Точка отсчета - Андрей Николаев

Лешка нырнул. Несколько минут назад он заметил зарывшегося в песок ската. Конечно, скат добыча так себе, но есть можно.

Осторожно приблизившись, Лешка тщательно прицелился и ударил острогой. Он почти попал туда, куда хотел — чуть пониже глаз и сразу пошел наверх. Фонтаном взметнулся песок, скат рванулся в сторону, полосуя воду длинным хвостом с шипом на конце. Лешка вынырнул и стравил линь — приближаться к скату было опасно. Вдвоем с Дженни они подтянули ската к берегу, вытащили на мелководье, затем на песок и только здесь Лешка добил его кокосом.

— Потроши добычу, женщина, — сказал он, сурово хмуря выгоревшие брови, — а мужчина разведет огонь.

Иногда они играли в первобытных людей, но сейчас Дженни не захотела принимать игру.

— Сам потроши, — сказала она, — костер зажечь — зажигалкой чиркнуть, а рыбу чистить — перемажешься до ушей.

Лешка сходил в хижину, взял нож, вернулся и, присев над скатом, прикинул, как его лучше разделывать. Да, что перемажешься, это точно.

— Будешь наказана, женщина, — мрачно пообещал он, — два дня ни глотка пива не получишь.

Припасами ведал он и имел полное право так говорить.

— Тогда ночью не приставай! И вообще, спать будешь на пляже.

— Джен, ну ты чего? Я же пошутил. Холодно на пляже.

— Одеяло возьмешь.

— Блохи песчаные, крабы. Ну Джен! А хочешь, я тебе шип отдам, — Лешка отрубил скату хвост и поднял его.

Шип был действительно огромный, сантиметров двадцати в длину.

Дженни посмотрела на шип и прищурилась:

— И свои ласты на неделю.

— Ладно.

Лешка, вздохнув, перевернул ската и вспорол ему брюхо. Угораздило же спорить с женщиной. Вот о чем надо было отца спросить: всегда ли это бесполезно?

Дженни уже разожгла костер из плавника и сухих пальмовых листьев и устроилась в тени хижины. Хлопнул клапан и Лешка сглотнул — Дженни открыла банку пива, подняла ее в знак приветствия, и, отхлебнув, закатила глаза.

— Вот чего мне не хватало — глотка светлого пива!

Лешка повернулся к ней спиной, продолжая терзать ската. Еще издевается!

Что-то ледяное коснулось его спины между лопаток, он заорал во все горло, бросил нож и отскочил в сторону.

Дженни, сгибаясь от хохота, стояла возле него с банкой холодного пива в руке.

— Мужчина… ха-ха-ха… ой, не могу… мужчина хочет пить? — наконец удалось ей выговорить.

— Хочет мужчина пить. Еще как хочет, — хмуро подтвердил Лешка.

— Тогда держи, — она вынула руку из-за спины и протянула ему запотевшую банку. — Извини, ты такой смешной был.

Лешка посмотрел на свои руки, измазанные рыбьей кровью и слизью, на вожделенную банку, подобрал нож и снова присел над скатом.

Дженни сорвала клапан.

— Ну-ка, открывай рот, — скомандовала она.

Лешка послушно запрокинул голову и раскрыл рот как можно шире, словно птенец в гнезде. Обжигающе холодное пиво показалось ему самым чудесным напитком, какой он когда-либо пробовал.

— Хватит, — сказал он, захлебываясь.

Дженни, наклонившись, быстро поцеловала егов губы, поставила банки на песок и присела рядом.

— Давай вместе, — сказала она и перевернула ската на брюхо, — надрежь вот здесь, возле головы и держи, а я шкуру сниму.

Запеченный над углями скат оказался совсем неплох, хотя, может быть, они просто здорово проголодались. На десерт было кокосовое молоко и брикет мороженого на двоих — его осталось всего три брикета и приходилось экономить до прихода старого Генри, шкипера, который возил им продукты и пресную воду из Маджуро.

Прибравшись возле хижины, они прилегли в тени под навесом. Лешка лениво смотрел в небо. Небо было синее, а к горизонту светлело, почти сливаясь с белыми перистыми облаками. На глаза попалась воткнутая в песок острога с красными трусиками на трезубце — Дженни предпочитала ходить по острову, завязывая на бедрах легкий шелковый платок, или вовсе голышом, но купалась исключительно в трусиках.

Они были на острове почти две недели, и Лешка спокойно мог пробыть здесь еще столько же, но Дженни, похоже, скоро начнет скучать без дискотек, голографического кино и надоедливого шума большого города. Придется возвращаться.

