Создатель кошмаров - Наталья Турчанинова

Он выглядел пустым. Словно люди только-только ушли отсюда. Создавалось впечатление, что если заглянуть в какой-нибудь дом, то можно увидеть неубранную постель, оставленный горячий котелок с ужином или все еще не успевший остановиться детский мяч. Жизнь пока оставалась в нем, выдавая себя мимолетным дыханием, столь неуловимым, что лишь чуткие уши могли услышать призрак смеха, тихий шепот в тени портика, стон возле увитых покрасневшей лозой античных колонн или почти беззвучный плач, отражавшийся от купола Пантеона, — единственное свидетельство чьего-то кошмара.

Леонард почти не вслушивался в эти звуки. Сейчас у него была другая цель. Он бежал по теплому камню тротуарного бордюра, нюхая воздух, выискивая нужный след.

Следов в городе было великое множество. Сотни тысяч. Миллионы. Старые и новые. Они появлялись здесь каждую секунду, наслаивались один на другой, заполняли старые дороги и площади, поднимались по стенам оставленных домов, тусклыми нитями висели в воздухе, переплетаясь друг с другом, как змеи, в плотный, невообразимый клубок, точно провода в азиатском городе или мысли сумасшедшего.

Это был перекресток миров. Преддверие. То, что никогда не видят обычные люди, но проходят через этот участок сна ежедневно. Делают первый шаг и пролетают, даже не оглядываясь, но оставляя после себя отпечаток сна. Проникнуть сюда было сложно. Даже многим из тех, кто принимал пациентов в центре снов. Это место было столь зыбким и ненадежным, что найти в него лазейку представлялось непростой задачей.

Но не для Леонарда. Как известно — крыса найдет лаз там, где человек спасует. И он всегда его находил.

Запах девчонки был ему знаком. Руки Мэтта пахли ею, когда дэймос сворачивал Леонарду шею. Крыса, вспомнив о той короткой вспышке боли, даже сбавила темп, вновь переживая неприятное ощущение, после которого ей пришлось восстанавливаться так долго.

Довольно гадкое осознание действительности — понимать, что ты беззащитен и жалок, если попадаешь к тому, кто заведомо сильнее тебя.

Леонард то и дело останавливался, вставал на задние лапы и долго, протяжно нюхал воздух, снова и снова сворачивая с пути, шныряя по улицам, точно гончая, выискивая лишь один запах.

Его принес ветер, вместе с ароматом прелой, высохшей на солнце травы и едкой горечью моря. Лишь стоило носу Леонарда почувствовать его, он встал как вкопанный, точно врезался в стену, пытаясь правильно определить направление, не запутаться в наслоениях чужих следов. Людей, ежесекундно проносящихся через эту реальность в свои сны.

Его цель располагалась на верхнем ярусе ипподрома для скачек — величественного Эллипса с золотистыми стенами и трепещущими в вечернем бризе бело-голубыми флагами. Чтобы добраться до нужной точки, Леонарду пришлось постараться, впиваясь коготками в шершавые, теплые камни и поднимаясь до тех пор, пока малиновые крыши города не оказались под ним, а горизонт увеличился и появился вид на море.

След становился тусклее с каждой минутой. Остывал, истончался и растворялся. Это говорило о том, что ученица Мэтта давно прошла здесь и уже успела проснуться. Леонарда это порадовало, и он усмехнулся, показав несуществующим зрителям внушительные темно-желтые резцы. Значит, ему никто не помешает, и он сможет спокойно проникнуть в мир юного дэймоса.

Оказавшись на отпечатке ее сознания, он опустил на него лапы, еще раз понюхал, чтобы убедиться, что не ошибся. Крыса была осторожной и старалась ничего не делать опрометчиво. Когда-то давно, когда он был еще очень молод, он поспешил, и это привело к тому, что провалился в гости к совсем другому человеку, а возвращаться назад пришлось саму вечность.

Внезапно, на целое краткое мгновение, солнце погасло, и Леонард, подчиняясь инстинктам, замер, стараясь слиться с поверхностью. Птица, какой бы она ни была, пролетела мимо, а Леонард, схватив зубами собственный голый розовый хвост, резко крутанулся и провалился в след, точно под лед.

Холод окатил его, заставил каждую шерстинку встать дыбом, точно во время близкого удара молнии. Он падал сквозь пласты пурпурного и фиолетового света, среди мелькавших перед глазами обрывков чужих сновидений. Леонард отчаянно крутил головой, раскидывал лапы в стороны и помогал себе хвостом, контролируя падение, влетая в только ему видимые тоннели, незащищенные участки сновидений, куда попасть могла лишь крыса, такими маленькими они были.

