Формула влияния - Николай Зорин

Оказалось, что «формулу» легко менять, стоит лишь перенаправить волны, изменить частоту и длину. Появляется множество вариантов: «возжелай» — «уничтожь», «полюби» — «возненавидь», «защити» — «убей» и так далее. Я стал над этим работать и понял, что возможности моего изобретения безграничны. Все мои «формулы» безотказно действуют. Впрочем, вы и сами, Аня, могли в этом убедиться. Вспомните хотя бы эту цыганскую девочку, которую вы в тот момент любили как свою дочь, видели в ней свою дочь, беспокоились о ней, как о собственной дочери. Или вспомните ситуацию в кинотеатре. В бездарном актере бездарного фильма вы увидели своего отца, перенеслись в тот трагический эпизод вашей жизни, заново пережили его и восприняли совсем по-другому: горе и безысходность заменились радостью. Я могу управлять эмоциями людей, заставить любить их друг друга, избавить от страданий, сделать общество совершенным. Вся наша жизнь — совокупность эмоций. Но отрицательных больше, чем положительных. Значит, отрицательные нужно просто «изъять» из употребления — и человек будет безгранично счастлив.

Почему написать я решил вам именно сегодня? Потому что вы находитесь на нужной волне, чтобы лучше понять меня, — вы влюблены, сегодняшней ночью вы достигли наивысшего счастья. А теперь отвлекитесь на минутку, на секундочку протрезвейте и посмотрите объективным взглядом. Кто он, человек, который сейчас вам дороже всего? Кого вы полюбили? Еще неделю назад вы о его существовании даже не подозревали, но смогли убедить себя — вернее, я смог убедить вас, — что знали его всю жизнь. Вы любите этого человека, любите и больше не сомневаетесь в нем, а теперь вспомните, с чего началось это знакомство. Вы считали его преступником, вы обвиняли его во всех мыслимых и немыслимых грехах. Я специально взял этот крайний вариант — тут как с шубами в знойный июльский день, — чтобы показать вам, насколько действенно мое изобретение.

Вам так идет быть влюбленной! Я знаю, что это произошло с вами впервые. Вы всегда были любимой, но сами полюбить не могли никогда. Милая моя Анечка, я тоже очень тебя люблю… Впрочем, мы опять отклоняемся в сторону.

С тех пор, как я понял, сколь неограниченны возможности моего изобретения, прошло почти два года. Все это время я продолжал работать над его усовершенствованием. Я смог окончательно «приручить» свои «формулы» и заключить их в наиболее удобные формы. Воздействие может происходить по-разному: в виде все того же кода, через компьютер, но главная моя гордость — прибор, который мне удалось создать. Он меньше и легче мобильного телефона, а мощность его поистине невероятна. Посредством этого прибора я могу воздействовать на огромную толпу. Да вы сами видели, что происходило на рок-концерте и в парке.

Вам, наверное, покажется странным, почему я, собираясь устроить общество счастливых людей с исключительно положительными эмоциями, воздействовал на их отрицательные стороны. Объясню. Все это были эксперименты, пока только эксперименты, мне нужно было проверить разные возможности. Общество будет счастливо, но для того, чтобы сохранить это всеобщее счастье, необходимо постоянно быть начеку. Ни одно государство, даже самое миролюбиво настроенное, не может существовать без армии. Моей армией, которая встанет на страже покоя и мира совершенного общества, будет эта возможность отрицательного воздействия.

А теперь я приступаю к главному. Рок-концерт, на котором я провел свой эксперимент, стал для меня настоящим триумфом, показал неограниченную силу моего изобретения, но именно там я вдруг столкнулся с неожиданным препятствием. Существует категория населения — психически неполноценные и умственно отсталые люди, на которых воздействовать невозможно. Их эмоции не поддаются контролю, их нельзя упорядочить. Этих людей не получится сделать счастливыми, и потому им не будет места в новом совершенном обществе. Вывод напрашивается сам собой — значит, от этих людей нужно общество избавить. Начать действовать я предполагаю в самое ближайшее время. У меня все подготовлено. Не хватало только вас, Анечка, — без помощника мне трудно справиться. В чем именно будет заключаться ваша миссия, мы обсудим позже. Я уверен, что вы встанете на мою сторону и не откажетесь помочь. Ведь вы разумный человек и не можете не видеть, что путь развития общества, предложенный мной, — единственно верный. Через три дня у меня намечена первая крупномасштабная акция по избавлению нового государства от ненужных, мешающих людей в самой большой психиатрической больнице региона. Я воздействую на медперсонал таким образом, что тот сам и уничтожит своих пациентов. Звучит жестоко, да? Согласен, немного жестоко. Но посмотрите на все это разумно, и вы поймете, что другого выхода нет.

