Охота на Роммеля - Стивен Прессфилд

— Мы все еще дышим, — заметил Панч.

Наша команда тоже была не против маленького мародерства. Олифант простукивал каждый бензобак на нашем пути. Просто потрясающе, сколько бензина мы добыли, сливая горючее из брошенных машин. Парни осматривали ящики с инструментами на броневиках и грузовиках с боеприпасами. Я запретил парням грабить трупы, но мои строгие слова не удержали их от проверки карманов многочисленных рубашек и шинелей. Мертвые немцы отдавали нам табак, шоколад и консервированные сосиски. Наши павшие бойцы снабжали нас сигаретами, джемом и сладостями. Итальянские грузовики считались джек-потом. Они поставляли нам такие деликатесы, как консервированные персики и вишни, сигары, вино «Кьянти» и «Фраскати», газированную воду «Пеллегрино» и даже сладкое шампанское. Мы запаслись плоскими банками с сыром и сардинами, фотографиями игроков из «Фатимы» и «Синих», групповыми снимками клубных команд «Плэерс» и «Галлахер». Неплохую добычу представляли собой флаги со свастикой и бинокли «Диенстглас» (наткнувшись на один из них, я тут же выбросил мой «Тейлор-Хобсонс»). Грейнджер нашел поясную пряжку Gott Mit Uns, однако Маркс превзошел его, отыскав серебряный портсигар (подарок какому-то майору от его жены), украшенный надписью: GOTT STRAFE ENGLAND — «Бог покарает Англию».

Среди могил и брошенной техники мы натыкались на рюкзаки, не замеченные другими мародерами. Их содержимое переворачивало наши сердце — дневники и чековые книжки, бумажники, фотографии и письма от жен. Мы собирали эти предметы (врагов и наших ребят) и складывали их в саквояж, который Панч нашел в сгоревшем «Даймлере» — в британской разведывательной машине. Мы хотели отдать эти документы в нашу канцелярию — такие личные вещи могли облегчить горе юной вдовы или стать талисманом для сына или дочери.

К вечеру второго дня наш патруль приблизился к побережью. По дороге на Мартубу тащились бесконечные колонны итальянской пехоты. Немцы забрали себе весь транспорт, заставив союзников передвигаться пешком. Итальяшки прошли сотню миль. Им оставалась еще пара сотен. Они шагали беспорядочной толпой. Все солдатские манеры сдуло, как ветром. Мы могли бы уложить здесь в песок до десяти тысяч трупов. Но что бы это нам дало? Обойдя их стороной, мы поехали дальше.

Весь следующий день наш патруль простоял на месте из-за треснувшего маслосборника. Я послал Панча и Дженкинса, который заменил нам слесаря Дюрранса, пошарить по брошенным машинам. Больше всего мы нуждались в патрубках и сальниках. Они вернулись с набитыми рюкзаками и вдобавок ко всему притащили два радиатора.

Целый день мы слышали в отдалении гул моторов вражеских колонн, отступавших на запад. Вечером гансы устроили лагерь и начали выпускать сигнальные ракеты, направляя к цели отставших солдат. Море находилось в десяти милях от нас. Иногда мы чувствовали его запах. Буквально в нескольких тысячах ярдов раздавался металлический звон немецких ремонтных мастерских. Шифровка из штаба сообщила, что отряд Уоннамейкера благополучно достиг посадочной площадки 125. Раненых погрузили в санитарные самолеты. Мы отпраздновали это дело, распив бутылку коньяка.

Затем появились арабы. Обычно пугливые, как газели, кочевники материализовались в темноте несколькими группами — пешком и на верблюдах. Они почуяли поживу. На рассвете третьего дня мы проехали через лагерь, который только что оставили немцы. Арабские мародеры уже прочесывали место, собирая все, что могли найти. Они с усмешкой отдавали нам салют.

— Инглисы! Инглисы!

Мы обменяли у них чай и сахар на яйца и вареную баранину. Они были из племени обейдинов, которое кочевало по Джебелю южнее Дерны. Эти люди знали Попского. Услышав, что он где-то рядом и что мы его друзья, арабы одарили нас продуктами. Один, похожий на пирата парень, обменял у Панча новый «Люгер»[39] на наручные часы и блок сигарет с пятьюдесятью пачками «Вудбинс». Затем к нам пришел шейх — долговязый мужчина, с крючковатым, как у Дизраели, носом и с самыми белыми зубами, которые я когда-либо видел. Знаками и жестами он сообщил нам, что немцы, покинувшие лагерь, были последним подразделением Роммеля между этим местом и Каиром.

— Все бежать, — сказал он, шутливо изобразив руками взлетающую птицу.

