Мир всем - Богданова Ирина

Вторым номером у меня шёл Серёжа Колокольцев, тот самый, которого директор застукала за курением. Серёжа на уроках постоянно спал, а проснувшись, мог долго сидеть и смотреть в окно, витая мыслями в тысячах световых лет от школьной доски.

Хруст снега под ногами вернул меня на десять лет назад, когда мы с подружкой бежали в кино на выклянченные у родителей деньги и гадали, увидим ли в зале Никиту — мальчика из старшего класса, в которого были влюблены все девочки школы. И мы его увидели! Никита стоял возле касс с невзрачной девочкой из другой школы и смотрел на неё такими глазами, словно она была королевой красоты.

Не знаю почему мне вдруг вспомнился Никита, — ведь память не спрашивает нас, можно или нельзя, а приходит когда захочет. Из какой бесконечной дали смотрю я сейчас на довоенное время, когда будущее представлялось летящим в небо ярким воздушным шариком, родные и любимые были живы, и счастье в руках казалось настолько будничным, что на него не обращали внимания.

Через пару километров хода впереди замаячили крыши приземистых домиков с кое-как залатанными крышами. Среди убогих построек новизной выделялась крепкая изба в три окна с голубыми ставнями.

Мне навстречу шла женщина с пустыми вёдрами на коромысле. Я остановилась:

— Здравствуйте, не подскажете, где живут Аносовы.

— Так вот же они, — женщина указала на новый дом и вздохнула, — кому война, кому мать родна.

Судя по утоптанному снегу подле сарая и по коричневым пятнам навоза, семья жила зажиточно и держала скотину. Едва я успела ступить во двор, как из-за поленницы дров выглянул Саша. Заячий треух съехал ему на правый глаз и придал вид залихватский и глуповатый.

— Ой, Антонина Сергеевна, вы к нам, что ли?

— К вам.

Он округлил глаза:

— А бати дома нет, только мама.

— Значит, я поговорю с мамой. Проводи меня.

Ссутулив плечи, Саша неохотно пошёл впереди, загребая снег носками валенок. На крыльце остановился и тревожно спросил:

— Я что, плохо себя вёл?

— Нет. Я обхожу всех учеников, чтобы познакомиться с родителями и узнать, как вы им помогаете.

Саша повеселел:

— Я хорошо помогаю. Мы с батей вчера мясо вялили. — Он вдруг запнулся. — Ой, батя не велел никому рассказывать. Сказал, болтун — находка для шпиона.

— Я точно не шпион, — сказала я, и он с облегчением выдохнул, выдыхая изо рта облачко пара.

Сашина мама жарила на плите оладьи. Стопка оладий возвышалась посреди стола рядом с банкой сметаны. Помимо воли в мыслях промелькнул вопрос, откуда у Амосовых дефицитная мука в таких количествах, что из неё пекут оладьи на ужин, когда большинство хозяек праздничный пирог из манки разводят. При виде меня Сашина мать метнулась к столу, прикрыть оладьи, но вовремя сообразила, что уже поздно, и замерла, держа руки с полотенцем на весу. Я постаралась сделать вид, что ничего не заметила. В конце концов, я не участковый инспектор и не уполномоченный по борьбе со спекуляцией. Кроме того, достаток Амосовых может оказаться совершенно законным.

В ответ на вопрос, застывший в глазах Амосовой, я улыбнулась:

— Здравствуйте, я Сашина учительница, Антонина Сергеевна. Я работаю в Колпино недавно, поэтому хожу знакомиться с родителями учеников.

— А-а-а, — протянула Амосова и засуетилась. — Садитесь, пожалуйста. Угощайтесь.

А я тут стряпню затеяла, мне мучки из деревни прислали, вот и решила своих побаловать. — Она тараторила без перерыва, перебегая взглядом с одного предмета на другой, лихорадочно определяя, что ещё необходимо припрятать от чужих глаз.

От тепла печи и от запаха оладий у меня закружилась голова. Чтобы собраться, я отогнала от себя мысли о еде и посмотрела на Сашу. Схватив оладушку, он запихал её себе в рот и сидел едва дыша.

Я обратилась к Амосовой:

— Хотела у вас спросить, вы контролируете выполнение домашнего задания у Саши? Рассказывает ли он вам про школу?

