Голодная бездна. Дети Крылатого Змея - Карина Демина

Надо лишь постараться.

Пальцы Мэйнфорда чуть сильнее сдавили шею, предупреждая.

Нет!

Вот… уже… и покойница, захрипев, распахнула глаза… показалось, что распахнула, потому что силы Тельмы не хватило бы, чтобы поднять мертвеца. А вот его память, ту остаточную, до которой не добралась вода, она разбудила.

И эта память хлынула.

Сладким медом. И половинкой яблока, которую протягивала бледная рука…

…горечью разлуки.

…болью в лице… шепотом…

…потерпи, пожалуйста, уже немного осталось… вся ты прекрасна, возлюбленная моя…

И губы, опухшие губы, повторяют за этим голосом.

…другие губы, сухие и жесткие, склоняясь к лицу, подбирают капли крови.

…вся ты прекрасна…

…и лилии взрастают на теле твоем, ибо нет в нем изъяна…

Крик.

Хрип. И вновь губы, которые больше не делятся ни медом, ни вином, но лишь собирают вдох за вдохом, крик за криком. Холод губки, пот, застилающий глаза… снова боль.

…вся ты…

…вода… вода со льдом, который опаляет свежие раны. И крик клокочет в горле.

…прекрасна…

Руки сдавливают горло, а так хочется дышать, хотя бы раз… хотя бы немного…

…и Тельма хрипит, бьется пойманной рыбиной в чужих руках, которые слишком сильны, чтобы вырваться. Она ловит ртом воздух, но тот, пропитанный запахом лилий, не дается…

Обрыв.

И возвращение.

Но последнее, что Тельма видит, теми, чужими глазами, – перстень-печать с нефритовой лилией, которая касается еще не мертвых губ.

А потом было падение.

И Бездна, уютно распахнувшая объятья. Она обняла Тельму, сдавила… встряхнула.

И обожгла.

Не Бездна – Бездна рассыпалась водяным стеклом, но Мэйнфорд.

– Ну? – Он тряхнул Тельму. – Добавить?

– Н-не н-надо…

Холодно было.

Так холодно, что зуб на зуб не попадает. А губы разбил. Снова. Как ей теперь домой попасть с разбитыми губами? Сандра увидит, спрашивать начнет… волноваться… почему-то эта мысль, что Сандра начнет волноваться, изрядно мешала.

– В могилу вы меня загоните со своими экспериментами, – проворчал Мэйнфорд, обнимая. Тельма хотела было воспротивиться, но разве можно оказать сопротивление голему? Он и не заметил, поди.

Зато голем был упоительно горячим.

И потоки силы его, алые, что живое пламя, обвивали Тельму. Сила ласкалась, покусывала искрами обледеневшие пальцы, обвивала ноги, поднимаясь выше, и это было почти неприлично.

Наверное.

Но морг – не то место, где приличия имеют такое уж значение. Не сейчас. Тельма наслаждалась потоками этой чужой и в противовес всем учебникам сродственной – разве бывает такое? – силы. И стояла бы вечность, однако Мэйнфорд сам отстранился.

– Ты как?

– Нормально.

Даже хорошо.

Как будто выпила, и отнюдь не плодового сидра, который приютские покупали у фермеров, чтобы, спрятавшись где-нибудь в закутке распить его, кислый, едкий, закусывая единственно горьким табаком. Нет, если Тельма и пила сейчас, то вино.

А почему нет?

Она купит бутылку. В супермаркете. Пусть и не самую дорогую, из тех, которые за два талера на выбор. Им с Сандрой хватит.

Посидеть.

Помолчать.

Чтобы каждый о своем. А этот хмель… уйдет. И человек. Поскорей бы, теперь Тельма рядом с ним чувствовала себя неуютно.

Глава 20

Ошибались.

С самого начала во всем ошибались. И теперь Мэйнфорд пытался понять, когда именно он допустил ошибку. Когда нашли первое тело? Когда появилось второе? Тогда, помнится, он стоял рядом с Вилли, следил за каждым треклятым его движением. И получается, что тоже недосмотрел.

Не сообразил.

Да, жертвы выглядели похожими, но это-то как раз было логично. Нравятся ублюдку круглолицые блондиночки, вот он и выбирает себе таких.

А тут получается, что не только выбирает.

Он их создает.

Пожалуй, если бы Мэйнфорд был один, он позволил бы ярости выплеснуться. На треклятые белые стены, за которыми прятались патрубки установок, на пол, на обындевевшую сталь.

И плевать, что Вилли досталось бы.

Вилли бы потерпел.

Глядишь, после и спасибо сказал бы, когда бы всю извращенную суть морга выжгло бы. Но в присутствии Тельмы, хмурой, собранной, приходилось сдерживаться. Девчонка стояла, опираясь на Мэйнфорда, и он сквозь слои ткани ощущал ее близость. Острые лопатки упирались в грудь. От макушки пахло леденцами.

