Наполеон I Бонапарт - Глеб Благовещенский

Смоленская дорога была перерезана неприятельскими отрядами еще и в других пунктах; таким образом, мы не имели больше надежного коммуникационного пути, связывающего нас с Францией. Вильно, Варшава, Майнц, Париж уже не получали каждый день приказов монарха великой империи. Император напрасно ожидал в Москве сообщений своих министров, донесений губернаторов, новостей из Европы. На всех лицах было написано, что никто не думал о возможности такой помехи. Мы готовы были драться ежедневно за кусок хлеба, отправляться за охапкой сена с риском попасть в плен и оставаться в России с риском замерзнуть зимою. Мы свыклись с возможностью, или, точнее, с вероятностью, всех этих приключений, но не привыкли к мысли о том, что ожидаемое письмо из Франции не будет получено».

На этот раз катастрофы удалось избежать. Бравый генерал с именем известного католического святого – Сен-Сюльпис во главе внушительного отряда конных гвардейцев учинил бешеную атаку на силы русских, перерезавших Смоленский тракт, и сумел вновь восстановить все коммуникации. Его успешный демарш существенно поднял дух французской армии.

Еще никто (и даже сам Наполеон) не предполагал, что пройдет меньше месяца, и французским войскам придется покидать Москву, причем спешно…

Кстати, того же 24 сентября у реки Чернишны окопался авангард маршала Мюрата, численность которого доходила до 22 тысяч человек. Им практически пришлось бездействовать на протяжении нескольких недель.

В течение последовавшего после конфликта на Можайской дороге времени Наполеон составлял письма в Европу с требованием подкреплений, говоря о своем намерении зимовать в Москве; одновременно он отдал распоряжение, чтобы в Смоленск была отправлена на быках теплая одежда для солдат (все, что удалось реквизировать по Москве). А еще Наполеон прямо заявлял о намерении… атаковать Санкт-Петербург! Так, например, 16 октября Наполеон отправляет в Париж министру полиции герцогу Ровиго депешу следующего содержания: «Вероятно, война затянется на всю зиму, и только взятие Петербурга откроет глаза императору (Александру. – Е. Т.). Москва уже не существует. Это в самом деле важная потеря для всей империи. Она по справедливости была центром и гордостью империи. Все офицеры русской армии, кажется, в отчаянии из-за московской катастрофы. Они приписывают ее сумасбродным и яростным страстям своего рода Марата, который был ее губернатором, Ростопчина. Я эвакуировал все мои госпитали, которые были тут в домах, посреди развалин. Я только укрепил Кремль, который теперь вне опасности неожиданных нападений. От двух до трех тысяч человек могут в нем продержаться некоторое время. Я тут поместил все мои боевые припасы и продовольствие».

«И тут, – отмечает Е. В. Тарле, – Наполеон в первый раз говорит о выступлении из Москвы: „Я скоро двинусь, чтобы приготовить зимние квартиры и мои операции на будущий год… Все сообщения говорят, что пехота у неприятеля ничтожна. Меня уверяют, что нет и 15 тысяч старослуживых солдат. Второй и третий ряды состоят только из ратников милиции. Но неприятель усилил свою кавалерию. Он учетверил число своих казаков, страна наводнена ими, и это порождает для нас много мелких столкновении, очень тягостных“».

Еще раз обратите внимание на дату послания: 16 октября.

А 18 октября, когда Наполеон во дворе Кремля производит смотр дивизии маршала Нэя, воздух неожиданно сотрясается от звуков артиллерийской канонады!

Что же произошло?

А случилось так, что Кутузов, совсем недавно согласившийся принять парламентера с посланием от Наполеона, очень мудро счел, что дела французов сильно плохи. Он приказал готовить наступление и 18 октября неожиданно вышел из Тарутина и обрушился на авангард, находившийся под командованием Мюрата. Мюрат был застигнут врасплох! Однако у него были опытные солдаты. Очень быстро придя в себя, они открыли по русским убийственный огонь. Итог этого сражения был таков: «Мюрат потерял 2,5 тысячи (по другим данным – около 3 тысяч), русские – около тысячи или 1200 человек. Конечно, победителями были русские: Мюрата все-таки вынудили отступить, и русские забрали 36 пушек, 50 зарядных ящиков и знамя», – пишет Е. В. Тарле. И далее он продолжает: «В моральном отношении оно (т. е. Тарутинское сражение. – Г. Б.) подняло дух русской армии: оно было первым чисто наступательным сражением за всю войну, притом успешным для русской стороны. В политическом отношении оно явилось последним, решающим толчком, заставившим Наполеона наконец выйти из Москвы».

