Рыбья Кровь и княжна - Евгений Таганов

Рыбья Кровь едва не расхохотался, увидев их высокомерные гримасы, и сразу почувствовал себя гораздо свободней. Пока горбун робел возле входа, он непринужденно и внимательно исследовал сам сад, стараясь не упустить ни одной мелочи. Поднялся по ступеням даже на террасу, чтобы посмотреть, какой с нее открывается вид, разглядел мраморное дно в бассейне для купания, сосчитал пестрых рыбок в малом овальном водоеме, изучил рисунки мозаик и черты лица скульптур. И все это в полном молчании и ни до чего не дотрагиваясь руками. Закончив осмотр, Дарник достиг входа в сад и повелительно посмотрел на негра. Тот торопливо распахнул дверь.

— Я так боялся, что ты попросишь посмотреть их дом, — признался горбун, когда они оказались снаружи.

— Мне хватило и сада, чтобы все понять. — Дарник не скрывал удовольствия от своего посещения.

— Что же ты понял? — Проводник был порядком заинтригован.

— Никому не скажу! — Князь по-ребячьи схватил и весело встряхнул его.

Больше ни над чем не приходилось ломать голову — тайна совершенной домашней жизни враз открылась перед вчерашним бежецким подростком. Очаровательный пятачок огражденной глухим забором земли, и они с Всеславой так же самодовольно и надменно взирающие сверху вниз на любого постороннего человека, да еще возьмут золотые монеты за то, чтобы этот посторонний вошел и обомлел от тоски и зависти. Все ясно стало и с самой Романией: она уже достигла своей вершины и никуда дальше не взойдет, зато будет делать все, чтобы доказать, что она лучше, умнее и правильнее всех.

— И что там? — тотчас же спросил Корней, едва Дарник присоединился к ним.

Всегда подчеркнуто суровые арсы тоже смотрели с детским ожиданием.

— Даже нашему кагану далеко до их простого сборщика налогов, — слова князя говорили об одном, но сам его тон — прямо об обратном.

— С жиру бесятся, — перевел арсам смысл сказанного Корней.

Пора было возвращаться к лодиям. На обратном пути Дарника ждала еще одна неожиданность. Его внимание привлекли крытые носилки, которые несли мускулистые рабы. В том, что это именно рабы, сомневаться не приходилось. Пот блестел на их лицах и шеях, а в глазах — пустое мертвое безразличие. Ветерок чуть приоткрыл легкую занавеску, и липовцы успели заметить на носилках двух знатных женщин, которые весело о чем-то беседовали.

Остановившись, Рыбья Кровь проводил процессию долгим взглядом. Это чтобы двух холеных баб таскали на себе четверо здоровых мужчин! Те что, ногами сто саженей пройти не могут?! В полном смятении Дарник обвел взглядом текущую мимо толпу талесцев: неужели их ничуть не возмущает такое положение дел? Не возмущало — люди обтекали движущихся рабов с носилками, как обходят лошадь с телегой: осмотрительно и равнодушно. Если ему и хотелось заполучить еще один повод враждебного чувства к ромеям, то теперь такой повод был!

На липовских судах царили спокойствие и порядок, зато на стругах моричей шло бурное веселье. Подойдя к ним, Рыбья Кровь увидел трех молодых женщин. Они сидели в центре небольшого пиршества и с животным страхом косились на два десятка окружающих их разгоряченных вином парней.

— Что это такое? — Дарник строго обратился к поднявшемуся ему навстречу десятскому заградцев.

— Да вот купили хазарских девок на невольничьем рынке, — довольно осклабился десятский.

— Я же говорил, что пока мы не будем ничего покупать, — напомнил князь.

— Это ты говорил для своих липовцев. А на наших стругах и для девок место найдется.

— Приведи их сюда!

Десятский подал знак, и три женщины поднялись на причал. Теперь их испуг обратился на князя.

— Я их забираю, — оглядев рабынь, сказал Дарник.

— Так не пойдет!.. Они наши!.. А ну быстро верни!.. — гневно завопили вскочившие на ноги и обнажившие ножи моричи.

Арсы плотной шеренгой рассыпались по причалу. С соседних лодий к ним поспешили другие липовские гриди. Поняв, что силы слишком неравны, моричи с ворчанием остались на месте.

— Я буду говорить только с Кухтаем. — объявил Дарник и с рабынями направился к своему дракару.

— Накормить и не трогать, — сказал он о женщинах.

Чуть погодя к нему на судно пришел сотский заградцев.

