Любовь со вкусом корицы (СИ) - Морозова Анна

— Сухарь! — Буркнула я.

— Я-то сухарь? — Оскорбительным тоном воскликнул Соколов.

— Сухарь, сухарь. Огромный такой, черствый сухарь!

— Я вообще-то за свою жизнь беспокоюсь! Просто реально страшно слушать дифирамбы в свой адрес от такой вредины, как ты.

— Идиот!

— Согласен.

— Придурок!

— Без сомнений.

— Сушеный урюк!

— Ну всё! Сейчас ты у меня получишь!

Лёша схватил меня за талию, притянул к себе, и шаловливые пальцы скользнули по моим бокам, ребрам и подмышкам. Я взвизгнула, пытаясь увернуться, но этот бугай буквально вдавил меня в стену, продолжая издеваться.

— Господи. От-отпусти, Соколов! Ааа! Я тебя убью.

— Вот он, вкус возмездия!

— Дурак! Ахаха!

— А что здесь происходит? — Холодный тон матери полоснул по ушам, заставив меня вздрогнуть. Мы застыли, как две статуэтки в музее, и медленно повернулись на звук. Мама стояла в проеме, сверля нас презрительным взглядом, а позади топтались Эдик с Зоей Васильевной.

— Здрасьте, всем — первым отмер Лёша, наконец- то убрав от меня руки. Я быстро поправила задранную блузку и встала рядом с ним, ощущая, как к щекам приливает румянец стыда и смущения. Вот же чёрт. Я совсем забыла о посторонних в гостиной.

— Можно узнать, чем вы здесь занимались? — Спросила мама уже спокойнее, но я видела, что она едва держаться от переполняющих эмоций и готова наброситься на нас, растерзав в клочья.

— А чем ещё мы могли заниматься посреди прихожей и кучей свидетелей? — Ухмыльнулся Леша — Дурачились мы.

— Дурачились они — фыркнула мама — Как же.

— Тебе не стыдно позорить Лидочку? — Выплюнула брезгливо тёть Зоя. — Зажимаешься с каким-то мужиком, ещё и врёшь! Мы всё видели! Эдичка всё видел. Думаешь, после такого он захочет на тебе женится?

— Мама, не надо — попытался осадить её Эдик, но ту уже было не остановить. Уверенным шагом она подошла к нам с Лёшей. Посмотрела сначала на него с тем же презрением, а после её глаза впились в моё лицо, как две острые бритвы.

— Потаскуха — прошипела она сквозь зубы. — Эээ. Ты че, бабуля? — Рыкнул, Соколов. — Охренела в край?

— Леш не надо.

— В смысле, не надо? Она только что назвала тебя потаскухой. Ни за что! А я должен молчать?

— Просто давай уйдем — попросила молящим голосом, продолжая смотреть на перекошенное от злости лицо Зои Васильевны. — Я не стану опускаться до оскорблений в адрес этой женщины. Потому что я выше её и умнее.

— Да что ты себе позволяешь? — Ахнула Зоя Васильевна.

— Это вы себе много чего позволяете — твердо проговорила я — Невоспитанная хабалка!

— Эдик, ты слышал? — Визгливо закричала она, обращаясь к сыну, который в этот момент наблюдал за всей этой заварушкой со скучающим видом. — Почему ты молчишь? А ты, Лида? Совсем дочь не воспитывала?

Мама тактично промолчала, но было заметно, как ей стыдно. Не за свою подружку, а за меня. Дочь, которую оболгали и унизили.

Неприятный укол обиды пронзил сердце.

Это была последняя капля в наших взаимоотношениях. Сейчас каждый пойдет своей дорогой. Мама осознанно сделала свой выбор. А я нашла в себе силы принять его.

— Пошли, Леш — прошептала другу и быстро всунув ноги в домашние тапочки, первая выбежала в подъезд.

Глава 42.1

— Подожди, Вась! — Кричал Лёша. Но я не останавливалась. Ноги заплетались, горло сдавило спазмом, и всё, о чем я мечтала в эту секунду — оказаться скорее на улице, подставив лицо успокаивающей прохладе.

— Твою мать, Леонтьева! Да остановись же ты!

Толкнув дверь, я выбежала на крыльцо, оставляя позади тяжелые шаги Соколова. Он выскочил через несколько секунд и, уперев ладони в колени, тяжело задышал.

— Мать моя женщина — прохрипел друг. — Вот ты спринтер.

— А ты — тюфяк — отшутилась я, хотя на душе царапали кошки от пережитой «минуты славы» Перед глазами до сих пор стоит презрительный взгляд матери. От мысли о которой меня перетряхнуло, как после разряда током. Хочется зареветь во всё горло, но слёз почему- то нет. Наверное, потому, что я ни капли не удивлена её реакции.

