Адамант Хенны - Ник Перумов

— Зовут Серым, — негромко ответил он, в свою очередь не сводя с харадрима пристального, тяжелого взгляда. — Откуда родом? Из Минхириата.

Сколько лет? Не считал. Не важно это.

— Когда тебя спрашивают, велбужья требуха, нужно отвечать, встав на колени! — вскипел харадрим. Рука уже сжала эфес сабли.

— На колени вставать не обучен. — Голос Серого не дрогнул.

— Так, эту надменную скотину — четвертовать, — с ответной ленцой распорядился тхеремский командир, давая знак окружавшим его воинам и тотчас же повторив — уже для своих — команду на родном языке:

— Грар’доа хир! Реззар’г! Нассир’г![3] Серый не шелохнулся.

— Все, прикончат… — прошептал кто-то за его спиной. Однако, как ни тих был шепот, рыбак его услышал и обернулся. Четыре сотни глаз смотрели на него с ужасом и надеждой.

— Я постараюсь, чтобы им этого не удалось, — хладнокровно промолвил он и вновь отвернулся.

Два тхеремца были уже рядом. Один грубо схватил Серого за правое запястье, явно собираясь выкрутить невольнику руку — обычный прием харадских надсмотрщиков, — однако Серый, заметно уступавший и ростом, и статью, остался стоять, как стоял. С таким же успехом можно пытаться голыми руками выкорчевать столетний дуб. На помощь первому стражнику пришел второй — но преуспел не больше.

Полутысячник побагровел. Сабля с легким шорохом выпорхнула из ножен. По толпе рабов пронесся общий вздох.

Серый шагнул вперед, стряхнув с себя воинов, точно медведь — псов. Один из стражников тупо, точно колода, грохнулся в дорожную пыль прямо у ног рыбака. Нагнувшись, Серый одним движением сорвал с его пояса саблю — железная цепочка, что крепила ножны к боевому пластинчатому поясу, лопнула, точно гнилая бечева. Мгновение Серый пристально смотрел на оружие… а потом лицо его исказилось, словно от внезапной боли, и он резким движением сломал саблю вместе с ножнами о колено. Две половинки упали на дорогу.

Рабы ахнули.

Харадрим так же стремительно бледнел, как только что багровел. Смуглая кожа южанина посерела, на лбу проступил пот.

— Я могу быть хорошим воином, — медленно выговорил Серый, глядя в глаза тхеремцу. — Я доказал.

Полутысячник судорожно проглотил застрявший в горле ком.

Серый спокойно вздохнул.

— Ну хорошо, я вижу, ты и впрямь силен, — сквозь зубы процедил командир. — Но ты проявил неповиновение и должен быть наказан. В нашем войске за это положена дюжина ударов бичом. — Не сводя глаз со странного раба, харадрим потянулся к притороченному возле правого бедра длинному бичу.

Серый по-прежнему не шевелился. Но невольники видели, как спина его внезапно заблестела от пота. Сбитые с ног стражники поднимались, кряхтя и охая. Опасливо поглядывая на Серого, они поспешили убраться подальше. Тот, чью саблю постигла столь печальная участь, воровато покосившись, торопливо подхватил обломки.

Свистнул бич, обвившись вокруг плеч Серого. Тот дернулся, но не издал ни звука и не сдвинулся с места.

— Раз, — пытаясь придать голосу прежнюю уверенность, объявил полутысячник. — Два… Три… Четыре… — Удары следовали один за другим, брызгала кровь, тяжелый бич с острыми гранями рвал кожу на спине и плечах.

Серый молчал, хотя кулаки у него побелели, и один раз, не сдержавшись, он заскрипел зубами.

Полутысячник отсчитал двенадцать ударов. Неожиданно Серый опустился на одно колено, словно благородный гондорский нобиль перед королем.

— Я принял наказание.

Он произнес это твердо, без малейшей дрожи в голосе — словно и не текла по спине и животу кровь.

Полутысячник принужденно рассмеялся. Он не понимал, что происходит, однако был далеко не глуп и решил выждать.

— Да, ты принял наказание, ты стойко терпел боль. Ты и впрямь сильный воин, я ставлю тебя сотником! Десятников назову позже! — Харадрим поспешно вскочил в седло, дав шпоры коню.

Кавалькада скрылась в дорожной пыли, и только теперь Серый смог повалиться на руки бросившихся к нему рабов.

Дневка у Фолко и его спутников выдалась неспокойной. Где-то неподалеку, по словам Рагнура, пролегал один из главных харадских трактов — и сейчас по нему сплошным потоком шли войска. А по бокам, невесть чего опасаясь в самом сердце собственных владений, шныряли конные разъезды харадримов, порой углубляясь далеко в заросли. Здесь тянулись охотничьи угодья правителя Великого Тхерема, раздувшегося от гордости после долгожданного падения Гондора.

— Тут про Олмера стараются не вспоминать, — вполголоса заметил Рагнур.

— Им как-то приятнее убеждать себя, что победу они одержали сами…

Кстати, про то, что Минас-Тирит снова у гондорцев, и причем давно, — распространяться тоже не принято… Ну что за страна, утопи ее Морской Отец!

Из-за этих вот разъездов (Фолко сразу заподозрил, что дело тут нечисто) несколько раз приходилось менять место стоянки, скрытно перебираясь подальше в заросли. Зоркий Рагнур заметил нескольких хищных птиц, что кружили над лесом, — то ли посланные на поиски ночных возмутителей спокойствия ловчие кречеты, то ли нет, сказать он не мог.

— Лучше будем считать, что нас ищут, — предложил хоббит.

— Ага, и не тронемся с места, пока все вокруг не уберутся куда подальше! — тотчас подхватил Малыш. — Мне здесь нравится, а во фляге еще осталось доброе старое гондорское. Хорошо, что ты, Фолко, догадался тогда, в Минас-Тирите, заглянуть в тот подвал!.. Славное винцо там хранится, самому королю впору! Ничуть не хуже пива, я вам доложу! Да, пивка бы сейчас… — Маленький Гном сокрушенно покачал головой.

— Брось мечтать! — отрезвил друга Торин. — Не ровен час — убереги нас Дьюрин…

На сей раз они не услышали ни треска кустов, ни заливистого лая гончих псов. Ничто не шевельнулось, не дрогнуло, не хрустнуло, и возле них бесшумно — эльфам Трандуила впору! — появилась воительница Тубала.

Даже в длинной кольчуге, надетой на толстую поддоспешницу, она смотрелась стройной и сильной, точно молодое деревцо, уже набравшееся сил и давно вдвое переросшее посадившего его садовника.

— Ог-го… — только и успел выдавить Малыш, бросаясь к оружию, — но его опередила Эовин:

— Тубала! Стой! Зачем нам драться?! Ведь ты же спасла меня!

— Отойди, девчонка, — холодно бросила молодая воительница. В полном, хоть и легком вооружении, с саблей наголо, она пристально смотрела на хоббита — и только на него. Однако Фолко не сомневался, что при этом она видит каждое движение и Торина, и Малыша, и Рагнура…