По ту сторону фронта - Антон Бринский

Передний конвоир только мельком оглянулся и продолжал идти. Ханов тоже двинулся, напряженно глядя ему в затылок и стараясь представить себе фигуру идущего сзади. Краем глаза видел двигающуюся сбоку тень, слышал тяжелые шаги за спиной.

«Ну, была не была! — подумал он. — Все равно пропадать!»

Напрягая мускулы, снова собрал в горсть всю махорку, какую только мог наскрести, и, не оглядываясь, широко махнул рукой назад, стараясь попасть махоркой в лицо фашисту.

Удалось!.. Попал!.. Конвоир запнулся и крикнул что-то, протирая глаза. Этой секунды достаточно было Ханову, чтобы обернуться и рвануть к себе его винтовку. Немец выпустил оружие, а Ханов, почти не целясь, в упор выстрелил в переднего конвоира. Ослепленного табачной пылью заколол штыком.

Задерживаться было нельзя. Подхватив обе винтовки, партизан скрылся в лесу.

«Черная тропа»

В половине апреля, оставив своим заместителем по «Военкомату» Ермаковича, я повел по вызову Бати на так называемую Бычачью базу восемьдесят партизан. Там обычно формировались и оттуда отправлялись в дальние экспедиции наши отряды. Я рассчитывал, что, если мы придем часа на два — на три раньше, у нас еще останется время отдохнуть, и торопил людей. Этой ночью, несмотря на усталость, мы прошли более пятидесяти километров.

С последнего привала послал вперед старшину с десятью бойцами — разведать дорогу и приготовить завтрак для отряда. В километре от лагеря старшина встретил нас.

— Все в порядке!.. А на Бычачьей базе сейчас стоит Заслонов.

Я еще не был знаком с командиром железнодорожного отряда, но уже немало слыхал о нем. А он, предупрежденный старшиной, вышел встретить нас у своих сторожевых постов.

— Вот, в железнодорожном кителе, это Заслонов, — издали показал мне старшина на стройного высокого человека тридцати с лишком лет, с энергичным, чисто выбритым лицом.

Я подошел к нему.

— Командир отряда батальонный комиссар Бринский.

— Командир отряда инженер Заслонов, — так же официально ответил он, а потом, сразу переменив тон, добавил: — Батя мне уже говорил, что вы придете.

В лагере, как только я распорядился насчет отдыха и завтрака для бойцов, он меня повел завтракать в свою землянку.

— А помните вы, как посылали к нам в Оршу человека с письмом и взрывчаткой? — усмехнувшись, спросил Заслонов.

— Как же, помню! Это Иван Лях ходил.

— Как это вы рискнули? Без адреса послали, неизвестно к кому. Ведь он мог погибнуть от руки своих же. Я его сначала за провокатора принял, и мы даже наблюдение за ним установили.

— А что же мне было делать? Ждать?.. Очень уж вы секретно работали.

Он снова усмехнулся.

— А как же иначе? Ведь это не в лесу.

Долго говорить с Заслоновым в эту первую нашу встречу мне не пришлось: он и сам собирался на задание, да и мне надо было торопиться с докладом на Центральную базу. Там, у Бати, встретил я еще одного железнодорожника, плотного мужчину среднего роста. Он молча присутствовал при моем докладе, а потом Григорий Матвеевич познакомил нас:

— Товарищ Якушев. Был начальником политотдела Оршанского узла и у Заслонова комиссаром, теперь будет работать с нами: надо же нам иметь специалистов-железнодорожников.

Половину отряда, приведенного мной, Батя отправлял во главе с Ярмоленко на помощь Щербине, а с остальными я должен был выйти на железную дорогу Борисов — Орша, на автостраду Москва — Минск и развернуть там работу.

— Григорий Матвеич, — сказал Якушев, узнав о моем назначении, — я бы попросил и меня включить в этот отряд. На железной дороге у меня есть знакомые, да и с работой ее я неплохо знаком.