Он видел длинную белую шею. И синюю ленту артерии, проступившую четко.

Он слышал учащенный стук ее сердца.

И голод.

Он делился силой, осторожно, опасаясь опалить, повредить, рискуя в любой момент утратить контроль над собой, и это было бы не худшим вариантом. Глядишь, и избавился бы от свидетельницы своего позора.

Но она силу приняла.

Или сила приняла ее? Мэйнфорд как-нибудь потом подумает об этом. А сейчас у него других забот хватает. Законно или нет, но у них появились зацепки.

…голосовые дорожки техники подчистят. Авось, и поймут, кто говорил. Нет, сличать голоса пока не с чем, все ублюдки из картотеки проверены не единожды, но в работе Мэйнфорду виделось спасение.

…еще лилии.

…досье на предыдущих девушек. Тельма права, по фотографиям можно будет сличить их.

Зато понятно, почему тела появлялись так редко. Операции – дело небыстрое, никто не возьмется сразу переделывать все лицо. Скорее уж имел место ряд последовательных изменений. И клиники могут быть разные, чтобы девушку не запомнили.

…девушек.

…светлячки часто меняют внешность. И в Нью-Арк они слетаются со всего Нового Света. А значит, вряд ли кто-то ищет…

…но в клинике должны остаться документы.

Кто-то ведь оплатил операцию. Операции. А если Вилли утверждает, что сделаны они на уровне, то так оно и есть. Хороший целитель берет немало, Мэйнфорду ли не знать.

…итак, схема, если разобраться, проста.

Он состоятелен.

И светлячки это чуют.

Знакомство. Роман. Скорее всего, тайный… да, никто из знакомых девушек, тех девушек, которых удалось опознать, не упоминал о поклонниках. Значит, и вправду тайный.

Светлячки болтливы, но не тогда, когда речь заходит о действительно важных для них вещах. Скажем, о карьере.

Кто он?

Человек с деньгами. С возможностями обустроить чью-то жизнь. Они это чувствуют сразу. И соглашаются… на все соглашаются. А он, сделав из них копию той актриски, убивает.

Безумие?

Не более чем все остальное. И это безумие, в отличие от собственного, Мэйнфорд может проверить. Чем и займется.

– Ты. – Он с некоторым сожалением выпустил Тельму. – Вызову машину. Отправляйся домой. Отдыхай. Завтра… не опаздывай.

– Я не опоздала, – она выдержала взгляд и подбородок вздернула. – Я в Архиве была.

– Все равно не опаздывай.

Начальник он или так?

Из управления Мэйнфорд выбрался после десяти.

Было темно и пусто. Дождь в кои-то веки прекратился, но воздух был пропитан сыростью. Восточный ветер растянул над городом покрывало сероводородных облаков, и вонь их перебивала прочие запахи. Завтра по радио объявят о внеочередном выбросе и о том, что последствия его ликвидированы.

Предприняты меры.

Установлены фильтры.

И наверное, где-то они и вправду предприняты и установлены, где-то в Первом округе, а может, и вовсе на Острове, но местный воздух, если и освободится от сероводорода, то лишь затем, дабы пропитаться запахами бензина, угольной пыли и плесени.

Порой Мэйнфорду казалось, что город этот гнил заживо.

Он поднял воротник плаща, поежился – все же похолодало изрядно – и бодро зашагал по лужам. До стоянки было недалеко, и ныне прогулка радовала Мэйнфорда. Впрочем, радость его длилась ровным счетом до того момента, когда он увидел собственный «Плимут-верж», в тусклом свете единственного фонаря казавшийся черным, и женщину, усевшуюся перед ним.

Она устроилась на асфальте, и ее, казалось, вовсе не заботило, что асфальт этот мокр и грязен, что ныне холодно, а будет еще холодней. Она сидела, скрестив обнаженные ноги, и смуглая кожа ее блестела, словно покрытая лаком. Пожалуй, этот блеск – кожи и металла – роднил ее с автомобилем.

– Чем могу помочь? – вежливо поинтересовался Мэйнфорд, отчаянно надеясь, что Вестница явилась не по его душу.

Но нет.

Не повезло.

Вестница задрала голову, и влажные косы рассыпались по голым ее плечам. Рука, унизанная браслетами, коснулась шеи.

– Великая Провидица послала меня за тобой, – ее губы оставались неподвижны, а голос доносился со всех сторон. И Мэйнфорд поморщился: вот как-то никогда ему не были по душе подобные ярмарочные фокусы.

– Передай Великой Провидице, что я всенепременно загляну к ней на чай. Скажем, в ближайшую субботу…

– Великая Провидица, – Вестница поднялась на ноги одним текучим движением. Она сама была водой. Отчасти. – Сказала, что ты будешь упрямиться. Но если вдруг тебе захочется узнать, зачем нужны свирели, то ты придешь… ты сможешь задать и другие вопросы. Если, конечно, не побоишься.