«Если», 1999 № 07 - Журнал «Если»

— У нас самый образованный контингент, Фрэнк, — заверил он. — Как бы они сами не взялись вас просвещать.

Есть истина, верная от веку: дети мало меняются. В понедельник я вошел в класс и сумел, почти не обращая внимания на их причудливые одеяния и вызывающие манеры, разглядеть подростков того же сорта, что некогда выводили из себя родителей-кроманьонцев. Представившись, я сказал:

— Когда я только начинал вести этот курс, было известно девять планет. — По моему сигналу на экране возникло изображение Солнечной системы. — Девятой планетой ошибочно считался Плутон. На самом деле Плутон — это комета с амбициями.

Передо мной сидели семнадцать учеников. Семеро сгрудились непосредственно передо мной, остальные, включая Кэтрин и Тейлора, предпочли задние места.

— Кто-нибудь знает, как были открыты первые планеты за пределами Солнечной системы?

Я люблю задавать вопросы: так легче всего прощупать аудиторию. На сей раз ответом мне было молчание. Пришлось поведать им о миллисекундном пульсаре и причудливых планетах вокруг него, образовавшихся, как теперь известно, из остатков сверхновой.

Ноутбуки ребят усваивали все, что я говорил и делал. Почти все лица выражали вежливое равнодушие. Исключение составляла разве что девица решительного вида со всклокоченными волосами и золотой цепочкой в носу: подавшись вперед, она сверлила меня взглядом.

Я продолжал лекцию. Я излагал основные правила образования планет, сопровождая изложение фотографиями, сделанными новыми телескопами. Остановиться удалось лишь на нескольких из четырех сотен известных планетарных систем, но и этого должно было оказаться достаточно, чтобы продемонстрировать диапазон возможностей. После этого я вернулся к наиболее изученной планете — Марсу.

— Автоматы обнаружили под поверхностью этой планеты обширные отложения. Некоторые надеются найти в водоносных слоях глубокого залегания живые организмы. Но подобное произойдет только в том случае, если удастся наскрести средства для отправки туда людей…

В заднем ряду нетерпеливо взметнулась рука. Обладатель руки не стал ждать разрешения открыть рот.

— Вы говорите только о микроорганизмах. Никто не нашел пока ничего более существенного. Или это не так?

Существенного?

— Микроорганизмы — это скучно, — последовало предупреждение.

Судя по многочисленным кивкам, так считали многие. Я быстро принял решение. Вместо того, чтобы распинаться на темы о составе атмосферы Европы или чудесах Титана, сулящих биологам немало открытий, я сразу перешел к требованиям, предъявляемым к жизни существ: энергии, атмосфере, растворителям, способности к росту и размножению…

Я увидел еще одну поднятую руку. Хрупкая девчушка призналась:

— А вот я не очень-то верю в эволюцию. Это мне повредит?

— Да, — вынужден был предупредить я, — повредит. — Следующая тирада была обращена ко всему классу: — Две недели мы будем работать в особенной вселенной — той, которая известна науке. Предупреждаю: для вас я Демиург.

Выдержав торжественно паузу, я провозгласил на манер громовержца:

— Теория естественного отбора — мой фундаментальнейший принцип!

Уже на следующем занятии я недосчитался троих: они перешли в класс НЛО.

— Всего желающих перейти было пятеро, — поведал мне Митч, недовольный то ли ими, то ли мной. — Но двоих мне удалось переубедить: я пообещал, что вы не будете пытаться перевербовать их в свою веру.

— Какая еще вера?

— Не будете, Фрэнк? Вот и хорошо.

У меня осталось четырнадцать подопечных — в самый раз, чтобы сколотить две команды творцов.

Один из главных моих принципов состоит в том, что в каждой команде должна быть своя «свеча зажигания» — знающий игрок или энтузиаст, способный вызвать доверие к своему творческому потенциалу. В этом классе я разглядел две таких «свечки». Одной был Тейлор — тихий парень, знавший гораздо больше остальных, хотя знания его были неупорядоченными, как это часто бывает у молодежи, и не слишком укладывались в общую картину мироздания. В другую команду я определил девицу с цепочкой в носу: в классном журнале она именовалась Салли Мастерсон, но на табличке с именем у себя на груди она начертала «Зараза».

Их я и назначил капитанами команд.

Кэтрин тогда еще не существовало. Вернее, она была всего лишь симпатичным созданием шестнадцати лет в заднем ряду, смотревшим сквозь меня, пока я разглагольствовал, и не проявляющим ни воодушевления, ни скуки, ни разочарования. За первые два занятия она не произнесла ни одного словечка. Я, соответственно, не помнил, как ее зовут.

Ее и остальных заднескамеечников я определил в команду Тейлора. Причина была проста: Зараза и другие из первого ряда уже проявляли командный дух — обзывали друг дружку последними словами и отвешивали оплеухи. Зачем их разлучать?

Я настоятельно призвал всех держать в секрете цели творения, после чего переместил Тейлора и его подручных в соседнюю аудиторию. Потом я избавил всех их от своего присутствия, чтобы через некоторое время начать метаться между двумя командами, давая ценные подсказки.

На зачатие обитаемого мира, как и человека, требуется примерно час. Начало можно зафиксировать, но дальнейший процесс не имеет конца.

На экране красовался новорожденный мир: красочная, даже чересчур яркая сфера с двумя океанами на полюсах — лиловым и зеленым, а также единственным континентом, прицепившимся к экватору. Континент прочерчивали реки. Я затребовал увеличенный масштаб, и компьютер пронес меня над континентом. Местность оказалась по большей части плоской и пустынной — симптом молодости, временное явление. Подчиняясь команде творцов, программа, беспрерывно совершенствуясь, знакомила меня с участками площадью в сотню, десять, один квадратный метр. Карта могла бы достичь точности в один кварк, хотя для этого потребовался бы слишком большой компьютер.

У меня сразу возникла уйма вопросов. Я задал первый и основной:

— Какая у вас атмосфера?

Тейлор повесил голову, пряча румянец смущения. Молчаливая особа, вперив в меня свои зеленые глаза, отчеканила:

— Чистый гелий.

Я все еще не помнил ее имени. Сначала я прочитал его на табличке, потом спросил:

— Почему именно гелий, Кэтрин?

— Он ни на что не похож, — заявила она.

Я выдержал длинную паузу, надеясь, что кто-нибудь подметит очевидное. Но этого не произошло, и я спросил:

— Что вам известно о гелии? Его химические свойства, атомный вес?..

— Инертный газ, — пискнул Тейлор.