Падение прекратилось внезапно. Пальцы коснулись мокрой гальки, голубоватой, похожей на птичьи яйца. Он прищурился от яркого солнца, бившего прямо в глаза, а затем земля содрогнулась от близкого удара, и в ушах грянул гром.

Несколько минут Леонард смотрел на то, что было воротами в мир Хэл для непрошеных гостей.

— Умно, — произнес он, и это оказались его первые слова с тех пор, как ему дали это задание. — Очень умно. Интересно, это Мэтт тебя надоумил или ты сама решила?

Две массивные плоские скалы, вершины которых терялись в облаках, медленно расходились, наполняя тусклый, сумеречный мир противным скрежетом, словно кто-то жерновами перемалывал камни, а затем остановились — и устремились навстречу друг другу со все возрастающей скоростью.

На этот раз Леонард был готов к удару, но все равно чуть не оглох, когда до него дошла звуковая волна.

Это был единственный путь в мир Хэл. И оказаться там можно, только минуя Симплегады.

Леонард решил не спешить, подобрался поближе, спрятавшись в вылезающих из земли древесных корнях. Следовало все хорошенько рассчитать, если, конечно, он не желает быть расплющенным в лепешку и выброшенным из этого с таким трудом найденного места.

Он не желал. А потому наблюдал и считал, пытаясь понять систему движения скал. Иногда они разъезжались на довольно далекое расстояние и смыкались медленно. Иногда приоткрывались лишь на длину кошки и снова схлопывались с ужасным грохотом, разбрасывая во все стороны жалящие каменные осколки, точно пушка, выплевывающая картечь на поле боя.

Леонард видел, что находится на той стороне — яркое-яркое голубое пятно неба. Разительный контраст с сумеречными тучами на этой стороне.

Он услышал хлопанье крыльев и вжался в сырую, холодную землю. Затем осторожно высунул нос из-под корня, глядя на огромную антрацитовую птицу со страшным клювом.

Ворон, сидевший на высохшей ветке, был здесь таким же чужеродным элементом, как и он сам. Эта тварь не должна тут находиться. Она была странной, и в ней чувствовалась явная угроза. Леонард не собирался показываться ей на глаза — один удар клювом, и можно запросто распрощаться с мыслью проникнуть в мир Хэл.

Леонард лежал тихо, едва дыша, оцепенев, точно мертвый, и ворон не замечал его, наблюдая за движущими скалами. Судя по всему, птица, как и Леонард, хотела проникнуть к девушке, и крысу очень интересовало, кто это и какие цели он преследует.

Внезапно ворон сорвался с места, ударил крыльями так сильно, что взметнул лежащие на голубой гальке редкие сухие листья. Он не успел, скалы захлопнулись прямо перед ним, и птице пришлось заложить крутой вираж, чтобы не врезаться в преграду. Разочарованный хриплый крик разлетелся по туманной местности и затих где-то в облаках.

Леонард больше не мешкал. Бросился вперед прежде, чем ворон вернулся, и юркнул в узкую щель расходящихся скал, штопором ввернувшись в нее.

Его лапки мелькали точно бешеные, путь был неблизким, голубой кусочек неба далеким, и он прилагал все усилия, чтобы достичь цели.

Земля дрожала, со всех сторон уши, точно нож, резал надсадный скрежет. Крыса преодолела четверть пути, когда с бега перешла на длинные прыжки. Она неслась с отчаянной решимостью, глядя только вперед и не обращая внимания на то, что расходящиеся, отполированные до зеркального блеска стены замедляются лишь для того, чтобы начать все ускоряющие движение в обратную сторону.

Он бежал, сбивая пальцы в кровь, каждым волоском своего тела чувствуя тонны камня, нависающие над ним, готовые раздавить, стереть в порошок, не оставить и мокрого места. Сердце крысы колотилось точно бешеное, качая кровь, заставляя мышцы сокращаться и не сдаваться, даже если часть мозга, не занятая задачей движения, понимала, что он не успевает. Совсем немного, но не успевает.

Скалы сдвинулись настолько, что между ними остался зазор шириной не больше человеческой ладони, и тогда Леонард увидел это. Лазейку. Маленькую выемку в камне, расположенную ниже уровня тропы. Он юркнул туда, словно серая торпеда, сжался, втянув хвост в последнее мгновение, а затем ослеп от грохота, когда две поверхности врезались друг в друга прямо у него над головой.

Но приходить в себя было некогда. Симплегады вновь начали движение.

Леонард преодолел оставшуюся часть пути, буквально вывалившись на яркое солнце и оказавшись в высокой, сочной траве.