Особо одаренная особа - Мария Вересень

— Вот. — Радуясь тому, что мешок стал полегче, я поставила в тетрадке галочку напротив очередного должника. — Значит, вечерком мы заглянем к… — И легла спать.

Вокруг Раздольного всяческих выселок, хуторов и заимок оказалось без счету. Половина принадлежала охотникам и старателям, которые имели привычку кочевать из одного своего жилища в другое, и трудно было сказать, где именно следовало искать конкретных людей. Поэтому работы нашей компании выпало изрядно. Первое время нас забавлял Зоря, категорически не желавший снимать свои волшебные сапоги и его не пугало, что в густом ельнике негде разбежаться, поэтому к вечеру он уже подбил себе оба глаза и был рогат, как Анчутка, зато самодовольно потрясал мешком, в котором верещал и бился загнанный им лично заяц.

Несчастная зверюшка так жалобно плакала, что даже бесчувственный Индрик в конце концов потребовал выпустить зверя на волю. Зоря пообещал и смылся за кусточек, а вернулся оттуда лишь через полчаса и попахивая брагой.

— Кому зайца отдал?

— Клюке, — ответил Зоря, — у него заимка в двух верстах.

Я вытащила карту и сделала отметочку. — Теперь беги к Бяшеку.

Зоря возмутился:

— Я что вам, Савраска? Туда-сюда носиться?!

А Индрик подо мной заржал:

— Нет, ты — сохатый!

Зоря обиделся и упирался до тех пор, пока я не пригрозила отобрать у него сапоги. Сапоги ему было жальче ног, поэтому он припустил. Овечка тоже предлагала свои услуги, но без нашей компании, в одиночку ее воспринимали как-то странно: запирались в домах, изнутри припирали двери сундуками, скамьями, а самой предлагали сгинуть немедля. Кудрявая обижалась, пела под окнами жалостливые песни, терлась об углы домов и на все лады уверяла, что хорошая. Почему ей не верили, я не понимала. Одинокий Индрик вызывал в людях такую же бурю чувств. И на двор эту пару соглашались впускать только вместе со мной, именуя меня при этом почему-то госпожой ведьмой, сколько бы я ни тыкала им в лицо архоном.

— Я обыкновенная нечисть, — устало доказывала я, стоя у ворот очередного хуторка. Зверообразный мужчина стоял напротив, тиская вспотевшими от волнения ладонями рогатину. А матерый кобель тоскливо выл, задрав голову кверху и косясь на нас.

Я его убить готова была за это. Ведь всякий деревенский знает, что на хорошего человека собака ни лаять, ни выть не будет. Я признавать себя плохой не желала, но, как назло, запуталась в карте.

— Скажите, пожалуйста, — показывала я карту трактирщику, — до Собачихи отсюда далеко?

Мужик шумно сглотнул слюну, и я поняла, что он меня даже не слышит. Двери приземистого домика скрипели, по чуть-чуть приоткрываясь, и тут же захлопывались. Там слышался ребячий визг и смачные шлепки полотенцем.

— С прискорбием хочу заметить, что раньше люди были менее пугливы, — не к месту вылезла овечка.

Мужчина отпрыгнул и стал целиться рогатиной нам в животы.

— Давайте полетаем, — сказала я, отступив.

Было понятно дорогу нам тут не укажут. Хотя сверху не всякую заимку было видно, в этом мы с Индриком убедились.

День и так был хмурый, а как стемнело, подул еще и ветерок, поднимая снежную пургу. Тут за нашими спинами от удара вздрогнула сосна, и весь в снегу, хромая, появился Зоря, поминая свою мать Параську и многочисленные ее горести.

— Слышите, хозяйка, нашел я вашу Собачиху! — и рухнул головой в сугроб. Уже оттуда буркнул: — Только ночевать нужно где-нибудь здесь.

Мы оглянулись на мужика и тяжело вздохнули.

Хутор Собачиха был сожжен, причем не по дурости, а умышленно.

Я обошла вокруг пожарища, и кулаки сжались сами собой. На деревьях вокруг пепелища виднелись свежие затесы и знаки Хорса.

— Рыцари-храмовники, однако. — Зоря потрогал уже затянувшийся смолой знак.

— Какого лешего они тут делают? — проворчала я, вспомнив, как в Веже нас обложила толпа фанатиков с мечами.

— Скит у них тут, — объяснил Зоря, — уж второй год как, но ведьму они первый раз пожгли.

— И последний, — пообещала я. — Это вам не Златоград и не Святой Шангир. Где этот их скит?

Зоря растерянно посмотрел вокруг, потом на меня:

— Я-то откуда знаю!

— Значит, будем искать, — сказал Индрик, решительно разминая крылья. Наш «тайный богатырь» не выразил желания искать храмовников, а стал предлагать компромиссные решения:

— А давайте я сбегаю до села, мужики им и так шеи намылят.

