Снова домой - Кристин Ханна

За то время, что Мадлен работала в клинике, она тысячу раз видела такие лица. Глаза могли быть голубыми, карими или зелеными, но смотрели они всегда одинаково: грустно и устало.

Энджел умирал.

Злость ее прошла так же быстро, как появилась. Она пододвинула стул и села возле кровати Энджела.

– Ох, Энджел, – мягко произнесла она, качая головой, и тяжело вздохнула.

– Не нужно мне ничего, – сказал он слабым голосом. – Я... я не...

Дыхание его стало прерывистым, с хрипом. Оно относило его слова в сторону, словно ветер. Поэтому Мадлен приходилось наклоняться, чтобы расслышать.

– О чем ты?

Энджел смотрел на нее, и в его глазах было такое отчаяние, что Мадлен не выдержала и отвела глаза.

– Не знаю, что еще можно сделать.

Мадлен увидела его страх, его неуверенность и почувствовала, что ее тянет к Энджелу – тянет вопреки логике и здравому смыслу. Она прижала руку к его колючей щеке.

– Нет ничего удивительного в том, что тебе страшно. Он кашлянул.

– Кто сказал, что мне страшно? Она мягко улыбнулась.

– Больше тебе не удастся провести меня.

Он слегка пошевелился и тотчас же сморщился от боли. С искаженным лицом он нашарил на постели пульт дистанционного управления и нажал кнопку. Тихо щелкнув, изголовье кровати приподнялось. Тяжело дыша, Энджел смотрел на Мадлен.

– Что ты имеешь в виду?

Ее удивил вкрадчивый тон, каким Энджел задал свой вопрос. Мадлен сразу вспомнилось множество связанных с Энджелом событий: кратких сцен, слов, которые они говорили друг другу, обещаний, которыми они обменивались в вечерней тишине.

«Пока я не встретил тебя, Мэд, мне хотелось умереть».

И ее собственный голос, дрожавший от наивного страха: «Не говори так, Энджел, даже слов таких не смей произносить».

– Так что же ты все-таки имеешь в виду? – повторил он свой вопрос.

Она усилием воли отогнала от себя нахлынувшие воспоминания и серьезно посмотрела в глаза Энджелу.

– Когда мы были совсем еще детьми, ты говорил мне, что тебе хочется умереть.

Повисло долгое молчание, и Мадлен даже забыла о том, что ждет какого-то ответа.

– Так ведь это когда было...

Внезапно она поняла, как изменилось все с тех пор: как изменились они сами, как стал со временем совершенно другим смысл их слов. Когда она была молоденькой девушкой, ей казалось удивительно романтичным желание Энджела умереть. Теперь ей открылся истинный – напыщенный и эгоистический – смысл его слов.

– Коварный ты человек, Энджел Демарко, всегда таким был, таким и остался.

– Пошла к черту!

– К нему ты пойдешь впереди меня. Но правда все равно заключается в том, что тебе просто страшно жить.

Глаза Энджела вспыхнули гневом, монитор издал предостерегающий сигнал.

– Прекрати вести себя так, словно ты знаешь меня. Ты совсем меня не знаешь!

– Я знаю, каким ты был в прошлом, Энджел, и, честно говоря, я не вижу, чтобы ты сильно переменился. Ты и раньше не понимал, когда надо отступить, а когда выложиться полностью. Ты только и умел, что бегать от опасностей, пить да прятаться. И вот теперь ты очутился здесь, в том месте, откуда когда-то начинал.

Он долго, пристально смотрел на нее, и наконец гнев потух в его взгляде, а на его место пришло безразличие. Против собственного желания Мадлен почувствовала, что начинает очень близко принимать к сердцу его боль.

Наконец он заговорил на удивление слабым, беспомощным голосом:

– Я не знаю, как стать другим.

В этот момент Мадлен неожиданно почувствовала странную близость с этим мужчиной. Прошлое как бы сразу воскресло, а сама Мадлен словно еще и не была свидетельницей того, как Энджел уехал из ее жизни на новеньком мотоцикле «харлей-дэвидсон». Одновременно Мадлен вспомнила, как ее прежде притягивали зеленые глаза Энджела, глаза, в которых отражались беспомощность и слабость его натуры. Как они были похожи друг на друга в те далекие времена!

– Я понимаю, как это непросто – изменить себя. Но теперь-то ты дома, а это кое-что значит! Фрэнсис тоже здесь, а я прекрасно знаю, как сильно он тебя любит! Знаю, что он всегда готов прийти тебе на помощь. Ты дома, Энджел. Если ты откроешь наконец глаза и как следует оглядишься, то обнаружишь более чем достаточно причин для того, чтобы продолжать жить.

Он слабо улыбнулся.

– Кажется, Томас Вульф как-то сказал: «Никогда нельзя возвратиться домой».

– Не знаю, не уверена... – медленно проговорила Мадлен, встречаясь взглядом с глазами Энджела.

– Дом – это часть нас всех. О доме нам напоминают шрамы на локтях и коленях, заработанные в детстве. Дом снится нам по ночам. Не знаю, можно ли вообще уехать из дома.

Энджел хотел было ответить, но, прежде чем он успел раскрыть рот, запищал пейджер Мадлен. Пришло сообщение от Алленфорда. Она тотчас сняла трубку со стоявшего у кровати телефона и набрала четыре цифры.

Крис поднял трубку после первого же гудка.

– Алленфорд слушает.

– Привет, Крис, – сказала Мадлен. – Что там у вас?

– Демарко. Похоже, мы раздобыли ему сердце.

Энджелу думалось, он знает, что такое страх. Ему было хорошо знакомо то состояние, когда ладони делаются липкими от пота, в животе образуется комок, уплотняющийся с каждым вздохом, а во рту появляется противный металлический привкус. Однажды Энджел перебрал наркотиков, отключился и пришел в сознание только на больничной кровати, окруженный врачами. Но даже тогда у него не возникало такого жуткого, какого-то липкого страха, как сейчас. Этот панический страх жил внутри Энджела и выходил через поры его тела в виде отвратительно пахнущего соленого пота. Мысль об операции ни на миг не выходила у Энджела из головы.

Он закрыл глаза и сразу понял, что этого не надо было делать. Настойчивые образы, казалось, только и дожидались темноты, чтобы сразу возникнуть перед глазами Энджела, Он как будто воочию видел ту автомобильную аварию, которая должна была подарить ему новую жизнь. Видел донора, которому больше не суждено было открыть глаза и улыбнуться своим родным и близким. Он видел, как струится в его жилах смесь чужой и его собственной крови.

Из горла Энджела вырвался еле слышный стон. Энджел медленно открыл глаза и уставился вверх мутным взглядом. Вскоре белый потолок у него перед глазами сделался призрачного флуоресцентного оттенка.

Он хотел помолиться, он чувствовал, что ему это необходимо, но понимал, что уже слишком поздно, никто не станет слушать его. Был один священник, который мог бы дать Энджелу прощение, – его родной брат, но это было бы слишком просто. Он не мог верить в Бога, который так легко все прощает. Сам Энджел понимал, что грешен и заслуживает сурового наказания.