Не забывай меня, любимый! - Анастасия Туманова

– Глупости! Молчите… Ложитесь на постель, отвернитесь к стене… Даст бог, всё обойдётся, – Дина схватила тяжёлый свёрток с шинелью и выбежала из комнаты.

Оказавшись в своей спальне, она лихорадочно запихала свёрток под кровать, дунула на свечу, зачем-то глотнула остывшего чаю из стоящего на столе стакана и понеслась вниз, в зал, где уже слышался топот ног пришедших и громкие голоса.

Незваных гостей оказалось пятеро: трое красноармейцев в длинных, сплошь облепленных снегом шинелях, высокий, сутулый и очень молодой комиссар в кожаном пальто, с «наганом» у пояса и ещё один человек, задержавшийся зачем-то в сенях. Но никто особенно не заинтересовался этим последним, потому что взгляды цыган были прикованы к комиссару. Во-первых, нечасто в цыганский дом являлось такое большое красное начальство. Во-вторых, начальством этим оказался не кто иной, как бывший юнкер Александровского училища Алексей Щукин, мать которого три дня назад подверглась такой ураганной атаке со стороны княжны Дадешкелиани.

Дина, стоя на лестнице, пристально смотрела в знакомое некрасивое лицо Щукина с ничего не выражающим взглядом карих глаз. Он почти не изменился. Мельком Дина заметила, что огромное кожаное пальто выглядит на этой несуразной, сутулой фигуре довольно нелепо. Щукин тоже смотрел на неё. Встретившись с Диной взглядом, он улыбнулся, чуть заметно поклонился, и девушка поняла, что тот её узнал.

Таборные сбились в кучу у стены, и теперь оттуда настороженно сверкало три десятка глаз. Детей из комнаты как ветром сдуло: Дина даже не знала, куда мать успела их отправить. На кухне лихорадочно стучали котелками: судя по всему, Копчёнка прятала еду. Один из красноармейцев, потянув носом, двинулся прямо на звон посуды, но его товарищ, шёпотом ругаясь, поймал парня за рукав:

– Гнатюк, стоять! Куды тебя опять прямо с порога волокёт, прорва несытая?!

– Так харчи ж ховают, Гришка, с места мне не сойти!

– А у тебя уж и душа не терпит?! – съязвил рыжий Гришка, продолжая решительно удерживать товарища за шинель. – Я ж и говорю – прорва, когда обожрёшься только?.. Не видишь, растыка, – здесь цыгане! У них дитёв сорок штук по лавкам! Товарищ комиссар, да скажите вы ему, он же ж эдак лопнет когда-нибудь при исполнении…

Щукин на своих солдат не обернулся. Он смотрел на хозяина дома.

– Здравствуй, Яков Дмитрич, – негромко произнёс он.

– Здравствуйте, господин Щукин, – медленно ответил Яков, выходя к порогу, и Дина невольно восхитилась спокойствием отца. – С чем к нам пожаловали?

– Товарищ Щукин, – невозмутимо поправил тот.

– Как прикажете, – в тон ему отозвался Яков. – Так что же, изволите с нами поужинать? У нас радость нынче, родня в гости приехала. И товарищей, какие с вами, за стол приглашайте. Вы цыганский обычай знаете: каждый, кто вошёл, – гость дорогой…

В это время последний из пришедших, закончив стряхивать в сенях снег с сапог, не спеша вошёл в зал. Случайно или намеренно, он остановился прямо в неровном пятне света лампы, и по комнате пронеслось тихое, но дружное цыганское «ах…» «Мардо… Розмар ман о Дэвел[42] – Мардо!» – донеслось до Дины несколько чуть слышных голосов. А сама она не могла сказать ничего, задохнувшись от страха и изумления, потому что в круге света стоял и улыбался, глядя прямо ей в лицо и скаля острые зубы, Мардо. Митька Мардо в кожаной хромовой куртке и таких же сапогах. Встрёпанные кудри выбивались из-под сбитой на затылок фуражки со звездой, а на поясе цыгана висел «наган» ничуть не меньше, чем у комиссара. Испорченная шрамами физиономия Митьки была наглой до предела. Посмотрев на Дину, он чуть заметно подмигнул ей. Девушка отвернулась. Чуть погодя взглянула снова и убедилась, что Мардо не отвёл глаз. «Дэвлалэ, да почему он с ними?!» – растерянно подумала девушка.