С холма, на котором мы стояли, я четко видел пыль пяти удалявшихся колонн. За ними к востоку ничего больше не было. Шейх хотел поехать с нами. Ему нравились наши грузовики. Они могли вместить много награбленной добычи — куда больше, чем верблюды и ослы. Я вежливо отказал ему и спросил, куда он теперь направится? Шейх указал на север.

— В города, — с хитрой усмешкой ответил он.

Дерна стала первым цивилизованным поселением, которое мы встретили на своем пути. Этот большой город на прибрежной равнине был превращен Роммелем в главный центр оккупационных сил. Теперь же, после быстрого бегства немцев и итальянцев, он лишился всех органов управления. Следуя полученным приказам, мы направлялись к восточному плечу Джебель-Акдара, который тянулся от Газалы до Эль-Агейлы. Бенгази находился на западной стороне Джебеля. Мы двигались на северо-восток.

Наш отряд въехал на ничейную территорию. Отступавшие силы немцев и итальянцев покинули этот район, а Восьмая армия Монти еще не захватила его. Объезжая стороной Мартубу, мы видели столбы черного дыма на поднятии, где располагался склад горючего для аэродрома в Эль-Фтайях. Со стороны долины доносились приглушенные взрывы; инженеры Оси взрывали там все, что, по их мнению, представляло собой какую-то стратегическую ценность. На равнине у самых гор размещались лагеря военнопленных; их сторожевые вышки и колючая проволока остались нетронутыми. Внезапно весь склон холма содрогнулся от мощного взрыва. Мы съехали на стоянку автомашин, обустроенную перед извилистым спуском с предгорий. Снизу поднялось облако желтовато-серой пыли. Немецкие саперы разрушили дорогу в город. Мы дали им полчаса на завершение дел, затем спустились вниз, объезжая глыбы скал и рытвины в песке. В восточных кварталах города селились коренные жители. Все дороги и тропы на окраинах были заминированы. Немецкие инженеры взрывали мосты и водопроводные трубы, закладывали взрывчатку на каждом перекрестке, лишь бы только замедлить британские танки.

Дерна показалась мне грязным и униженным городом, проглоченным еще более отвратительной военной базой. На улицах повсюду валялись листовки, напечатанные на немецком, итальянском и арабском языках. Они предупреждали гражданское население о том, что администрация оккупационных сил отныне не может гарантировать безопасность людей и сохранность их собственности. Мы проехали мимо белого здания школы, ослепительно сиявшего на солнце. На крыше развевался флаг со свастикой. Игровая площадка была завалена разбитыми шкафами и учебными партами. На одной из стен виднелся плакат с героическим профилем Муссолини и надписью: VINCEREMO DUCE VINСEREМО!!!

Наш отряд въехал в город. На стоянках чернели взорванные бензовозы и грузовики. Очевидно, на лужайке перед госпиталем недавно стоял палаточный городок. Теперь здесь царила пустота — ничего, кроме мусора и разбитых коек. Каждый особняк и магазин отгородился от улиц закрытыми ставнями. Местные патриархи охраняли свои дома. Они выставили на тротуар продавленные диваны и кресла и, устроившись в них под лучами ласкового солнца, покачивали на коленях маузеры и ружья марки «Энфилдс». Сыновья и братья, стоявшие за их спинами, держали в руках трофейное оружие. Один старик сидел под кофейным зонтиком с надписью «Чинзано». Когда немецкие саперы, заложив взрывчатку, удалялись с улиц, местные парни тут же отмечали заминированные места — бочками, поломанными стульями, шестами и проволокой, — чтобы защитить от взрывов себя и своих детей. Догадавшись, что мы британцы, горожане махали нам руками и умоляли разминировать снаряды. Но мы не имели снаряжения для такой работы. Я советовал местным жителям отмечать все закладки мин и ждать наших саперов. В арабских кварталах мы не увидели ни одной взрослой женщины. Только несколько девочек до двенадцати лет мелькнули в толпе — босиком и в платках. Мальчики вели себя гордо и вызывающе. Грейнджер перевел нам надпись на еще одном плакате итальянского Дуче: CREDERE, OBBEDIRE, COMBATTERE.

«Верь, подчиняйся, сражайся».

В европейском квартале на оградах, за которыми возвышались виллы, чернели надписи «Гражданские строения». На обочинах дорог стояли поломанные грузовики и тягачи. Мы сделали крюк в гавань, надеясь собрать там хорошие трофеи. Мне запомнился красивый отель, со взорванной лоджией. Улицу усеивали разбитые кресла. Фонтанчики с водой не работали из-за отсутствия электричества. На лужайках перед коттеджами валялись распоротые матрацы, разбитые лампы и сломанные плетеные корзины.