— Я им помывку устраивать не собираюсь, — отрезала я, — а собираюсь сделать так, чтоб и духу их тут не осталось.

— Да уж, дух-то у них еще тот! — заухмылялся Зоря и пояснил: — У них обет такой — никогда не стирать кожаных подштанников и то, что под ними, не мыть. — И смутился, сообразив, что все это расписывает девице. Я сморщила нос, а Индрик заржал:

— Через полгода все благополучно отпадает!

Овечка прыснула и, как ни странно, покраснела. А меня вдруг понесло, словно тесто на дрожжах, я распалилась и каким-то безошибочным чутьем угадывала дорогу.

И когда вылетела к скиту, едва не задыхалась от злости, поскольку, какую бы кару им я ни придумывала, все в моем воображении разбивалось о стену их твердокаменной уверенности в своей правоте. Вот я и злилась, понимая, что, как бы я ни поступила с ними, они все равно будут считать себя потерпевшими безвинно. Так что под конец я просто решила сровнять их скит с землей и забыть.

Каково же было мое удивление, когда я увидела их жилище.

— Скит, — сказал Зоря.

И мы замерли перед деревянной крепостью, у которой одни стены были двадцати локтей в высоту, не меньше. Стояла она на широком лугу в недобром кольце черных елей.

На стенах и вбитых в мерзлую землю кольях торчали черепа, сиявшие недобрым мертвенным светом из глазниц. Я немедленно почувствовала себя полководцем, пришедшим изгонять из своих земель нечто чуждое и злое.

— Ну все, гады! Щас я вас убивать буду! — невольно повторила я Зорину фразу. И двинулась штурмовать крепостные ворота.

Мы, однако, не дошли до створок, обитых железом, с дюжину шагов. Черепа на кольях вдруг завыли, ярким светом плеснуло в глаза, и нас с Индриком безжалостно швырнуло к лесу, словно кто-то врезал многопудовым кулачищем.

— Чего тебе надо, нечисть? — донесся с надвратной башни насмешливый оклик, — Сия обитель защищена благодатью Хорса.

У меня помутилось в глазах и, прежде чем я успела что-то понять, снежная лавина океанской волной поднялась и ударила в крепость, как тараном. Зоря радостно взвыл:

— Так их! — И тут же с ревом кинулся наутек, заполошно оглядываясь назад на отразившийся от стен снежный вал. Нас с Индриком едва не переломало. Вырвавшись из сугроба, дикой разъяренной кошкой я кинулась бы с кулаками штурмовать проклятый скит, не ухвати меня сзади за шубу овечка.

— Уймись, Верея, — посоветовал мне спасшийся за елями богатырь, — смертному бога не превозмочь.

— Ну это мы еще посмотрим! — гаркнул выпроставшийся рядом со мной из снега Индрик. Не отводя злого взгляда от скита, он спросил: — Кто там тебе до самой смерти обязан?

— Анжело!

— Вот и у меня должников немерено.

Настоятеля скита Селивоя разбудил безбожный стук в дверь. На расправу настоятель был скор, на руку тяжел, и быть бы полоумно колотившему в дверь поротым нещадно, если б он не орал радостное для слуха Селивоя:

— Война!

— Что там? — на всякий случай недовольно спросил настоятель, спешно опоясываясь мечом и вооружаясь посохом иерарха, освященным и благословленным Великим Жрецом Хорса.

— Нечисть за ведьму свою пришла мстить! — Посыльный вытянулся в струнку, пожирая настоятеля белыми от ужаса глазами.

— И много ее? — осведомился довольный настоятель.

— Жуть' Как много! — отрапортовал монах. — Лесу не видно!

Настоятель хищно оскалился:

— Это хорошо, что так много. И то, что так быстро собрались, хорошо. Будет сегодня великая битва во славу Хорса.

— Они пытались уже штурмовать.

И, пока настоятель широким шагом двигался к смотровой башне, быстро рассказал о том, что произошло.

Мне, как полководцу, конечно, следовало сидеть на Индрике, помавать ручкой и отдавать приказы, но меня разбирала жажда творить хоть что-нибудь. А крепость стояла как великан, которому плевать было на мои комариные наскоки. От этого я бесилась и бегала от Анжело к Индрику, не забывая поражаться, сколько нас высыпало под стены скита. Одних ведьм и демонов было без счету, а уж от лесных духов и нечисти рябило в глазах, и все они на поляну не помещались. Даже навки, которых я полагала зимой спящими, явились по зову Индрика. Лешие и блазни покинули свои берлоги, а на то, что стояло по левую сторону от Индрика, он нам с Зорей и вообще запретил смотреть категорически.

— Будет им война! — рычал оказавшийся на редкость кровожадным единорог. — Надоели хуже бельма на глазу! Хуже занозы в заднице!