— Мои воины слушаются вожаков только во время боя, в мирное время они сами себе хозяева, — начал объяснять Кухтай. — Это их казна, и они тратят ее как хотят…

— Своих рабынь они получат, когда мы повернем назад, — сухо перебил его Рыбья Кровь.

— Но почему? — недоумевал сотский.

— Потому что есть другие воины, у которых рабынь нет. Потому что есть ты и я, у кого рабынь тоже нет. И всем нам надо думать о главном, а не о наложницах.

— Ты говоришь, как древний старик, — не согласился заградец. — Женское тело всегда придает воину новую силу и нужную ярость. И тогда умирать действительно не очень страшно. Или ты сам никогда не испытывал это?

— Покупающие рабынь воины не воины, а купцы. Я согласен отдать женщин, но только тем, кто останется с ними в Талесе.

Кухтай молчал, раздумывая.

— А ты правда отдашь рабынь, когда мы повернем назад? — уточнил он.

— Трусам точно не отдам, а храбрые воины и по второй наложнице получить смогут, — заключил князь.

Сотский ушел объясняться со своими воинами и через час вернулся с улыбкой на лице:

— Никогда не думал, что они с этим согласятся, но они согласились! Еще и высмеяли наших богатеев, тех, кто купил. Как это у тебя ум так устроен, что самое несправедливое ты можешь превращать в единственно правильное?!

8

Целый месяц плыли они вдоль берегов Романии, на два-три дня приставая к тому или иному городу или останавливаясь в безлюдных местах. Во время одной из таких остановок три лодии были основательно побиты о камни, и неделю все войско дожидалось пока их починят. Дважды на море поднималось сильное волнение, но оба раза липовская флотилия укрывалась в прибрежных бухтах и сумела не потерять ни одного судна.

Каждый день приносил новые сведения о земле, мимо которой они проплывали. Князь не переставал удивляться подробной предписанности любой деятельности и просто повседневной жизни ромеев. Все городское население было распределено по корпорациям исходя из рода занятий. Причем, если из корпорации в корпорацию еще можно было как-то перейти, то внутри ее ремесленник строго-настрого должен был заниматься чем-то одним. Так, шелк-сырец закупался одной корпорацией, вторая корпорация лишь очищала и разматывала коконы, третья ткала, четвертая красила, пятая шила, шестая продавала готовую одежду. При деле оказывались и сами чиновники, зорко отслеживая, чтобы каждый из ремесленников получал строго по 8 процентов прибыли от своей работы. Эти 8 процентов больше всего умилили липовского князя, как забота о всеобщей полунищете-полубогатстве. Купцов обязывали брать денежные ссуды только у определенных менял и ювелиров под 8-16 процентов годовых. Не меньше порадовал Дарника и «Родосский морской закон», согласно которому капитана-навклира могли судить даже за унылый вид во время бури и за отсутствие кошки для борьбы с крысами на его корабле. Совсем иначе воспринял Рыбья Кровь сообщение о том, что в проастиях-хуторах многодетные семьи оскопляют одного из сыновей, чтобы отправить на заработки в город.

— Почему так? — с отвращением спросил он.

— Евнуху всегда проще поступить в услужение в любой богатый дом, — невозмутимо, как о высшем достижении их государственного устава, отвечал очередной ромей-проводник.

В каждом городе было по несколько христианских храмов, куда липовцев активно зазывали все местные жители, мол, пойдите и почувствуйте небесную благодать. Пару раз князь поддавался их призыву и заходил. Видел устремленную вверх каменную оболочку, вдыхал запах ладана и воска, слышал ангельское пение хора и громкую молитву священника, ощущал высокое смирение окружающих верующих — и выходил с совершенно незамутненным равнодушием — любое стадное послушание было глубоко противно его натуре.

А потом случилось, что из малой скалистой бухточки наперерез их колоннам лодий выскочила маленькая лодка с двумя налегающими на весла гребцами, которую преследовало суденышко на десяток гребцов. Малую лодку приняла к себе на борт одна из лодий Буртыма, там сделали вид, что не понимают криков, доносившихся с преследующего судна. Дул крепкий попутный ветер, и большая лодка ромеев быстро отстала. Позже беглецов доставили на княжеский дракар. Это оказались нарушители нового иконоборческого закона, которые спасали три старинных иконы. Слово за слово выяснилось, что за такой проступок им грозит смертная казнь или ослепление. Беглецов с их иконами высадили на берег верст через десять, но впечатление от этой встречи сохранилось у Дарника надолго. Люди, рискующие жизнью ради каких-то ритуальных предметов, заслуживали если не уважения, то хотя бы попытки понять их.