Да, это несомненно: Тарутинское сражение и впрямь оказалось последней каплей. Наполеон, будучи отменным стратегом, конечно же, понял, что со стороны Кутузова это выступление явилось откровенной демонстрацией силы. Он словно хотел указать Наполеону на то, что готов померяться с ним силами в любой момент. Такая перспектива совершенно не устраивала Наполеона. Видя, что Кутузов еще не перерезал ему южного направления, Наполеон решил выступить немедленно!

Однако самое время уточнить, каковой была численность армии Наполеона перед бегством из Москвы, а заодно и проанализировать соотношение сил.

Согласно Е. В. Тарле:

«Когда Наполеон тронулся из Москвы, у него было немного менее 110 тысяч человек. У Кутузова в Тарутине и возле Тарутина было в тот момент 97 112 человек. Артиллерия Наполеона значительно уменьшилась сравнительно с тем, что у него было еще под Бородином; много орудий пришлось побросать по дороге из-за невозможности тащить их: ведь даже у кавалерии лошадей не хватало, и целые кавалерийские части давно уже спешились. У Кутузова же в это время было 622 орудия. Наполеон не знал в точности сил своего противника, когда выступал из Москвы, но он был полон уверенности, что в случае столкновения в открытом поле перевес еще будет на его стороне».

У Калужской заставы при выходе из Москвы 19 октября 1812 года

«Французская армия вышла из Москвы, – пишет Василий Верещагин, – и значит, 303 орудия, втащенные на кремлевские стены, оказались лишнею роскошью; но этот Кремль должен был быть наказан хотя бы за то, что его нельзя было захватить с собою, как захватили гигантский крест с Ивана Великого и некоторые другие „трофеи“; все стены, соборы и дворец приказано было взорвать… Жаль, так как если трехсаженный крест стоило везти до Парижского дома Инвалидов, купол которого он назначен был украшать, то не менее логично было бы перевезти хоть часть кремлевской стены, с башнями, для обвода, например, Тюльерийского сада – оба трофея послужили бы памятником силы и превосходства европейской цивилизации над азиатским варварством.

Без панталон, без башмаков, в лохмотьях – вот каковы были выходившие из Москвы солдаты армии, не принадлежавшие к императорской гвардии, одетой несколько лучше. Шли и ехали врассыпную, кто где случится, не так, как обыкновенно выходят полки из больших городов – стройно, в порядке.

„Французы шли настоящими нищими, – говорит одна купчиха, – не хуже нас обносились. Все в лохмотьях, обвернувшись во что попало: тут и зипуны, и женские юбки, и поповские ризы, стихари – чего хочешь, того и просишь“.

Уцелевшие от пожара дома оказались донельзя загажены: „В доме французы пакостили на полу в мраморной зале, и войти туда не было возможности. Картины были вырваны из рам и увезены. Вырезывали и увозили даже переплеты с больших книг! В доме князя Б. жил маршал Бессиер, и величественная библиотека и зал – вероятно, свитою маршала – обращены тоже в безымянное место.

Маршал Мортье был оставлен в Кремле с молодою гвардией, с приказом во всеуслышание объявлять невероятными слухи о совершенном оставлении города, так как Наполеон, разбивши русские войска, намерен будто бы воротиться, – но никто не верил этому, и все скомпрометировавшие себя, начиная от французских торговцев, кончая русскими девицами легкого поведения, последовали за армией.

Мины под Кремлем были расположены таким образом, что огонь должен был сообщиться им по выступлении Мортье с последними войсками и всеми тяжестями, которые возможно было увезти; остальные тяжести назначено было сжечь – таковых оказалось много, считая в том числе немалое количество провианта, который отдельные части, не в силах будучи поднять своими средствами, без церемонии бросали, – еще одно из последствий беспорядочного, неорганизованного грабежа.

Маршал Мортье, взорвавший Москву. Бронзовая статуя, отлитая в его честь на родине, в Като-Камбрези

Ночь взрыва была очень темная. В полночь огонь подошел к минам, подложенным под арсеналом, и раздался первый удар, за которым через короткие промежутки последовали шесть других. Действие взрыва было просто ужасно – огромные камни были отброшены на пятьсот шагов, чуть не все оставшиеся еще в Москве оконные рамы и двери были выбиты, и, конечно, не осталось цельных стекол – осколки их врезывались в соседние стены, камни влетали в комнаты. Упали 2 башни, также часть стены и арсенала, дворец и пристройки к колокольне Ивана Великого; самая колокольня пошатнулась, дала трещину, но устояла.