Северный ветер - Андрей Упит

Наконец выходит коренастый офицер. На нем полушубок с белым воротником и рейтузы, обшитые кожей. Он такой же багровый, как и солдаты. Взглянув на Гайлена, офицер тут же отворачивается и поспешно садится на коня. За ним выходит барон. Потухший мокрый огрызок сигары повис в уголке рта. Барон в коротком полушубке с двумя большими пуговицами сзади. На ногах желтые, туго облегающие тощие икры, доверху зашнурованные башмаки. Он путается в стременах и никак не может вскарабкаться на подведенного драгуном танцующего коня. Взобравшись наконец, он изо всех сил натягивает повод, так что конь становится на дыбы и серая взятая у кого-то мохнатая папаха чуть не сваливается у него с затылка.

— Залезай, скотина! — орет он на Гайлена. Лошади шарахаются в сторону.

Куда ж его везут? — удивляется Гайлен, когда сани с большака сворачивают на проселок к усадьбе Подниека. Расстрелять ведь можно и тут, в лесочке, не доезжая станции. А ведь если кого-нибудь собираются прикончить при попытке к бегству, офицер ни к чему. Расправу поручают одним драгунам.

Вдруг сердце его начинает учащенно биться. В Гайлены, в его же усадьбу… Как это раньше не пришло ему в голову. Страшнее всего то, к чему не готов. Неожиданность будоражит, подхлестывает онемевшие чувства, терзает нервы.

Жалобно, будто умоляя, поглядывает он на своих конвоиров. Те хохочут и хлопают нагайками, видимо заранее радуясь предстоящему развлечению.

Барон с двумя драгунами ускакал вперед. Солдаты горланят, покачиваясь и ерзая в седлах. Комья снега из-под копыт так и свистят, пролетая над головами скачущих сзади.

На дворе, вылезая из саней, Гайлен видит, что его единственная старая работница и жилец с женой выносят из дому свои пожитки.

Тут же в садике они сваливают их в кучу. Более громоздкие вещи выбрасывают в окна и волокут по земле; дотащат до порога, оставят там и спешат обратно, очевидно вспомнив о чем-то более важном. Дети жильца, прижавшись к дверям, широко раскрытыми глазами смотрят на вооруженных людей, которые бегают по двору, горланят и распахивают все двери.

Гайлен стоит, прислонившись к забору, и глядит.

Работница мечется, как дикая кошка. Она норовит подойти поговорить с хозяином, но солдат грубо отгоняет ее. Тогда она снова бежит в дом и выносит свое добро — все до последней тряпки. Гайлен видит, как она вытаскивает и его одежду.

Он хочет подать знак, что это уже ни к чему, но старуха не оборачивается в его сторону.

Жилец с женой потащили пустой коричневый шкаф до дверей, а дальше он не пролезает. Жилец ругается, жена его плачет. Барон, помахивая плеткой и насвистывая, ходит вокруг. Коренастый офицер, усевшись на изгороди, курит папиросу и нетерпеливо постукивает каблуком о жерди. Все это уже надоело и ему, и барону, и солдатам. Быстро темнеет, а в темноте сидеть скучно.

Но вот от угла дома с наветренной стороны заалело какое-то пятно. То вспыхнет, то потускнеет, будто пропадает. Потом вновь разгорается и уже не гаснет. Яркий, искристый огонь радует драгун.

Из-под карниза раздается громкое жужжание — словно завертели огромное веретено… Неожиданный порыв ветра свивает языки пламени в один сноп и катит его наискосок по кровле. Сухая гонтовая крыша вмиг вспыхивает до самой трубы. Первая жаркая волна слизывает покрытие, и там, где огонь расступается, видны белые горящие брусья с раскаленными шляпками гвоздей. Стропила в углу уже рухнули. Искры вихрем взвиваются в воздух и падают на еще уцелевшую часть крыши. Теперь все уже объято пламенем. Красные волны, все нарастая, с треском и воем перекатываются и высоко вздымаются возле дымовых труб. С чердака, где были сложены сухие доски, старое тряпье и мотки льняной пряжи, валит черный, как смола, дым и чертит темные полосы на красном пламени. Тучи черного дыма еле заметны на темном фоне неба. Чад от горящего дерева, крашеной мебели и одежды теснит дыхание.

Каждую минуту что-нибудь с грохотом ломается и валится вниз. Вихри добела раскаленных искр кружат по ветру над яблоневым садом. Словно бабочки — большие и маленькие, красные, белые, полосатые, — они проносятся меж голых деревьев, садятся на ветки, катятся по снежному насту или вдруг, поднимаясь высоко-высоко, исчезают в облаках темно-серого дыма. Изо всех окон брызжут огненные струи. Застрявший в дверях шкаф горит, как охапка сухой соломы.