— Рассказывает? А зачем? — искренне удивилась Амосова. — Пусть учится как умеет. Мы его в учёные не прочим. Учёные-то, вон они, в рваных чулках бегают да деньги до получки занимают. (Я тоже сидела в рваных чулках, правда, тщательно заштопанных на пятках.) А честный труженик всегда себе копейку заработает. Вот наш папка — работает мясником в магазине — и семью обеспечивает. А учился бы в каком-нибудь институте, и сидели бы мы с пустыми карманами. Так что нашему Сашку учёба ни к чему, хорошего мясника из него и отец сделает! — Выпалив тираду, Амосова выпрямилась и сурово бросила: — Думаете легко правильный разруб сделать? Этому в институтах не учат.

Слово «институт» в её устах сочилось презрением. Я поняла, что единомышленника здесь не найду, и встала:

— До свидания. Пойду дальше. И всё-таки постарайтесь проследить, чтоб Саша не забывал делать уроки. Мясник уважаемая профессия, но аттестат об окончании средней школы дают по результатам экзаменов, а не по результатам разруба туши.

— Конечно, всенепременно! — заюлила Амосова. Она схватила газету и принялась заворачивать туда оладьи. — Вот, возьмите оладушки, Антонина Сергеевна, не побрезгуйте. Может, когда моему оболтусу пятёрку поставите, будем премного благодарны.

Меня словно хлестнули тряпкой по лицу. Я вспыхнула:

— Спасибо за предложение, но я ставлю оценки за учёбу.

Мне хотелось как можно скорее вырваться на улицу из этой блинно-мясной сытости, и я продолжала вести в мыслях диалог с Амосовой, пока не дошагала до небольшого то ли домика, то ли сарайчика, где жил Серёжа Колокольцев.

— Манька, Манька, куда побежала босиком?! Поймаю — веником надеру.

— А не поймаешь! Не поймаешь! — рассыпались за шатким заборчиком озорные детские крики.

Заглянув во двор, я увидела, что по снегу носится босая девчушка лет пяти. С красными как яблоки щеками она быстро юркнула в приоткрытую калитку и уткнулась мне в колени. Я подхватила её на руки.

— Ты кто такая?

Подоспевший Серёжа Колокольцев искоса глянул на девчушку, и его лицо приобрело замкнутое выражение:

— Это моя сестрёнка Манька. Никакого нет с ней сладу, — он вздохнул, — придётся пороть.

Судя по всему, наказания Манька не боялась, потому что немедленно скорчила рожицу и показала брату язык.

Я перевела взгляд на Серёжу и с ужасом увидела, что он тоже стоит босиком. Перехватив мой взгляд, он покраснел и повернул к дому, оставляя на снегу вдавленные следы пяток. С Манькой на руках я пошла позади. Коридора в доме-сарайчике не было, и дверь открылась сразу в комнату с круглой печкой- буржуйкой из железной бочки. Щелястый пол прикрывал пёстрый домотканый коврик, истёртый от долгого употребления. Из мебели в комнате стоял стол с двумя лавками и в углу на полу лежал полосатый тюфяк, набитый сеном, почти такой же, на каком спала я.

— Серёжа, почему вы все без обуви?

— А в ботинках Лёнька пошёл гулять, — из-за занавески, перегораживающей комнату, выглянула растрёпанная девочка-подросток лет тринадцати. — Сегодня его очередь ботинки носить.

Я растерялась:

— У вас что, одни ботинки на всех?

— Почему одни? — удивилась девочка. — У нас ещё резиновые сапоги есть, я в них в школу хожу. Только я сапоги никому не даю, а то порвут. — Она закатила глаза к потолку. — Мальчишкам ничего нельзя доверить. — Наклонив голову к плечу, она осмотрела меня с ног до головы: — Вы к маме пришли?

— Я пришла к Серёже, он мой ученик.

— А-а, — понятливо протянула девочка, — моя учительница тоже к нам приходила. Ругала, что я учусь плохо.

— А ты учишься плохо?

Девочка глубоко вздохнула:

— Мне бы семилетку скорее дотянуть да на завод пойти работать. Там и карточки рабочие, и талоны на мануфактуру дают, — она кивнула головой в сторону притихшей Маньки, — да и мальцов поднимать надо. Маме одной с такой оравой не справиться.

Я посмотрела на Серёжу. Насупившись, он стоял около стола и делал вид, что разглядывает керосиновую лампу.

— Серёжа, сколько вас у мамы?