Друиды - Морган Лливелин

Так мы учимся! Слушаем умных людей. Тебя вот, например. Умные люди много знают... — добавил он многозначительно.

Мандучис уже изрядно набрался. Успокоить его оказалось нетрудно. Он вяло озирался по сторонам, то и дело заглядывая в свою кружку, уже пустую к тому времени. Я снова подал знак Тарвосу. Он тут же отправился за новой порцией вина. Я подождал, пока торговец не выпьет, и сделал вид, что с нетерпением ожидаю продолжения разговора.

— Так что ты говорил о Цезаре? Чего он хочет?

— Э? Да, Цезарь... Новый губернатор. А чего тут думать? Если он и здесь станет таким же победителем, как в Иберии, если вернется в Рим с добычей, он заткнет за пояс даже Красса. Сенат может сделать его единственным консулом... — торговец помотал головой, с трудом удерживая мысль.

И тут в разговор вступил Рикс.

— Чтобы начать войну, надо иметь врага? И кто же станет его врагом? — сумрачно спросил он.

Ответа он так и не получил. В таверну ввалилась толпа римских офицеров. Сидящие в зале тут же уткнулись в свои чашки, а римляне потребовали лучшего вина в заведении и расположились за самым удобным столом поближе к дверям.

Возобновлять разговор не имело смысла. Над столами повисло молчание. Похоже, мы уже получили от Мандучиса все, что хотели, а выпито было столько, что вряд ли торговец наутро вспомнит о нас. Мы встали и ушли. Когда мы проходили мимо стола римлян, они проводили Рикса внимательными взглядами. Даже затрапезная одежда не могла скрыть его повадку воина, и римляне не могли этого не заметить. Наверное, они почувствовали огонь, горевший в душе моего друга.

Мы все дальше продвигались вглубь Провинции. Слушали. Смотрели. И узнавали все больше. Рикс был отличным спутником, он живо интересовался окружающим. Если его интерес к военным ослабевал, он тут же переключался на женщин. А они на него. Да, конечно, он оставался для них варваром, но каким! То и дело нам с Тарвосом приходилось вытаскивать его из постелей местных прелестниц, и временами ситуации становились довольно опасными. Однажды он так заигрался с женой богатого торговца оливковым маслом, что я едва успел перехватить хозяина большого дома перед воротами, давая время Ханесу с Тарвосом вытащить оттуда Рикса. Я сделал вид, что давно поджидаю почтенного человека, потому что интересуюсь поставками масла в свою Лохматую Галлию. Он явно был польщен, но смотрел на меня с подозрением.

— Трудно поверить, — сказал он задумчиво, — что мое масло любят даже далеко на севере... Как ты сказал, называется племя, от которого ты прибыл?

— Я еще не называл его, но теперь с удовольствием назову. Мы называем себя карнуты.

— Ах да, карнуты... У меня много покупателей среди эдуев и, кажется, они упоминали такое племя. Так ты говоришь, что готов заключить контракт? И на какую же сумму?

Честно говоря, я совершенно не представлял, о какой сумме может идти речь. А торговец ждал и пристально разглядывал меня. Пришлось собраться, представить себя торговцем, вызвать в себе дух наживы, и мне это удалось. Я почувствовал, как моя плоть послушно становится воплощением алчной заинтересованности, которую мне не раз приходилось наблюдать в людях Провинции.

Отставив ногу и приняв пренебрежительную позу, я задумчиво глянул на небо.

— Ну, это зависит от качества товара и от того, как скоро мы сможем получить его. Оливковое масло быстро портится, а лето жаркое.

Мы стояли на дорожке, ведущей к его большой белой вилле. За буйством цветов я видел дорогу, огибающую дом, а внутренним зрением следил за тем, когда на этой дороге появятся мои друзья.

— Мое масло разлито в каменные кувшины и запечатано, — разливался между тем соловьем торговец. — В этом виде оно хранится очень долго. Я могу отправить первую партию дней через десять-двенадцать. Или ты хочешь сам доставить товар своим землякам?

Мне пришлось сделать вид, что я обдумываю его предложение. Рикс все никак не появлялся. Сколько мне еще морочить голову этому почтенному человеку?

— Ты говорил, что торговал с эдуями? — словно бы вспомнил я.

— Да, там у меня есть клиент. Он считает мое масло лучшим из всех. Дела на севере я веду в основном через него.

В очередной раз сработала моя интуиция. Она подсказала мне следующий вопрос.

— Кто этот человек? Он может поручиться за тебя перед нашим племенем?

— Да ни одна живая душа в Галлии не усомнится в его словах! — Голос торговца зазвучал торжественно. — Это Дивитиак, вергобрет эдуев.

Да, такой титут существовал у друидов эдуев, и означал верховного судью, то есть был равен нашему Диану Кету. Само собой, слово друида не подлежало никаким сомнениям. Вот это я угадал! Неожиданная связь вергобрета эдуев с провинциальным торговцем маслом должна была очень заинтересовать Менуа. Я попробовал осторожно выведать у торговца подробности. Почуяв сделку, он уже не мог отступить и объяснил, что хотя официальная политика римлян считала друидов в Нарбонской Галлии вне закона, у Дивитиака были друзья в Риме. Вергобрет эдуев, в отличие от Менуа, считал необходимым укреплять связи с латинским миром. И он активно этому способствовал. Дивитиаку нравилась римская роскошь, он привык к римским вещам, в том числе и к маслу. Одна беда — у Дивитиака есть брат, Думнорикс, который ненавидит римлян.

— Думнорикс хочет быть королем племени, — объяснял купец, — и чтобы укрепить силы, Думнорикс заключил военный союз с соседними секванами.

Секваны! Племя Бриги, изгнанное со своих земель германцами!..

— Дивитиак просил меня устроить его выступление в Сенате. А я что? Я с удовольствием! Он ценный клиент для меня. Он получил возможность выступить перед Сенатом. Он даже свел знакомство с великим Цицероном! И Цицерон ему благоволил.

Дивитиак просил Сенат поддержать его, поскольку амбиции брата ведут племя к гибели. Его союз с секванами принесет одни беды, ведь среди секванов слишком сильно влияние германцев. Но Сенат не внял ему. Они посчитали претензии Думнорикса внутриплеменным делом, не затрагивавшим интересы Рима. Наверное, они были правы, — добавил купец. — Что там у вас в Лохматой Галлии происходит — нас не касается. Вы как сражались друг с другом, так и будете сражаться. Чего еще ждать от дикарей?

Торговец спохватился, что ляпнул лишнего, и неуклюже поспешил исправить свою оплошность.

— Я, конечно, не имею в виду