Вокруг треск и шуршание, будто разом ломают миллионы огромных щепок. Весь этот шум заглушает странное, зловещее, голодное завывание. Под окнами в саду клен и четыре ветвистые низкорослые яблони сперва становятся с одной стороны черными, потом краснеют, и немного погодя все ветви и сучья уже торчат истлевшие; подламываясь и дымясь, они падают на грязный, усыпанный черными и красными углями снег.

Жара на дворе становится невыносимой. Солдаты отвязывают нетерпеливо роющих землю лошадей, отводят их подальше и привязывают к садовой изгороди. Гайлен с конвоиром тоже переходят туда. Снег стал мягким, липким. Ноги погружаются по колено. Кажется, три версты прошел он, пока пересек двор.

Весь мокрый, словно его окатили водой, стоит Гайлен, прислонившись к изгороди, и глядит на огонь. Неистово полыхают красные волны пламени в клубах черного дыма. Резкий северный ветер сдувает со лба росинки пота. Ледяная дрожь пробегает по телу. А внутри все горит. Во рту пересохло, будто выжжено. Язык одеревенел и прилип к гортани. Хочется пить. Острые иглы колют горло и грудь. Но ему не приходит в голову нагнуться, схватить комок снега и впиться в него лязгающими зубами.

Повернув голову в сторону, он видит, как причудливые голубоватые тени яблонь пляшут на кроваво-красном снегу. Яблонька Зельмы, точно отстраняясь от огня, горбится, а через нее беспрестанно перекатываются клубы багрового дыма от последнего, еще уцелевшего угла дома. Там на шесте все еще держится круглый скворечник с покатой крышей и жердочкой под летком. Вот бечевка перегорела, и скворечник падает на отброшенные огнем, дымящиеся головешки.

Драгуны устали от ходьбы по двору, разомлели от приятного тепла. Ветер усилился и гонит огонь и дым по земле через сад в сторону леса. Если стать спиной к горящему дому, как тот коренастый офицер с папиросой в зубах, можно вдоволь погреться.

Барон никак не угомонится. Его тянет к пожарищу. Приблизившись к огню, упершись руками в бока и задрав голову, он не сводит глаз с голых труб, которые становятся как будто все длиннее и длиннее. Лицо у него темно-коричневое, как у индейца. Желтый нос похож на куриный клюв. На темно-коричневом лице с прищуренными глазами, во всей его сухопарой фигуре на тонких ножках с согнутыми коленями такое сладчайшее блаженство, что кажется, он не выдержит — бросится в огонь, как моль, летящая осенью в открытое окно на лампу или свечу.

Трое, взрослых с двумя притихшими, перепуганными детьми возятся подле клети. Пыля, падают на снег мешки с мукой. Рядом валяются попарно связанные куски копченого мяса, совки и другая деревянная утварь, какие-то части ткацкого станка, горшки с топленым салом, порожние мешки, корзины с шерстью, небеленый холст, связки трепленого льна. Лишь немногое успевают они вынести — огонь уже подбирается к крыше амбара. Ветер гонит его через выброшенный скарб прямо к хлеву — шагах в двадцати. От жары соломенная крыша и здесь уже стаяла и высохла. Пахнет нагретым сеном и клевером. Снаружи повсюду раскидана солома и сенная труха. Достаточно одной горящей щепки, одной искры, чтобы вся постройка занялась.

Коровы в хлеву давно уже мычат. Лошади в страхе ржут и бьют копытами землю, истошно визжат свиньи, а овцы блеют дрожащими голосами. Из хлева несется такой адский вой, что привязанные на дворе драгунские лошади беспокойно дергаются. Те трое бросают теперь клеть и бегут спасать скотину.

Через несколько минут двор между двумя огромными пожарищами полон скота. Перепуганные пламенем, клубами черного дыма и всей этой трескотней, лошади, с взъерошенными гривами, распущенными хвостами и косящими от испуга глазами, вздымаются на дыбы, фыркают и пускаются вскачь по полю, высоко подбрасывая копытами снег. Остальная скотина, как одурелая, мечется между горящими постройками, не находя выхода.

Грузные стельные коровы жмутся одна подле другой и пятятся назад к хлеву. Телята мычат и, дрожа, льнут к коровам, свиньи с визгом зарываются в солому. Овцы тесной кучкой носятся то в одну, то в другую сторону.

Крыша хлева уже пылает. Почти одновременно с нею загораются два маленьких хлевушка и каретный сарай. Пламя от клети нависает над всеми остальными постройками. Ничего уже не разобрать в этом море пламени.

Трое людей в отчаянии суетятся вокруг скотины, пытаясь отогнать ее от огня. Но сами они перепуганы и растеряны не меньше тех, кого спасают. Один гонит в одну сторону, а другой, глядишь, ему навстречу. До смерти усталые, потные, распаренные и закопченные, мечутся они по двору без толку.