше и не меньше.

Будь я проклят, если спрошу у него, зачем так нужно. Но Сюзанна схватила приманку.

— Почему?

— Традиция, — ответил Беллароза, — или скорее суеверие, — поправился он. — Итальянцы очень суеверны. Три зернышка приносят счастье.

— Поразительно, — восхитилась Сюзанна.

А по-моему, чушь собачья. Я спросил Белларозу:

— А вы тоже суеверны?

Он улыбнулся.

— Я верю в то, что человеку или везет, или не везет. А вы разве нет?

— Нет, — ответил я, — я — христианин.

— Какая связь?

— Прямая, — сообщил я ему.

— Да? — Он на мгновение задумался. — Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Но у итальянцев большое значение имеют плохие и хорошие приметы: три монетки в фонтане, три зернышка в бокале самбукки и все такое.

— Это язычество, — сказал я.

Он кивнул.

— Да. Но к этому следует относиться с уважением. Ведь кто знает? — Беллароза поглядел на меня. — Кто знает… — Он переменил тему разговора. — К сожалению, не могу угостить вас кофе капуччино. Когда я был недавно в Неаполе, я купил великолепный аппарат для приготовления этого кофе. Прямо в ресторане купил. Я отправил его сюда, но боюсь, что в аэропорту Кеннеди его кто-то прибрал к рукам. Парень из Неаполя божился, что отправил его, и я ему верю. А в аэропорту никто ничего не знает. Как вам это нравится? И после этого федеральные власти жалуются на разгул организованной преступности. А разве организованная преступность ворует аппараты для приготовления кофе? Нет. Я скажу вам, кто их ворует, — melanzane[11]. — Он посмотрел на Сюзанну. — Capisce?

— Баклажаны?

Беллароза улыбнулся.

— Ну да. «Баклажаны». Черные. А еще испанцы и эти продажные охранники из аэропорта. Они воруют. Но как что-то случается, так сразу виновата организованная преступность. Чепуха это. Страну обворовывает дезорганизованная преступность. Все эти наркоманы и бездельники. Capisce? — Он поочередно поглядел на нас обоих.

Я, собственно, потерял дар речи после этого страстного монолога.

— Капиш, — с трудом выдавил я.

Беллароза захохотал.

— Ка-пи-и-шь. Вот так. Давайте еще по одной. — Он наполнил мой бокал, а я в уме произнес еще раз: «Capisce».

Сюзанна — я уже упоминал, что в каких-то случаях она была на удивление наивной, — спросила главаря одной из крупнейших нью-йоркских группировок:

— И вы не написали заявление о пропаже в таможню?

— Конечно, написал, — сказал Беллароза. — Казалось бы, мне должны были помочь, верно? А вместо этого история попала в газеты, и они начали высмеивать меня на весь Нью-Йорк.

— Как это?

Беллароза бросил взгляд в мою сторону, затем объяснил Сюзанне:

— Они считают, что это я обокрал аэропорт.

— А, поняла. Они решили, что здесь есть повод для иронии.

— Да, для иронии. — Беллароза сделал несколько осторожных глотков из своего бокала. — О, как приятно. — Он посмотрел на Сюзанну. — Моя жена уже идет. Она хотела убедиться, что все приготовлено безупречно. Я говорил ей: «Отдохни. Они же наши соседи. Они очень приятные люди». — Он подмигнул мне. — Но вы же знаете женщин. Из всего делают проблемы. Так?

— Воздержусь от комментариев, — дипломатично ответил я. Именно в этот момент дверь распахнулась. Я поправил на носу очки и приготовился встать, но это была не миссис Беллароза. В комнату вошла служанка, молоденькая девушка в простом темном платье и с подносом в руках. Она поставила поднос на край стола и стала выставлять на стол чашки, соусницы, приборы, салфетки и тому подобное. Затем она удалилась, не произнеся ни слова, не поклонившись, — даже итальянского приветствия мы от нее не дождались.

— Это Филомена, — пояснил Беллароза. — Она оттуда.

— Откуда оттуда? — поинтересовался я.

— Оттуда, из Италии. Она почти не говорит по-английски, но меня это не смущает. Они, кстати, быстро учатся говорить, эти paesan[12]. Не то что испанки. Если хочешь преуспеть в этой стране, надо знать язык. Бедная Филомена, она так некрасива, что вряд ли найдет себе здесь жениха. Я сказал ей, что если за три года проживания в моем доме она не выучит язык, то я дам ей приданое и отошлю обратно в Неаполь. Пусть сама ищет себе мужа. Но нет, она хочет во что бы то ни стало остаться здесь и выйти замуж за американца. Придется искать ей слепца.

Я внимательно посмотрел на Белларозу. Вот он, настоящий дон, падроне, во всем своем величии. Он вершит людские судьбы, он жесток, но справедлив.

— Вы говорите по-итальянски? — спросила его Сюзанна.

Он сделал выразительный жест рукой.

— Cosi, cosi[13]. Можно сказать, что говорю. Неаполитанцы меня понимают. Я ведь и сам такой. Неаполитанец. Но сицилийцы — это другое дело, их никто не понимает. Они не итальянцы. — Он слегка наклонился к Сюзанне. — Вы где учили итальянский?

— Почему вы думаете, что я учила итальянский?

— Мне так сказал Доминик. — Он улыбнулся. — Вот его слова: «Падроне, эта американка с рыжими волосами говорит по-итальянски!» — Беллароза засмеялся. — Он был поражен до глубины души.

— Откровенно говоря, я знаю этот язык не очень хорошо. Я его учила в институте. Выбрала итальянский потому, что мне предстояло писать диплом по изящным искусствам.

— Да? Ладно, тогда мне придется вас проэкзаменовать.

Так мы проговорили еще какое-то время, и я покривлю душой, если скажу, что разговор был неинтересный. Этот человек умел поддерживать компанию и рассказывать истории, и, хотя ни о чем серьезном или важном сказано не было, он вел беседу с такой живостью, с такими жестами и мимикой, что содержание уходило на задний план. Беллароза наполнял наши бокалы самбуккой, потом передумывал и предлагал нам испробовать амаретто. Он тотчас же наливал амаретто в новые стаканы и говорил, говорил.

Наш хозяин явно наслаждался жизнью, да и неудивительно: он великолепно знал ей цену и знал, что эта жизнь может для него окончиться в любой момент. Я без обиняков спросил его: