Киллер рядом – к покойнику (Сборник) - Михаил Серегин

– Влодек!

Тот повернулся на самом пороге дачи:

– Да… что?

– Сдается мне, что вся эта месиловка в пляжном домике – штучки Анжелы. Только она одна знала, где вы находитесь…

Мосек сел в машину к Свиридову: за рулем своей «шестерки» он сидеть не мог, не слушались рука и нога. Машину он бросил там, где поставил, только закрыл ее.

Он сидел на заднем сиденье, и голова Лены была на его коленях.

– А теперь рассказывай, Слава, какого хрена ты выслеживал Алису? – проговорил Владимир, выруливая со двора.

– А с чего ты взял, что я ее выслеживал?

– Да догадаться нетрудно. Ну… так я жду ответа на поставленный мною вопрос, – цитируя своего излюбленного киногероя Жоржа Милославского из «Ивана Васильевича», проговорил Свиридов. – Так сразу и не объяснишь…

– А вот как ты объяснишь суду, что ты непонятно зачем крутился возле места, у которого происходила перестрелка… возможно… не хочу каркать, даже с человеческими жертвами? А, Слава?

Маркин посмотрел на мерно качающееся у него на коленях тело Лены Котовой с перехватывающими грудь бинтами, на которых уже проступили свежие пятна крови, и проговорил:

– Мне поручили нарыть что-нибудь по похищению Лены Котовой. Вот так. И я наткнулся на машину Алисы и подумал, что она… что она…

– Что – она?

– Может быть, выведет меня на что-либо «жареное».

– Еще приключений на жопу ищешь?

– А вот и ищу! – с удивившим его самого вызовом в голосе проговорил Маркин. – Потому что если мне не искать приключений на жопу, как ты тут сказал, такие, как Котов, окончательно подомнут под себя все.

Владимир усмехнулся:

– А-а… Так ты у нас, оказывается, борец за справедливость? Это приятно слышать. Ну хорошо… Но ты сам что думаешь по этому поводу?.. Или ты тоже, как и Алиса, думаешь, что в Лену стрелял я?

– Если Лена придет в сознание, она сама назовет убийцу. А если бы этим убийцей был ты, то не стал бы везти ее в больницу, а просто спрятал бы концы в воду – и дело с концом.

– Спрятал концы в воду – это в смысле: утопил бы в Калининградском заливе тело? – откликнулся Владимир. – Так, что ли?

– Ну… можно сказать и так.

– Прямолинейно мыслишь, братец, – сказал Свиридов. – Ладно… черт с тобой.

Мосек наморщил лоб и проговорил:

– Я, конечно, не хочу каркать, но вот только если у тебя будут проблемы с законом – обращайся ко мне… только не надо этих кривых усмешек.

– А что ты можешь сделать? Вызовешь мышиную возню в прессе?

– Нет. Мой старший брат – один из самых видных московских адвокатов. Правда, мы с ним не в очень хороших отношениях… Но тем не менее он все сделает для человека, который спас жизнь его брата.

– Я в свое время довольно прилично знал московскую адвокатуру, – сказал Владимир. – Твоя фамилия Маркин… Маркин… Маркин… что-то не припомню я такого адвоката. Хотя, конечно, их там тысячи и тысячи, мог и запамятовать. Но ты же говоришь – один из самых видных…

– Он носит фамилию мамы: Евстафьев.

– Павел Евстафьев?

– Да, его зовут Павел.

– Значит, Евстафьев – твой брат? Ничего себе родственные связи! Что же ты с таким родством сидишь в этом городишке, а не едешь в Москву?

– А я раньше и жил в Москве. А потом возникли проблемы, и… вот так.

– Все понятно. Как говорили мне в детстве, любопытной Варваре на базаре нос оторвали…

– Ну да.

– Подъезжаем, – констатировал Владимир, глядя в лобовое стекло. – Где тут ближайшая больница, да получше? Ты должен хорошо знать город, Славик… Я же тут фактически без году неделя.

– А… ну да. – И Мосек пустился в пространное рассуждение, поясняя, как получше доехать до ближайшей и такой необходимой больницы. …Но объяснения не пригодились. Проезжая мимо КП ГИБДД, Владимир увидел, что молодцеватый инспектор лениво махнул ему жезлом: притормози, братец.

Конечно, Владимир мог не останавливаться, но кто знает, не стоила бы последующая бешеная гонка жизни лежащей на заднем сиденье девушке? Жизни, которая и без того едва в ней теплилась?..

И он остановился и, высунув голову в окно, быстро проговорил:

– Что такое?

– Превышение скорости ремень не накинут аптечки нет где документы, – монотонно, совершенно без всякого выражения и без знаков препинания пробубнил инспектор.

– Вот мои документы, – сказал Владимир и сунул инспектору стодолларовую бумажку, – извини, брат, спешу в больницу. С девчонкой плохо…

– А что такое, – не меняя тона, равнодушно спросил тот, пряча деньги.

