Город без полиции - Анна Малышева

– Бабуль, ты опять завелась! – В комнате появился Андрей. Он ступал осторожно, неся тяжело нагруженный поднос. Таня вскочила и помогла ему освободить место на столе. Расставляя чашки, она встретилась с парнем взглядом и слегка опустила ресницы, как бы давая понять: «Все прошло хорошо».

– Сейчас увлечешься и опять расстроишься, хватит на сегодня! – Андрей налил чашку и подал ее бабушке. – Я-то хотел тебя порадовать.

– Да ты и порадовал, – кивнула та. – Танечка, угощайтесь и простите меня! Я вас совсем заговорила! Попробуйте печенье с анисом, это еще моей бабушки рецепт... Вчера испекла, ни с того ни с сего к плите потянуло.

Печенье, придвинутое гостье, в старинной серебряной сухарнице оказалось удивительным на вкус – крохотные румяные крендельки, посыпанные солью пополам с сахаром, таяли на языке, оставляя сильный привкус аниса. Он напомнил Тане вкус греческой водки. И ей сразу вспомнился вечер в Каристосе, маленькое кафе, где угощала ее Ольга, гомон греков, уткнувшихся в телевизор, по которому транслировали футбольный матч, и огромная, театрально-яркая голубая луна, плывущая над засыпающим городком.

– Что это ты загрустила? – поинтересовался Андрей, опустошая розетку с вареньем. Ел он быстро, но не жадно. Было видно, что еда имеет для него далеко не первостепенное значение и он старается уделить этой формальности как можно меньше времени. – Плохо себя чувствуешь?

– Напротив. – Таня взяла еще один кренделек и показала его собаке, незаметно подкравшейся к столу. У Кильки был такой виноватый вид, словно он делал нечто запрещенное, но не в силах был удержаться. – Можно ему дать?

– Ни в коем случае! – возразила хозяйка. – А то следующий кусок он возьмет сам! Это наглая морда, не смотри, что он такой умильный! Ой, я что-то «тыкаю» без спросу. Ничего, Танечка?

– Наоборот, мне приятно. – Таня засмеялась – Килька, отлично поняв намерение гостьи угостить его, положил тяжелую голову ей на колено. – А мне вас как называть?

– Татьяна Петровна, – представилась та. – Знаешь, Танечка, ты даже представить себе не можешь, как меня порадовала. Не слушай, что я тут разнылась, на самом деле я счастлива! Ира не подарок, но все же своя кровь, единственный ребенок... Беда в том, что единственным все прощаешь! Нужно обязательно родить двоих-троих, чтобы не избаловать! У тебя дети есть?

Девушка, отчего-то смутившись, отрицательно качнула головой. Татьяна Петровна по-матерински улыбнулась:

– Ну, на будущее запомни: один ребенок – еще не ребенок! Я и Андрюше говорю: женись на такой, которая согласится нескольких родить. Я бы и сама с удовольствием большую семью завела, но овдовела рано, осталась одна с Иркой на руках, в общежитии... Надо было работать, ее поднимать, и все я одна, никто плечо не подставил. Меня мужчины боялись, слишком решительная была. Притащишься домой поздно вечером, увидишь, как она спит в углу, растрепанная, в одном ботинке – ну и побалуешь ее невольно на другой день. Я все себя перед нею какой-то виноватой чувствовала – и вот чем кончилось.

– А дедушка остался на Памире, он был тогда на два года младше меня, – перебил ее Андрей, ловко сворачивая разговор с опасной темы. – Они ушли из лагеря небольшой группой, в четыре человека, а к вечеру резко сменилась погода, повалил снег. Их искали пять дней, нашли стоянку, а там – замерзшего парня со сломанной ногой. На нем были все теплые вещи остальных ребят, они закутали его и ушли вниз за помощью. Остальных нашли всех порознь, дедушку последним. Он попал в расщелину и замерз. Наверное, они разделились, потому что не могли договориться, какой путь верный. Это их и погубило.

– Ирке было тогда три года. – Пожилая женщина смотрела прямо перед собой, словно созерцая свое прошлое. – Она так долго не спрашивала меня, где папа, что я даже стала думать – замечала ли она его прежде? Потом сама начала с ней этот разговор. Говорю – я должна тебе кое-что сообщить про папу. А она в ответ – знаю, он в горах замерз. Спокойно так, деловито, а сама куклу ко сну переодевает. Оказывается, ей давно уже сказали соседи по общаге! Я потом все косилась на нее, думала – что за ребенок у меня растет, откуда такая железная выдержка? А это была вовсе не выдержка, просто бессердечие и дикий эгоизм. Пропал папа – и не надо его. Вот если бы кукла пропала – Ирка устроила бы погром!

– Бабуля! – предостерегающе окликнул ее внук, и та, засмеявшись, притянула его к себе.