Было очевидно, что вопрос этот жгуче интересует не только Дину: цыгане переглядывались и исподтишка толкали друг друга локтями. Илья не спеша поднялся из-за стола и, в упор посмотрев на Митьку, спросил:

– Со кэрэса лэнца, бишэрэскиро?![43]

Мардо медленно, с явным неудовольствием, отвернулся от Дины. Улыбнулся, снова показав зубы, и, глядя прямо в лицо Илье, произнёс:

– Я по-цыгански не понимаю, товарищ. – И отошёл к красноармейцам.

– Ну что, Прохарин, будешь ещё врать, что не цыган? – весело хохотнул Гришка. – Гли, с тобой они и по-своему заговаривают…

– Чего мне врать-то? – усмехнулся Мардо. – Сто разов вам объяснять, дурачьё, морда у меня такая жареная! Меня все цыгане за своего принимают! Устал отбрёхиваться… Вон, товарищ комиссар хорошо по-ихнему говорит…

Наступила тишина. Цыгане продолжали растерянно переглядываться. Дарья вдруг поднялась и двинулась на кухню, где ещё грохотали кастрюли, так стремительно, что один из солдат, попытавшийся преградить ей дорогу, попятился.

– Останьтесь, пожалуйста, здесь, Дарья Ильинишна, – вполголоса сказал Щукин.

Дарья замерла. Повернулась. Выражение её чёрных, чуть раскосых глаз не сулило ничего хорошего.

– Я пока ещё в дому своём, господин Щукин! – отчеканила она. – И заарестовывать меня вам не за что! Мы – люди честные, хлеб свой едим, а не соседский, на чужое отродясь не зарились! И в чужие дома середь ночи с пистолями не ломились! Куда мне надо, туда и пройду, и ваши люди мне не помеха!

– Мама, ради бога… – испуганно вырвалось у Дины, которая, сбежав с лестницы, обняла мать за плечи.

Щукин снова чуть заметно усмехнулся, перешёл комнату и уселся за стол, на котором ещё стояли остатки пиршества.

– Вы напрасно испугались, товарищи цыгане, – спокойно сказал он, оглядывая настороженные смуглые лица, обращённые к нему. – Советская власть не трогает мирных людей, она даёт им свою защиту. Дело, товарищи, в том, что вчера здесь, в Грузинах, мы пытались задержать одну золотопогонную сволочь, врангелевского шпиона. Он ушёл от погони, ранив двух наших солдат. Лично я подозреваю, что скрывается этот человек где-то здесь, на Живодёрке. Мы обошли уже несколько домов…

– Так никого и не сыскали, господин-товарищ? – сочувственно поинтересовался Яков. – Позвольте заметить, что не цыганское это дело – шпиёнов прятать. И навряд ли вы его здесь у кого-то сыщете. Цыгане в такие большие дела не путаются. Для этого учёность нужна, а мы – люди дикие, неграмотные… И сейчас как есть у новой власти на службе, нашим вон и пайку дали, слава богу, не жалуемся. Третьего дня для рабочего класса выступать ходили, и в казармах на Бутырской сколько раз пели, товарищи красноармейцы довольны были… Да вы и сами всё знать должны, не первый день в Грузинах-то живёте.

– Знаю, Яков Дмитрич. Но для порядка всё же и к вам зашли, – Щукин произносил слова размеренно, без всякого выражения, и Дина, стоящая рядом с матерью, никак не могла понять – правду ли он говорит. Но в это время от дверей послышалось короткое, болезненное «дэвла-а…» – и девушка поняла, зачем мать так спешила на кухню. Однако предупреждать Копчёнку, стоящую у стены с посеревшим лицом и не сводящую глаз с мужа, было уже поздно.