– Да несчастный случай… в больницу еду.

– Езжай счастливого пути, – все так же без знаков препинания выдал тот.

Владимир уж хотел было трогаться, но в этот момент к первому инспектору подошел второй – судя по тому, как взяточник вытянулся в струнку, его начальник – и сказал:

– Проверил?

– Да.

– У него превышение скорости.

– Я…

– И на всякий случай посмотрим его машину в компьютере на предмет угона. В последнее время много их стало. Выходи, – обратился он к Свиридову.

Владимир пристально посмотрел на этого самодовольного толстого инспектора, чей массивный живот с трудом помещался в форменной рубашке, и молча протянул на этот раз уже двести долларов.

Это оказало на толстяка неожиданный эффект.

Толстый инспектор махнул рукой, и к машине Владимира ринулось несколько рослых молодцов из будки КП. Толстяк же стал решительно расстегивать кобуру пистолета на своем отвисшем толстом боку.

Свиридов не стал мешкать: машина рванулась с места, подняв облако пыли… Толстяк что-то закричал, перекосив пухлый рот, а потом выхватил-таки пистолет и произвел несколько неудачных выстрелов по колесам уходящей по трассе машины Свиридова.

– Что же теперь будет? – выкрикнул Маркин, которого приплющило к заднему сиденью – так резко стартанул Владимир.

– А что теперь будет? Будет то, чего я боялся больше всего… перегрузки по трассе.

– А это… опасно?

– Опасно это не для тебя и не для меня. Для Лены… У нее, судя по всему, внутреннее кровотечение, так что… можем не довезти.

Где-то там, сзади, еще едва ли не в километре, послышались затухающие звуки милицейской сирены, и Владимир прибавил скорость.

– Сейчас, суки, всем постам скинут: дескать, по трассе движется черный автомобиль марки «Хендэй соната»… принять все меры к скорейшему задержанию, и все такое… – процедил сквозь зубы Свиридов.

– А что тот жирный осел «бабки» не взял? – спросил Мосек.

– А чер-р-р-т его знает! На правильного вроде как не похож, значит, мало дал или еще что-то другое… посерьезнее.

– Что, например?

– Ну, мало ли что, – выдавил Владимир, на бешеной скорости обгоняя целый ряд машин, – может, тачку Алискину признал, она ведь на Котова оформлена… Ведь ты сам, помнится, недавно говорил, что Кашалот всю автоинспекцию сам знаешь на чем вертит.

– А Алиса… как же она там одна будет? – вспомнил Мосек. – Может, стоило меня с ней оставить?

– Может, стоило, а может, и нет. Я не могу доверить тебе мою жену, – после некоторой паузы ответил Владимир. – Я тебя только третий день знаю.

– Значит… лучше было оставить ее там одну… со сквозной огнестрельной раной?

– А что, лучше ее брать с собой… под пули вот этих гибэдэдэшных мусоров и под скорость за двести? Это лучше? – выкрикнул Владимир. – Ничего… уже темнеет, скоро ночь, так что проскочим… сейчас Лену в больницу… и назад!

По его лбу катился пот, голос звучал уже хрипло: так велико было напряжение, снедавшее Свиридова…

Владимира Свиридова арестовали прямо у больницы, к которой он привез Лену Котову.

Но, вопреки ожиданиям, его никуда не повезли, а просто надели наручники и грубо запихнули в омоновскую машину вместе с Моськом.

У последнего снова открылась недавняя рана, и он впал в беспамятство после того, как у него вытекло около литра крови, запятнавшей весь железный пол машины.

Только после этого его унесли в больницу.

А через несколько минут пришли и за Владимиром.

– Пойдем, – угрюмо сказал здоровенный парень с весьма интеллигентным лицом, а сопровождавшие его двое омоновцев в камуфляже синхронно подтолкнули Владимира автоматами так, что тот едва устоял на ногах.

Если бы Владимир видел сегодняшнюю сцену у мусорного бака, то в интеллигентном молодом человеке признал бы фиктивного бомжа «Евгения Марковича», кандидата исторических наук.

Владимира проконвоировали длинным коридором и ввели в большую больничную палату «люкс», по всей видимости, предназначенную для одной персоны, но персоны чрезвычайно важной. Об этом говорила вся та роскошь, с которой была оборудована палата.

Первое, что он увидел, было огромное – словно распухшее – массивное лицо Филиппа Котова, склонившееся над кроватью, на которой лежала его дочь Елена.

Вопреки обыкновению, Кашалот был одет в какие-то невзрачные серые брючки и мятую рубашку, рукавом которой он время от времени вытирал льющийся по лбу и по вискам пот. На его богатырские плечи был накинут белый халат, который был ему явно мал, и в тот момент, когда вошел Свиридов, халат соскользнул с Котова и упал на пол.