— Ты как? — Спросил Лёша, коснувшись моей руки. Повернув голову, посмотрела на взволнованное лицо друга.

— Всё в порядке — выдавила из себя скупую улыбку — Я в норме.

— Врешь и не краснеешь — вздохнул он, загребая меня в кольцо своих рук. — Можешь поплакать, если хочешь. Я никому не расскажу.

— Какое благородство с твоей стороны — усмехнулась я, вдыхая запах морского парфюма. Он успокаивал, как и тепло мужского тела, как и тихий бубнеж над ухом, которым Лёша, судя по всему, пытался развеять напряженную обстановку. А я ничего не слышала, кроме стука его сердца.

— Ты там спишь, что ли? — Усмехнулся, Соколов.

— Нет. Просто постой со мной ещё немного.

— Ладно. Как скажешь. Мать у тебя, конечно.

— Сама знаю.

— И что собираешься делать?

— Понятия не имею. Но домой не вернусь.

— Можешь пожить у меня какое-то время. Если хочешь, конечно.

— И даже кровать мне свою отдашь? — Выгнула бровь дугой, посмотрев в зеленое полотно ярких глаз.

— И подушкой поделюсь. — Улыбнулся Соколов.

— А полочку в ванной выделишь?

— Вот так всегда — обречённо вздохнул Лёша. — Сначала ты полочку в ванной просишь, затем вещи мои носить будешь, а потом вообще квартиру отберешь. Или того хуже — почку!

— Зачем мне твоя почка? — Удивилась я.

— Зачем-зачем. На полку поставишь и любоваться будешь.

— Та, которая в ванной?

— Она самая. Всё, блин, — Лёша выпутался из моих рук и выудил из заднего кармана шорт ключи от машины — поехали домой. А то с твоими почками я жрать захотел.

Глава 43

Как только мы приехали к Лёше, я сразу же легла спать. Сил не было ни, чтобы помыться, ни, чтобы поесть услужливо предложенную другом лапшу быстрого приготовления. Хотелось одного — закрыть глаза и на время забыть обо всём. Находясь в выпотрошенном состоянии, я продрыхла пятнадцать часов. А когда проснулась, было ощущение, что по мне проехался трактор и не один раз. Кое-как поднявшись с постели, обошла «полудохлый» матрас, заменивший Соколову спальное место и отправилась в ванную комнату, откуда спустя минут десять, шаркая ногами по паркету, поплелась на кухню. На столе меня ожидала тарелка чего-то, надеюсь съестного, закрытая железной крышкой, вазочка с клубничным вареньем, а так же записка. Первым делом взяла небрежно оторванный тетрадный листок и вгляделась в пляшущие буквы. Лёшин почерк больше напоминал врачебные каракули, после которых хотелось застрелится и жалобно заскулить. В общем, когда я поняла, что ни хрена не поняла, просто подняла крышку и посмотрела на содержимое тарелки. Ажурные, румяные блинчики смотрели на меня в ответ, а мой рот сиюминутно наполнился слюной.

Это не галлюцинации? Соколов приготовил для меня завтрак? Да не пригоревшие яйца, а настоящие, «живые» блины! Удивил, так удивил. Не ожидала, если честно.

Заварив бергамотовый чай, я уселась за стол и потерев от нетерпения руки, принялась дегустировать сие шедевр кулинарии. На всякий случай понюхала перед употреблением и откусила добротный кусок. Немного подождала. И убедившись, что я всё ещё жива, блины начали исчезать как по щелчку пальца, а мой желудок довольно мурчать. После сытного завтрака помыла за собой посуду, а после вернулась в комнату, упав на кровать в позе звезды. Какое чудесное всё-таки утро, не считая, что на часах время обеда. И как прекрасна жизнь сытого человека. Даже улыбнуться захотелось, да не дали. Минуты удовольствия прервал звонок мобильного. Рукой нащупав телефон на тумбе, посмотрела на экран. Звонила мать. Я видела от неё пропущенные, когда только проснулась и посмотрела на часы, но слышать недовольный голос не было никакого желания. За сорок минут ничего не изменилась. Она знает, где я провела ночь. Вчера, сидя в Лёшиной машине, мне пришлось написать сообщение отцу и сообщить, что его дочь жива и здорова, но некоторое время хочет побыть в одиночестве. На этом настоял Соколов, дабы лишний раз не трепать родителям нервы. И себе за одно. Так что с чистой совестью игнорирую звонок, а после, когда в квартире наступает тишина, набираю номер Леши. После нескольких гудков в трубке раздается спокойный голос друга: