Тропа каравана - Юлиана Суренова

— Шамаш сказал, что создал самый малый мост, и, все равно, между двумя его сторонами легли многие дни дороги… Евсей… Мы не могли никак отблагодарить его, разве что сказать «спасибо»… Только теперь я по-настоящему понял, ощутил то, что чувствует Атен. Это невыносимо тяжело — не иметь возможности отплатить за спасение чем-то равноценным. Конечно, Шамаш и не ждет от нас никакой благодарности, делая все совершенно бескорыстно… Но от этого почему-то не легче…

— Я понимаю… — Евсей вздохнул, качнул головой, глядя на снег у себя под ногами, несший на себе отметки следов, словно бумага слова и рисунки. — Пожалуй, пойду к себе… — он зевнул, вдруг начиная осознавать, что устал и хочет спать.

— Давай, — Лис хлопнул его по плечу и ускорил шаг, торопясь к дозору в начале каравана.

Но Евсей так и не добрался до своей повозки. Беспокойство о брате давало ему успокоиться. Да, на какое-то время разговор с Лисом заставил его забыть о сомнениях, задуматься о другом… Но тот не сумел его переубедить и стоило словам, отзвучав, забыться, как все вернулось к началу.

"Нет, нельзя просто вот так взять и устраниться. Атен мой брат. И он нуждается в помощи… И откуда эти раздумья и промедленья? Чего я боюсь? Разве можно навредить, стремясь помочь?"-о да, он слишком хорошо знал ответ на последний вопрос…Хоть и не хотел в этом себе признаться.

— Все в порядке? — порвал цепь размышлений голос Хранителя, который, поравнявшись с караванщиком, пошел рядом. — Постарайся отдохнуть. Ночь была слишком насыщена впечатлениями, чтобы пройти бесследно.

— Ты рассказал всем? — что двигало им, когда он задавал этот вопрос? Сожаление? Разочарование? Возможно, даже обида, нежелание мириться с тем, что он больше не является единственным хранителем тайны…

— Только то, о чем меня спросили, — в глазах мага было предупреждение. Они ясно и доходчиво объясняли тому, на кого глядели, что маг не хотел, чтобы караванщик не только говорил о том, что услышал в начале ночи чуда, но даже лишний раз вспоминал об этом. Во всяком случае, пока. — Мне жаль, если это нарушило какие-то твои планы, однако, я предупреждал, что не могу оставить вопрос без ответа, каким бы он ни был.

— Конечно, я понимаю… Прости, — он снял варежку, потер глаза, провел ладонью по лицу. — Разумеется, ты должен был рассказать… Так даже лучше. В этом мире чудеса не скрывают. Тем более столь удивительные. О них слагают легенды, чтобы помнили не только современники, но и потомки.

— Да, я знаю… — тот усмехнулся. — Хотя, и не совсем понимаю, зачем лишний раз привлекать внимание людей к тому, что наделенные даром — не такие, как все… — маг повернулся, собираясь уходить, но Евсей остановил его:

— Постой… Я хотел поговорить с тобой о другом… — на миг он умолк, словно сомневаясь, правильно ли он поступает… Но нет, он не мог остановиться сейчас. Ему было необходимо выговориться, поделиться с Хранителем своими сомненьями и опасениями, надеясь, что тот поможет их развеять. — Мне говорят, что это не мое дело, что нельзя лезть в жизнь другого с советами, но… Меня очень беспокоит происходящее с Атеном… Пусть он не слишком часто вспоминает об этом, но от этого я-то не забываю, что он — мой брат… Пока я был ребенком, он всегда заботился обо мне. И я… Мне кажется, что сейчас моя очередь помочь ему, платя добром за добро…

— Однако… — попробовал остановить караванщика Шамаш, но тот был уже не в силах замолчать. Его речь была торопливой и сбивчивой, словно тот спешил, боясь, что маг не дослушает его до конца.

— Он болен! Он ходит по грани безумия, и я боюсь, что однажды перешагнет эту черту, не сознавая даже, что делает… Нет, нельзя оставлять его одного в таком состоянии…

— Подожди, — маг протестующе поднял руки. Его голос был все так же тих и спокоен, но в нем уже просыпались сила и властность, противостоять которым смертный был бессилен.

— Пойми, я не могу просто смотреть, как он мучает себя, время от времени срываясь на окружающих…

— Торговец, — маг нахмурился, — прости меня, но я не могу продолжать этот разговор.

— Почему?! - голос был переполнен удивлением, в груди напуганной птицей металась душа, не находя себе места. — Я… - он с трудом подбирал слова. — Я не понимаю тебя! Ты, лишь вчера сделавший все возможное и невозможное, чтобы спасти не только друзей, но и недавних врагов, сейчас не видишь никакого смысла в том, чтобы помочь человеку, почитающему тебя, заботящемуся…

— Так нельзя, — в глазах мага плавилась боль. Было видно, что ему тяжело оставлять чужую мольбу без ответа, но он не мог иначе.

— Что? Что тебя останавливает? Еще какой-то глупый закон неведомого мира, которого может быть и не существует вовсе? — в отчаянии воскликнул Евсей.

Его громкий голос не мог не привлечь внимание других караванщиков, которые поворачивали головы, бросая на помощника хозяина каравана удивленные взгляды.

— Разве можно так говорить с Хранителем? — донесся до него, отрезвляя, чей-то настороженный шепот.

Евсей мотнул головой, поморщился, вздохнул, повернулся к наделенному даром, беспомощно глядя на него:

— Прости, я не хотел тебя обидеть… — он заглянул в глаза мага, ища в них, как приговор, отблеск недовольства, но видел лишь грустное сочувствие.

— Я не считаю для себя возможным говорить о ком-то за его спиной. Это не закон, просто знак вежливости, — проговорил колдун. — Что же до его глупости… — на миг он сжал губы, брови сошлись на переносице. — Надеюсь, ты изменишь это мнение, когда узнаешь, что я хотел сказать. Порою с призраками, сокрытыми в душе, человек может справиться только сам. Чужая помощь только мешает, отгоняя назад, когда от понимания остается всего лишь шаг…

— Когда в семье кто-то заболел, зовут лекаря, а не ждут, когда болезнь отступит сама, уповая лишь на волю богов и внутренние силы больного.

— Лечение может причинять боль, а лекарство убивать быстрее, чем болезнь.

— Думать так, то же самое, что спрашивать: зачем помогать отцу, нуждающемуся в помощи, если тот не просит о ней? Это… — Евсею показалось, что его окатила волна жгучего холода, который коснулся даже души. Он не ожидал, что Хранитель, всегда казавшийся таким рассудительным и трезвомыслящим, вдруг заговорит как слепой в своей фанатичной вере в предопределение безумец, не желающий лишний раз шевельнуть рукой, боясь этим вызвать гнев богу судьбы. — Мы словно говорим на разных языках, — пробормотал караванщик.

— Так оно и есть, — по-прежнему невозмутимо подтвердил Шамаш. — Мы дети разных миров. Наши чувства подчинены разным целям.

— Как могут быть чувства подчинены цели! — Евсею было все труднее и труднее скрывать свое удивление, А, главное — неприятие. — Ведь чувство — тонкая стихия, подобная огню. Оно воспламеняется и гаснет, ведомое лишь искрой и дуновением ветра, а не мыслями, сомнениями или желаниями…