Старая дорога - Джеймс Кервуд

Он быстро оценил положение. Такое «окно» могло просуществовать всего лишь несколько минут, какая-нибудь перемена течения, мель, подводный камень могли дать новый толчок — стволы сплотились бы и раздавили бы их.

Он начал продвигаться вдоль бревнышка, потом вдоль цепи, держа ее под рукой. Он загребал изо всех сил, и Антуанетта помогала ему, ухватившись свободной рукой за цепь. Минуты через две-три он добрался до края движущейся массы, взобрался на нее и, изнеможденный, упал, не выпуская из рук Антуанетты.

Минуты две они не двигались, не говорили и лежали, прислушиваясь к биению своих сердец. Но вот белое лицо, прижавшееся к груди Клифтона, приподнялось, две руки обвились вокруг его шеи, мягкие губы прижались к его губам и поцеловали. И нежный ротик не отпрянул назад, а нежно отвечал, когда Клифтон целовал и целовал его, как в ночь урагана…

Клифтон поднялся и поднял Антуанетту.

Песчаная гора осталась далеко позади. Уходил назад и порог, который они миновали. С обеих сторон тянулся густой лес. Течение здесь было спокойнее, но Клифтон знал, что на следующем пороге вода, которая мчит их, разъярится еще больше. И при той быстроте, с которой они несутся, они будут у опасного места минут через двенадцать, не позже.

Единственная надежда — берег!

Антуанетта снова взглянула на Клифтона. И увидела, что это уже не тот человек, который вышел, шатаясь, из лодки вместе с Делфисом Боолдьюком. Исчезли жесткие складки в углах рта. Глаза помолодели, и он стал прежним Клифтоном Брантом, тем Клифтоном Брантом, который, улыбаясь глазами, помахал рукой, когда они в автомобиле обогнали его на Брэнтфордтаунской дороге, который подружился с Джо и Бимом, и вечно смеялся всему на свете и шутил над всем, что казалось мрачным и темным. Да, он улыбался, и не осталось в нем и следа боязни и колебаний — только безграничная уверенность, которая раньше раздражала ее, раззадоривала ее гордость. Теперь она на коленях готова благодарить судьбу за то, что она дала его ей!

Она с радостным восклицанием взяла его лицо обеими руками.

— О, я полюбила тебя сразу — с первого же часа в комнате Хурда! И если ты презираешь меня за то, как я поступала и что говорила, то лучше мне умереть тут, сейчас, лишь бы ты держал меня так до конца. Я не боюсь!

В порыве безумной радости он целовал ее поднятое кверху лицо, глаза, губы, ее мокрые волосы.

— Идем на берег! — крикнул он. — Теперь это будет легко!

Но он знал, что обманывает и себя и ее. И Антуанетта Сент-Ив знала это, когда, стоя рука об руку, с переполненными счастьем сердцами, они смотрели в глаза опасности.

Он высчитывал время, знал, что терять нельзя ни секунды. Они побежали к краю плывущей массы, и Антуанетта не колебалась, не задавалась вопросом, когда стволы поредели и стали поддаваться под ногами. Пожатие его руки, сияющее выражение лица успокаивали ее, а когда он решился поднять глаза, чтобы бросить на нее быстрый взгляд, он увидел, что темные глаза улыбаются ему, бесстрашные и полные любви и веры.

— Мы будем идти, пока можно будет, — бодро говорил он, — а там прыгнем и поплывем к берегу.

Да полно, действительно ли им угрожает опасность, раз Клифтон говорит так весело, с полуулыбкой на губах!

Она в последний раз измерила расстояние до берега. Оно было не велико, не больше тридцати-сорока ярдов, но вода бурлила, как под мельничным колесом, и разрозненные стволы мчались со страшной быстротой и силой таранов. Неужто Клифтон думает, что пробраться не трудно?

Река осторожно овладевала ею — она погрузилась сначала по колено, потом по талию, по плечи… теперь быстрота, с какой проплывали мимо бревна, показалась еще большей. А Клифтон все улыбался и, улыбаясь, обхватил ее левой рукой, а правой начал отталкивать бревна.

Остается десять минут… пожалуй, восемь или семь! Единственный шанс на спасение — лавировать меж мчавшихся по течению бревен, предоставив волнам относить себя к берегу, и отвоевывать себе дорогу, дюйм за дюймом, фут за футом, все время защищая Антуанетту своим телом, на себя принимая удары.

И он это сделал! Избитый и истерзанный, он упал наконец на ствол свалившейся в реку березы и подтянулся на берег с Антуанеттой на руках. Улыбка сбежала с его лица, искаженного страдальческой гримасой. «Ребра переломаны, верно, или спина повреждена, на это похоже», — думал он. Попытался пошутить.

— Выдохся… на волосок были, девочка моя…

Ужас отразился на лице Антуанетты. Она подхватила его, положила его голову себе на грудь. Кровь залила ее изорванное мокрое платье. Она страшно закричала; он хотел ответить, успокоить, но все тяжелее опускался ей на руки и уже едва слышал ее рыдающий голос.

Еще некоторое время он видел ее глаза, чувствовал тепло ее губ на своих губах, а там мрак захлестнул его.

Мрак рассеялся, как ему показалось, скоро, и, по мере того как светлело, он начинал различать голоса — они шли сначала издалека, потом откуда-то совсем близко. Мысль его заработала. Да, они были на волосок, и, верно, бревна здорово его обработали, что он сплоховал в последний момент, когда ему надо было бы успокаивать, а не пугать Антуанетту своей беспомощностью.

Он окликнул Антуанетту, но не привстал — что-то не пускало.

Она отозвалась, обвила руками его голову, и было это так приятно, мысль, что она в безопасности, так радовала, что он только глубоко передохнул и не пытался подняться.

Свет и мрак чередовались некоторое время. Нежная рука гладила его по лицу, по волосам, и он не мог открыть глаза, позвать Антуанетту, как ему этого хотелось. Напряжение было ему не по силам — он снова погружался во мрак. Когда он вторично открыл глаза, он увидал бревенчатый потолок вместо верхушек деревьев и такие же стены вместо стволов. И вдруг догадался, что лежит в домике девушек, в лагере Номер Второй.

Это его удивило.

Вдруг в конце комнаты послышался шорох, легкие шаги, и Антуанетта опустилась на колени подле его кровати. Она вскрикнула, увидев, что он лежит с открытыми глазами, раздались снова шаги, и над ним наклонилось бритое лицо худощавого человека — доктор! Он начинал понимать…

Антуанетта склонила голову так низко, что волосы ее касались его лица. А когда подняла ее, то вся сияла счастьем и нежно лучилась.

— Вас избили бревна, и мы вызвали доктора. А теперь вам лучше, Клифтон, и вы мой, совсем мой!

Ее горящие глаза налились слезами, она тихонько поднялась и вышла из комнаты, а ее место у кровати занял доктор.

Клифтон заговорил.

— Который час?

— Около четырех пополудни.

— А затор прорвало сегодня утром?

— Да.

— И удачно?

Глаза доктора улыбнулись.

— Очень, судя по рассказам вашей жены.