— Хорошо, — коротко ответил Батя.

Выступали обе группы одновременно. Батя тоже пришел на Бычачью базу, чтобы проводить и напутствовать выступающих. Прощаясь со мной, он сказал:

— Ну, Антон Петрович, желаю успеха! Отряд у вас на славу, партийно-комсомольский.

Я взглянул на своих людей. Да, я знаю каждого. Все они коммунисты или комсомольцы. И это не простая случайность… Как мы окрепли за полгода! Это уже не тот отряд, в который влилась в октябре гурецкая группа, это отряды: у Бати, у Щербины, у Черкасова; группы Куликова, Куклинова и эти вот два отряда. А, кроме нас, рядом с нами — чего не было осенью — отряды Заслонова, Кузина, Воронова…

Вместе с Ярмоленко мы покинули Бычачью базу, а от перекрестка южнее Красного Борка Ярмоленко поворачивал к западу, я — к югу.

Каждый раз расставание с боевыми товарищами в тяжелых партизанских условиях вызывало невеселые мысли. И тут защемило сердце. Да и у Ярмоленко слезы выступили на глазах. Обнялись.

— Придется ли свидеться, товарищ комиссар? — По старой привычке он звал меня комиссаром.

— Не знаю… А почему не придется? — ответил я, стараясь казаться спокойным.

— Что-то мне думается… Эх, не пошел бы я от вас!..

— Война. Мы с тобой не только солдаты, но и коммунисты. Голову вешать не имеем права. И я думаю, мы еще повоюем.

— Повоюем, — повторил он, — а вы не забывайте меня, товарищ комиссар. Спасибо вам за все!

Это он крикнул уже на ходу, бросившись догонять свою небольшую колонну. Я смотрел ему вслед. Так он мне и запомнился: в зеленом, защитного цвета ватнике и лихо заломленной набок ушанке, высокий, стремительный, немного шумливый. Таким я знал его и раньше, в Руде осенью 1939 года, когда мы обживали наш новый лагерь в только что воссоединенной с Советским Союзом Западной Белоруссии. Деревню наполовину сожгли немцы, успевшие побывать в ней до нашего прихода. В нашем распоряжении было только несколько домиков лесничества. Там расположился штаб. Надо было строить землянки для бойцов, столовую, конюшни, склады, гаражи. Каждый командир получил задание, и надо было торопиться, потому что ноябрь стоял на дворе. Ярмоленко командовал кавэскадроном и, кажется, не знал ни минуты покоя в заботе о своих людях и лошадях. Пока не готова была конюшня, он сумел получить, кроме попон, старые выбракованные одеяла. А на строительстве не только организовывал работу, но и сам показывал пример и плотникам, и печникам. Беспокойный и непоседливый, ни от какого дела он не отказывался, никакой работы не боялся этот человек, воспитанный в труде, потомственный шахтер из Купянска…

Увидеться с ним нам больше не пришлось: он погиб в бою с фашистами в Вилейской области. Конечно, ни он, ни я не верили ни в какие предчувствия. Оба мы выходили тогда на особенно трудные задания, этим и объяснялись невеселые наши мысли.

Обстановка в том районе, где нам предстояло работать, сложилась тяжелая. Магистральные дороги хорошо охранялись, а местность вокруг них, более населенная, чем наши глухие леса, почти неизвестная нам, была полна немецкими гарнизонами и полицейскими постами. Здесь же расквартировывались отдыхающие и пополняющиеся фашистские части — их тоже нередко высылали против партизан. Все это мы узнали еще по дороге. Полицаи не пустили нас в Хресты, а когда мы обошли эту деревню, в следующей, в Пупеличах, враги, зная о нашем движении, подготовили засаду. К счастью, мы задержались в пути, а полицейским, должно быть, надоело дожидаться, и мы совершенно случайно накрыли их врасплох. Но едва успели, расправиться с полицией и запастись продовольствием, как из Кострицы нагрянул большой отряд немцев, и нам пришлось с боем уходить в лес.