Я жду вас сегодня в двенадцать. Вам нужно время, чтобы все осмыслить. Уверен, что вы сделаете правильный выбор. Во всяком случае, очень на это надеюсь. Приходите туда, где сегодня ночью вы были так счастливы».

Подписи не было. Как не было никакой необходимости подписываться. Мой адресат прекрасно сознавал, что я пойму, кто он. Да и придумать подходящую подпись теперь было бы затруднительно. Как бы он подписался? «Твой любимый»? Такого человека больше не существует. Предатель! Подонок! Мразь! Как же мне теперь жить?

Да разве я собираюсь жить? Разве имею право думать о собственной жизни? Моя личная боль, мое личное горе ничего не значат. Если я не уничтожу его, он убьет всех этих людей. Он убьет их только за то, что они не вписываются в его безумную систему. Их эмоции не поддаются контролю. Что ж, и мои эмоции больше его контролю не поддадутся.

Несмотря на бессонную ночь, несмотря… ни на что, голова работала удивительно четко. План действий возник сразу и был настолько ясным и безукоризненно выверенным, будто я давно его продумала. Я выключила компьютер, сняла жесткий диск, написала письмо Федору, присоединила к нему диск Кирюхина, взяла пистолет и вышла из дому. Спрятать диски с письмом я решила в заброшенном офисе конной школы. Найти все это там сможет только Федя, а сказать ему об этом я успею. Не сейчас, чтобы не подвергать его жизнь опасности, потом, позже, на тюремном свидании.

Конная школа находилась в километре от нашей дачи. На обратном пути я заехала попрощаться с мамой и Машкой. Конечно, я им не сказала, что прощаюсь, объяснила, что проезжала мимо, возвращаясь из командировки, но все равно сцена вышла ужасная. Мама, сдерживая слезы, поздравила меня с днем рождения заранее, ведь завтра я не приеду, подарила браслет и потребовала, чтобы я тут же надела его на руку. Машка опять, как в прошлый раз, вцепилась в меня с плачем и ни за что не желала отпускать. Кажется, они обе что-то такое почувствовали. Что касается меня, то я уже неспособна была испытывать ничего, никаких нормальных человеческих чувств. Я была настроена на убийство. На одно лишь убийство.

На въезде в город я позвонила Главному, предупредила, что ни сегодня, ни в ближайшие дни на работу не выйду, и отключила телефон. Завершив, таким образом, все земные дела, поехала на Бородинскую.

Я оказалась там раньше на целых пятнадцать минут, что было мне на руку. Я хотела застать его врасплох. Но вышло, что это он застал меня врасплох. Мы столкнулись на темной лестнице: он спускался вниз, я — поднималась. Пистолет у меня был в кармане куртки — специально надела куртку, хоть день был жарким, ради этого широкого, вместительного кармана, — но от неожиданности растерялась и не смогла убить его здесь. Он обнял меня за плечи и повел в свою квартиру. Закрыл дверь на ключ, и мы пошли в комнату.

Здесь все изменилось. Он убрал со стола и поставил его на прежнее место, заправил постель — не осталось никаких следов счастья. И хорошо, и правильно, так мне было бы сложнее его убить. Но почему он сам об этом не подумал? Совсем во мне не сомневался? Напрасно, напрасно.

— Садись, — он кивнул на стул, — нам нужно поговорить.

— В этом нет никакого смысла, — сказала я, вытащила из кармана пистолет и направила на него. Он совсем не испугался, даже не удивился — взгляд его дьявольских глаз остался все таким же бесстрастно спокойным.

Я сделала шаг вперед, потом еще и еще, я все приближалась к нему, боясь промахнуться, боясь выстрелить. В душе не было никаких чувств, в голове множились и гудели, как рой, назойливые мысли, но я их не слушала, я приближалась. Позади меня раздался какой-то звук, но и его я проигнорировала, сосредотачиваясь на выстреле. Еще полшага — и… Аркадий протянул руку и вдруг выхватил у меня пистолет. Направил его туда, на этот так и не определенный мною звук и выстрелил. Вскрикнул человек — не Аркадий, не я, кто-то другой, третий, кого не было и не могло быть здесь. Упало тяжелое тело, какой-то предмет ударился об пол и покатился. Я обернулась, но не успела увидеть, кто он, этот человек, потому что Аркадий резко развернул меня к себе лицом.