– Вот мое настоящее творение, – объявила женщина, целуя его в макушку, где курчавились коротко остриженные русые волосы. – Знаешь, Таня, иногда я про себя думаю, что он мой сын! Вот чего добилась Ирка своими фокусами! Если где-то отнимется, значит, где-то добавится! Не представляю, как она посмотрит ему в лицо! Мне – ладно, мне она всю жизнь устраивала представления, родители для того и существуют, чтобы их мучить, но перед собственным ребенком ей должно быть стыдно!

– Если ты будешь так с ней разговаривать, она снова сбежит, и на этот раз с концами! – твердо заявил Андрей и высвободился из бабушкиных объятий. – Дай слово, что сдержишься? Я сам с ней поговорю.

– Поедешь к ней, что ли? – со снисходительной улыбкой спросила Татьяна Петровна. – Что ж, благословляю. Это хорошо, что ты на мать не злишься. Какая она ни есть, а все же грудью тебя выкормила. Уже это труд.

– Для начала я ей позвоню, она передала телефон. – Андрей продемонстрировал бабушке визитку, переданную Таней. – Ты только посмотри, откуда мать это взяла? Как думаешь? Мы их распечатали год назад, когда только основали клуб-магазин, они быстро кончились, и допечаток мы не делали. У меня у самого такой нет! Ты понимаешь, что это значит, бабуля? Она интересовалась мною! Она следила за мной через кого-то, иначе откуда у нее...

Внезапно он запнулся, и в его взгляде, устремленном на бабушку, появилось недоверчивое выражение, смешанное с изумлением. Та поднесла к губам чашку, не глядя на внука и явно чувствуя неловкость. Сморщенная рука заметно дрожала.

– Откуда у матери моя визитка? – осипшим голосом спросил Андрей. – Она ни с кем из моих друзей не знакома! Кого она могла знать? Почему они не сказали мне, что мать мной интересуется?

– Успокойся!

– Да она с кем-то контактировала всего год назад, бабуля! – настаивал парень. – Как я сразу не сообразил!

– Успокойся, – повторила та, по-прежнему глядя в сторону. – После драки кулаками не машут! Не все ли тебе равно, откуда она про тебя узнавала?

– Бабуля, так это ты? – Он смотрел на нее изумленно, словно не веря своим глазам. – Ты ей писала? А сама даже имени ее при мне не называла!

– Да, я! – Пожилая женщина со стуком поставила чашку на стол, и на скатерть выплеснулся горячий чай. – Все эти годы писала, что ты делаешь, как учишься, чего достиг! Писала только про успехи, про неудачи молчала! Про них можно рассказывать только самым близким людям. Такие, как твоя мать, слабых и проигравших не любят!

– Бабуль, зачем ты это делала? Зачем унижалась? Она же не отвечала!

Таня взглянула на парня, и ее поразило страдальческое, затравленное выражение его глаз. Девушка внутренне содрогнулась, словно это ее сейчас обвиняли.

– А я писала не затем, чтобы она отвечала. – Татьяна Петровна высоко подняла подбородок, и сквозь ее морщинистое лицо вдруг проступило другое – гордое, независимое, молодое. Таня на миг увидела перед собой прежний облик этой женщины и с легкостью поверила, что она способна совершать самые рискованные восхождения.

– Я писала не ради тебя, и уж не ради себя, конечно! – продолжала она. – Я это делала ради того, чтобы она не озверела там окончательно, не утратила в себе человека! Чтобы помнила – у нее есть сын.

– Вот она и вспомнила! Наверное, твои письма на глаза попались! – с прорвавшейся ненавистью бросил он. Таня видела, как парень дрожит от сдерживаемой ярости, и впервые поняла, как глубока была его обида на мать.

– А ты не злись на меня, Андрюша, – ничуть не смутившись, сказала бабушка. – И ее попробуй простить. Раз она незнакомых людей в кафе останавливает и душу изливает, значит, жизнь жестоко ее наказала. И не тебе ее добивать!

Эти простые слова подействовали на Андрея сильнее длинной философской сентенции. Он притих и с минуту сидел неподвижно, уставившись в стол и крепко сцепив руки в замок, словно желая раздавить что-то между ладонями. Наконец встряхнул головой и поднял посветлевший взгляд:

– Знаешь, ты правильно делала, что ничего мне не говорила. Пацаном я бы от такого позора с ума сошел. Ты же сама меня учила, милостыни ни у кого не просить, как бы трудно ни было. Ну так что – звонить ей?

– Без разговоров! – твердо заявила женщина. – Иди на кухню и звони, заодно поставь чайник! Мы с Танюшей прикончим печенье, оно вкусное, пока свежее, назавтра будет не то... Пардон, а где оно?!

Все взглянули на стол и обнаружили, что серебряная сухарница, стоявшая на краю, пуста, мало того – сияет, как только что начищенная. Только тут Таня вспомнила, что, когда она следила за разговором бабушки и внука, у ее левого локтя все время происходила какая-то тихая осторожная возня. Однако она так увлеклась чужими семейными перипетиями, что даже не бросила взгляда в ту сторону, где действовал беспринципный прожорливый Килька.