Золотая Ладья - Дмитрий Смирнов

— Скажи мне правду, — попросил он. — Ты заверял меня, что княжна тебе безразлична. Почему же на тебя она обращает внимание, а меня даже взглядом не хочет удостоить?

Кандих усмехнулся, оглаживая тонкие усы.

— Видишь ли, друг мой, — изрек он с видом знатока, — девицы любят парней речистых да видных. А ты все стоишь в сторонке и дожидаешься, пока на тебя взглянут. Даже не заговоришь с ней. С чего бы она на тебя смотрела?

— Так ведь она княжна — как же я сам с ней заговорю?

— Ну, тут уж тебе решать. Чего ты от меня хочешь? Выжди удобный случай и потолкуй с ней, блесни своими умениями и познаниями.

Рогдай погрузился в еще большую печаль. Чем он мог блеснуть, чтобы покорить княжескую дочь? Даже читать был необучен, пока сидели в Хранилище — Кандих его выучил разбирать буквы… Правда, никто лучше него не знал всех секретов леса. Но для чего это Любаве?

Так он размышлял, выйдя из терема и бредя мимо сеннника. Неожиданно взгляд его упал на Бьорна, молодого послушника с Гаутланда, который жался к углу конюшни и делал ему рукой какие-то знаки.

Мерянин приблизился неохотно и оглядел Бьорна недружелюбно.

— Чего тебе?

Послушник с видом заговорщика пригласил Рогдая зайти за угол, укрывшись тем самым от посторонних глаз.

— Поговорить хочу, — признался он тихо.

— Ну, говори, — позволил Рогдай, понимая, что просто так от Бьорна ему не отвязаться.

— Ты ведь был с урманами?

— Ну, был.

— И как тебе у них?

— Да я пробыл с ними всего только пару седьмиц, — Рогдай пожал плечами, не понимая, к чему клонит собеседник.

— Они тебе рассказывали про Гаутланд?

— Нет. Да и не думаю я, что они родом оттуда. Насочиняли, небось, чтобы повод был за грамотой к Званимиру обратиться и чтобы ворота перед ними открыли.

Послушник погрустнел.

— Я уже немало времени сопровождаю преподобного наставника Августина, — проговорил он задумчиво. — Но чем больше я нахожусь рядом с ним, тем сильнее в моей душе роятся сомнения. Правильно ли я поступил, покинув родину и отказавшись от веры своих отцов? Мы повидали с ним множество народов и обычаев — тебе и не передать. Неужели все они веками жили неправильно, и только один народ в целом свете знал истину? Может ли быть подобное?

— Так ты что — надумал вернуться на родину? — удивился Рогдай.

Бьорн потупился.

— Я не знаю, как мне быть, — лицо его сейчас отражало следы напряженной внутренней борьбы. — И не знаю, куда мне нужно идти.

Украдкой оглядевшись и убедившись, что за ним никто не следит, он порылся за пазухой.

— Вот, смотри, — послушник осторожно развернул ворсистую тряпицу, в которую было что-то завернуто.

Мерянин увидел небольшую, в полтора пальца высотой, фигурку человечка с длинными волосами. Вырезана она была из сучка ясеня, но довольно грубо. Клиныш заостренного носа переходил в треугольную бороду, над щелками глаз обозначились налучья бровей, а рот казался совсем тонким — резец коснулся его вскользь.

Рогдай осторожно взял фигурку и повертел в руках. На торце ее был выведен незнакомый ему знак.

— Кто это? — спросил он.

— Бог Фрейр, — ответил послушник. — Ему поклоняются на моей родине.

— Ты, стало быть, продолжаешь хранить изображение бога своих предков и после обращения в новую веру?

Бьорн кивнул и потупил глаза.

— За это мне порой достается от моего наставника, преподобного Августина. Он считает, что бесы по-прежнему искушают меня. Но я очень любил своего отца, а он относился к Фрейру трепетно…

— Чем же он так славен, ваш бог? — спросил Рогдай, невольно позабыв о своей грусти.

Послушник робко улыбнулся.

— Мы жили на побережье Кленг-фьорда. Отец был бондом в фюльке[118] местного ярла Синдри, который носил титул ховгоди — владельца земли с храмом. Там, среди острых скал, где ревут сердитые ветры, оставляя морскую соль на губах, а небо всегда хмурое и сердитое, стоял хов[119] Фрейра. Отец с детства водил меня в святилище, где высилась большая, в два человеческих роста, статуя бога, расписанная яркими красками. Я помню ее как сейчас: золотые волосы и голубые глаза, белые одежды, подпоясанные черным поясом.

— И что, все урмане почитают этого бога?

— Не все. Фрейр больше покровитель земледельцев и меньше — вестфольдингов[120], хотя боевыми подвигами он тоже известен. Отец мне говорил, что Фрейр пришел в наш край из Ванахейма — земли, на которой мы сейчас с тобой стоим. Он был владыкой воздуха, солнечного света, вод и дождей, плодородия и мира. Однако гордые Асы приняли чужака и оставили у себя в Асгарде. Они даже подарили ему Альвхейм — Волшебную Землю светлых альвов и фей.

