Хронофаги - Екатерина Соловьёва

— Нет… — прошептал Марк, — нет-нет, не надо… Я буду служить тебе лучше прежнего… Я буду прилежен и чист душой… Клянусь, я буду…

На широкой площади говорливый фонтан перекрикивала разномастная толпа: кто-то толкал застрявшую телегу, кто-то хлестал зазевавшегося раба, кто-то скандалил. Марк сдавленно охнул, когда симбионт змеиной кожей тихо слез с него и ртутью застыл у дрожащих ног.

— Не на… — начал разжалованный кардинал, но фраза оборвалась, когда мужчину подбросило вверх и вперёд.

И площадь загомонила, взвыла, увидав на мостовой распластанное тело в драной тоге. Лохматый человек осторожно поднялся и, оглядевшись по сторонам, дико заорал. Он рвал отросшую бороду и тряпьё на хилой груди, проклиная всех богов в мире. Вой его перешёл в обезумевший смех, когда появилась когорта вигилов и поволокла Марка вдоль по улице под улюлюканье толпы, швыряющей в него камни и гнилушки.

В мгновение ока город затих и померк. Ясное утро вновь заиграло красками осеннего Демидовска, оставляя на радужке глаз разноцветные пятна. Где-то внизу мели битые стёкла, шумел мотор мусоровоза, отрывисто сыпались команды "Левее!" и "Свали, придурок, зашибу!". Валентин, распростёртый у ног Сатурна, будто сломанная кукла, жалобно застонал, возвращая притихших людей в реальность. Он сильно побледнел, дыхание рвалось с жутким сипом, глаза закатились, исходя страхом.

На крышу приземлился Мартин, быстро оценил обстановку и на секунду замер, уставившись на бога. Затем поспешно поклонился и упал перед умирающим вором.

— Мартин… — гулко пророкотал Старик, — ты хотел знать, что было на последней странице… Бог может умереть, если сам отдаст жизнь человеку, которого любит…

Он тяжело опустился на колени и провёл ладонью по бледному мокрому лбу Валентина, хрипящего из последних сил.

— Я отдаю тебе всю свою силу и жизнь, ибо ты единокровный сын мой, и я желаю, чтобы ты жил. Да будет так.

И не было ни сияния, ни дрожания земли, ни грома, ни молнии. Лишь Хронос старел на глазах: кожа одрябла и повисла, яркие очи потухли, плечи сгорбились и просели под тяжестью многих сотен лет. Время убивало своего бога. Он оперся на бордюр, но дрожащая рука не выдержала, и Старик упал.

Валентин постепенно розовел, задышал ровно и тихо, открыл глаза и пошевелил пальцами. Медленно сев, он откашлялся и удивлённо ощупал всё тело. Боль ушла, мышцы горели невиданной силой.

— Так не бывает, — неожиданно громко заявил он остолбеневшему Мартину и обернулся к отцу.

Поймав взгляд сына, полный жалости и досады от бессилия помочь, Сатурн собрался с оставшимися силами и тягуче проскрипел:

— Даже бог времени оказался хронофагом… Старый дурак… Сколько лет я слушал этого проходимца, и не мог прижать тебя к сердцу… Столько времени потеряно, сын…

Валентин не удержал всхлип:

— Да… точно… Но мы же встретились… Оно ведь того стоило?

— Да… Одно слово, сын, одно слово на прощание…

— Ты — мой отец…

И на мгновение божье лицо, словно лучом солнца, озарила счастливая улыбка, которая тут же растаяла. Уголки рта опустились и навеки застыли на омертвевших устах. Голубые глаза остекленели, грудь перестала вздыматься.

Валентин отчаянно обхватил руками голову и в немой муке уставился на покойного, словно пытаясь взглядом вернуть его к жизни. Он растерянно шмыгал носом. Вор не привык кого-то терять.

— Он умег счастливым. Спокойным, — тихо проговорил Мартин. — Не каждый отец может похвастаться, что подагил сыну жизнь дважды.

Кардиналы, наконец, подошли. Вета так и осталась сидеть в стороне, обхватив колени руками и тихонько хныча, что голова раскалывается и чтобы её отпустили.

Валентин опустошённо молчал. Он хотел плакать и не мог. Не умел.

— Идём, — Олег положил тяжёлую ладонь на осевшее разом плечо.

— Куда? — тихо спросил Валентин и не узнал свой голос, пророкотавший далёким громом в горах.

— Теперь ты — Хозяин Времени. А мы твои кардиналы.

— Я же ничего не знаю… не умею…

— УзнАешь. Научишься. Времени будет полно. У тебя впереди вечность…