Краб — пальмовый вор, подобрался к мешку, куда они складывали банки из-под пива, шкурки бананов и обертки от мороженого, и явно вознамерился продырявить мешок, чтобы ознакомиться с его содержимым поближе. Лешка нашарил кусок деревяшки и запустил ею в краба. Тот боком отбежал за ближайшую пальму. Вообще, они и крабов ели. Только не таких, а тех, что ловили в лагуне. Лешка научил Дженни складывать пирамиды из крабьих панцирей и теперь возле хижины, на специально отведенном месте, возвышалось несколько красноватых башенок. У Дженни пирамидки выходили выше, но Лешка строил быстрее. Опыт, как-никак.

Надо бы завтра вывезти мусор, а то крабы растащат по всему острову, подумал Лешка. На глаза попалась вытащенная на берег лодка, которую они арендовали в Маджуро. Хорошая лодка, по воде летит, как разгоняющаяся летучая рыба, но на ней только по ближайшим атоллам можно пройтись — слишком маленькая. А на атоллах делать нечего: лишь на одном живет какой-то художник. Разок они с Дженни сплавали к нему. Он показал им свои картины, слишком яркие, на вкус Лешки, но Дженни на обратном пути разъяснила, что художник работает в манере Поля Гогена, который тоже писал картины примерно в этих краях два века назад. Лешка ей поверил — она собиралась стать искусствоведом, однако отношения к картинам не переменил. И потом ему совсем не понравилось, как художник смотрел на Дженни. Разве что не облизывался, а сам уже почти старик. Ну, что под тридцать лет — это наверняка.

Лешка перекатился на бок, подпер голову ладонью и стал смотреть на Дженни. Она лежала на животе, положив подбородок на кулачки, и сонно смотрела вдаль. Она была вся такая ладная, коричневая, как шоколадка. Только на бедрах кожа была чуть светлее. Везет же некоторым — сколько ни загорают, хоть бы что, а он обгорел в первый же день и до сих пор шкура слезает со спины клочьями. И нос обгорел, и даже уши!

Лешка переместился поближе к Дженни, она скосила на него глаза, но ничего не сказала.

Он легонько провел подушечкой указательного пальца ей по спине от шеи, до того места, где спина заканчивалась, и на ягодицах были две такие симпатичные ямочки. Дженни закрыла глаза и повела плечами, будто ей вдруг стало зябко.

— Щекотно? — спросил Лешка.

Дженни промолчала, только ресницы ее едва заметно дрогнули.

Он снова провел пальцем по ее спине.

— Щекотно?

Она повернулась набок и посмотрела на него так, что он почему-то почувствовал себя неуверенно.

— Лешка, — сказала Дженни, — ты такой дурачок…

— Почему?

Дженни вдруг толкнула его в грудь, и Лешка повалился на спину. Она придавила его руки к песку, прижалась лбом к его лбу, и ее светлые глаза слились в одно зеленое озеро.

— Ты совсем ребенок, — прошептала она.

— Я старше тебя почти на год, — почему-то тоже шепотом возразил Лешка.

— Это ничего не значит.

Она поцеловала его, потерлась щекой о его лицо, потом коснулась губами уха. Стало щекотно и немного тревожно. Дженни провела язычком по его шее ниже уха, и он запрокинул голову. Теперь небо и земля поменялись местами — небо было внизу, а желтый песок и зеленая лагуна сверху. До него уже дошло, почему Дженни назвала его дурачком, но с утверждением, что он ребенок, Лешка согласиться никак не мог. Эти слова требовалось оспорить немедленно… ну, может, чуть погодя…

Черная точка на небе, которое стало землей, привлекла его внимание. Лешка присмотрелся, но из положения, в котором он находился, было трудно разглядеть, что это такое.

— Дженни, подожди.

Теперь он ясно видел, что это не корабль и не катер — к острову, паря над водой на высоте около пятнадцати метров, шел глайдер.

— Подожди, Дженни. К нам кто-то летит.

— Где? — Дженни подняла голову. Глаза ее были слегка затуманены. — Вот гады. Нашли время.

Она села на песок и обхватила колени руками. Лешка надел шорты и приставил ладонь козырьком ко лбу.

— Шестиместный. Это не морская полиция — цвета не те, — сказал он, — ты бы оделась, а?

Дженни поджала губы, но спорить не стала и, повязав на бедра платок, встала рядом с ним.

— Кого это несет?

— Сейчас посмотрим, — сказал Лешка.

Глайдер прошел над лагуной, завис над берегом, поднимая песок, и тяжело осел. Из кабины вышли трое мужчин. Один, белобрысый, длинный, был в светлых брюках и гавайской рубашке навыпуск, а двое других, темноволосые и похожие, как братья, были в термозащитных пятнистых куртках и брюках. Что ж, в таких куртках можно и в жару и в холод ходить, но почему-то Лешке это не понравилось. Белобрысый, не оборачиваясь, произнес короткую фразу и один из пятнистых, повыше ростом, поправил что-то под курткой.

Незнакомцы не торопясь двинулись к хижине — белобрысый впереди, с любопытством оглядываясь, а пятнистые чуть сзади.