— Твой Фрейр — бог природных сил? — уточнил Рогдай.

— Да, — подтвердил Бьорн. — Солнечный свет, а также земные стихии в его власти. У нас на севере нет солнечных богов. Асы суровы и сумрачны, они учат слушать подземный мир и постоянно воевать. Но Фрейр — другой. Он светел и несет людям жизнь, наставляет радоваться труду на своей земле и избегать вражды между племенами и родами. Фрейр не требует отнимать жизни, хотя в свое время и прославился битвами с великанами. У него есть чудесный меч, приносящий победу, который сияет золотыми лучами. Ездит он на мудром вепре с золотой щетиной, которого зовут Гуллинбурсти, а еще — на коне Блодугхофи, умеющем скакать по облакам. У него даже есть своя волшебная ладья Скидбландир, сотканная из облаков. Она может быть огромной, чтобы вместить всех богов, а может уменьшаться до размеров платка.

— Для новобращенного последователя Единого Бога ты слишком восхищаешься верой своих предков, — заметил Рогдай.

— Понимаешь, — Бьорн понизил голос и заглянул в глаза мерянина доверительно, — со мной творится что-то странное. С того дня, как я оказался в этом краю лесных воинов и землепашцев, я постоянно слышу неясный зов. Он звучит где-то в самой глубине сердца, но он заставляет мое тело трепетать! Я чувстую смутное волнение, когда ступаю по этой мягкой траве, когда вдыхаю хвойный воздух чащоб или смотрю на игры лесных птиц. Я повсюду осязаю присутствие бога моего отца — златовласого красавца Фрейра…

Внезапно он схватил Рогдая за рукав рубахи.

— Только прошу тебя, не говори об этом никому! Если узнает Августин, он будет бить меня плетью до тех пор, пока не сдерет всю кожу.

— Будь спокоен, — заверил мерянин.

— Я начал совсем по-иному видеть мир, — через мгновение продолжил послушник. — Иными глазами. В каждом сочленении дубовых ветвей мне видится руна Жизни, обращенная к небесам, в каждом луче солнца, пробивающемся сквозь лиственную вязь — отсветы золотых локонов Владыки Природных Стихий. Еще я слышу шорох одежд лесных фей, поступь статных оленей и могучих вепрей — зверей Фрейра. Здесь все неразрывно связано с ним. Второе имя Фрейра — Юнгли. В наших сказаниях говорится, что от него в краю фьордов пошла династия Юнглингов, управлявшая свеонами много поколений.

Рогдай насторожился.

— Про Юнглингов я слышал, — сказал он. — Нам толковал о них жрец кривичей. Это Юные, род словенских воителей, что некогда вышли из этих дремучих лесов, создали великую державу и расселились по бесчисленным землям других племен и общин, что было подобно восходящему солнцу…

Бьорн с надеждой посмотрел на мерянина.

— О Юнглингах говорится в берестяных писаниях, которые ты читаешь?

— Да. Там есть сказания о непобедимом вожде Велимире, создавшем первые дружины Юных. Есть и о походах отважного вождя Влиды.

— Я хотел бы видеть эти книги, — в глазах послушника была мольба.

— Но зачем?

— Хочу сам разобраться во всем. Понять, откуда что пошло. Где истина, где ложь. Откуда исходят мои корни, мой род. Юнглинги — потомки богов, а это значит, что и я, их далекий отпрыск, тоже несу в себе кровь светоносных творцов Мироздания.

Рогдай даже тихонько присвистнул. Он уже видел, какая борьба разгорается в душе молодого ученика франкского монаха.

— Берестяные дощечки принадлежат радимичам. Я не волен ими распоряжаться. А уж допустить тебя до них или нет — то решать хранителям и князю.

Внезапно перед собеседниками словно из пустоты выросла фигура Августина, заставив их вздрогнуть.

— О чем ты рассказываешь нашему гостю? — спросил он с искренним участием.

Бьорн торопливо сунул фигурку в складки одежды.

— Я говорил с ним об истинной вере и о том, как донести Слово Божье до самых далеких от нас народов!

Августин внимательно посмотрел на послушника.

— Ложь — это большой грех. А ложь своему наставнику — грех вдвойне. Чтобы ты хорошо уяснил это, после ужина ты получишь десять плетей, — сказал он будничным тоном. Потом монах обратил взгляд на мерянина. — Не слушай, Рогдай, эти вздорные измышления запутавшейся души. Я давно успел заметить, что у большинства народов, не просвещенных истинной верой, в головах страшная каша из богов и обрядов. Потому они сами толком не ведают, что им делать, а от чего воздерживаться. Иоанн слишком молод и еще не освободился от своего нечестия. Лукавый все так же смущает и соблазняет его ложными образами, но я сумею воспитать в нем твердость, потребную служителю воли Господней.