Пропавшие. Тайные преступления сектантов в СССР - Лев Сергеевич Овалов

бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости…

И опять я подумал: «Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?..»

Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и… испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо.

А гордость не позволяет сказать об этом открыто…

За стеклами шкафов поблескивают корешки книг.

Малейшая вина виновата!» Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку…»

Это иронизирует Щедрин.

А вот Достоевский: «Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою… Вспомните басню — ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем…»

Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать!

В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню.

Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть…

«Вот едет сейчас Юра в метро, — продолжал размышлять я. — В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним «продукт времени». Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени — продукт нашего времени, революционного, героического, романтического…»

На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один.

— Ваше впечатление? — спросил он. — Как Таня?

— Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится?

— Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, — раздумчиво сказал Юра. — Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила.

— А вы не боитесь, что достаточно ее ранить — и она снова…

— И это я понимаю, — согласился он. — Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде.

— А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь?

— Не знаю, — еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. — Ничего я еще не знаю.

А я… я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья.