Человек, ставший Богом. Мессия - Жеральд Мессадье

– Демона нет, – пробормотал Иисус. – Или Демон такой же древний, как и всемогущий Бог.

Они братья. Они разделили между собой мир. Все так просто! Демон бывает и добрым и злым – как человек. Но прощения нет. Богу не за что прощать Демона, равно как Демону – Бога, а Луне – Солнце.

«Я умираю, – подумал Иисус. – Я умер…»

Действительно, умирало все его прошлое. Он во второй раз хоронил Иосифа. И свое детство, и свою юность иудея.

Он вдруг понял, что хочет, чтобы чьи-то сильные руки обняли его и прижали к себе. Иисус лег. Измученный и опечаленный, он наконец заснул.

Утром Иисус стал помогать крестьянам, убиравшим хлеб, и удивился собственной энергии.

– Оставайся с нами, – предложил один из крестьян. – У нас красивые девушки и сочные апельсины.

Вместо ответа Иисус улыбнулся. Крестьяне решили, что имеют дело со слабоумным.

Иисус обедал вместе с крестьянами, когда вдруг его осенила идея. Если Богу не за что прощать Демона, значит, не будет Судного дня и, тем более, конца света. Он даже перестал жевать. Но куда приведут все эти мысли? Иисус посмотрел на чашу с сыром и нехотя стал есть.

– Сын мой, ты не можешь жить как бродяга, – сказал пожилой крестьянин, давно наблюдавший за Иисусом. – Ты молод и силен. Тебе надо обзавестись хозяйством. Тебе недостает огня, и это гложет тебя.

Недостает огня! Рука на щеке, голая нога на его ноге, чтобы преодолеть дороги сна! Он об этом когда-то мечтал! Но не теперь. Иисус посмотрел на свои ладони, изрезанные колючими колосьями. Они зарубцуются гораздо раньше, чем его сердце.

Вот уж третью ночь подряд он почти не спал. Кому молиться? Как удостовериться, что молитва будет услышана Богом, а не Демоном? Мысли Иисуса упрямо возвращались еще к одному суждению Досифая: нравственный закон является законом человеческим. Великий Дух не заботится о нем и позволяет каждому человеческому существу самому устанавливать заповеди и запреты. Значит, у Моисея было видение. Или он был обыкновенным комедиантом, одним из тех бесстыдников, которые выступали в римских театрах Декаполиса. Если бы Иосиф узнал мысли Иисуса! Моисей отправился на гору, чтобы записать заповеди на каменных скрижалях, а потом совершенно искренне утверждал, будто их продиктовал ему Бог. Конечно, можно было бы принять эту безумную гипотезу, поскольку нравственных законов существует столько же, сколько и народов. Нравственные законы римлян не имели ничего общего с нравственными законами египтян и уж тем более иудеев. Но нравственные законы иудеев…

Иудеи! Только у них одних не было бога Зла, такого как Сет у египтян или Марс у римлян, не говоря уже о других распутных и безумных богах. У римлян и египтян были земные нравственные законы и беспринципные боги. А у иудеев были Бог и установленные им законы. Все остальное не имело значения.

– Если Досифай прав и бога Добра не существует, если Бог одновременно воплощает в себе Добро и Зло, значит, надо сделать так, чтобы та Его часть, которая является Добром, проявилась, – бормотал Иисус.

Он вышел из хлева. Ночь звенела от стрекота саранчи и благоухала фиалками. Где-то далеко, там, где пел влюбленный, завыл шакал. Мир был более торжественным, чем Храм Иерусалима. Он разрывался от напряжения, словно живот женщины, готовящейся к родам. Что-то должно было появиться на свет.

Если Бога не существует, надо его создать.

Иисус сделал несколько шагов. Испуганная лисица бросилась наутек.

Необходимо отделить Добро от Зла, фиалку от пустулы, убийцу от новорожденного, мошенника от невиновного.

Иисусом овладела страсть. Он забылся, упал на колени, затем на спину. Он пристально смотрел вверх, не моргая. Щеки впали и побледнели. На рассвете он пришел в сознание и издал отрывистый крик. Он чувствовал себя опустошенным, но все-таки сумел встать на ноги. У него были смутные видения, но когда он доставал воду из колодца, чтобы умыться, он уже забыл, что ему привиделось. Надо было отправляться в путь, идти в Кумран.

Иисус медленно шел по долине реки Фариа. Что с ним произошло ночью?

– Моя душа покинула меня, – думал он.

Он помнил, что бродил в ночи, но это было невозможно, поскольку он проснулся перед дверью хлева. И тем не менее…

Он в страхе остановился. Перед его внутренним взором возникла картинка: дома, которые он видел сверху! Сверху! Как он мог видеть дома сверху? Он сел, чтобы поразмыслить над этим, но никак не мог найти объяснение. Но почему он вдруг подумал, что душа покинула его? А если это так, где она была?

Когда наступили сумерки, Иисус окончательно лишился сил. Его мучили голод и жажда. Внизу воды Иордана излучали красноватый свет. Иисус разделся, положил посох на одежду и с наслаждением погрузился в холодную воду. Вода разгоняла его кровь, но еще сильнее разжигала чувство голода. Он выбрался на берег. Увидев незнакомца, сидевшего на корточках около его одежды, Иисус моментально забыл о голоде. Вор? Да, конечно, ему говорили, что на этой дороге полно самых разных опасностей. Ему не раз доводилось слышать истории о путешественниках, ограбленных, а затем убитых разбойниками. Иисус медленно подошел поближе и сразу же заметил, что его одежда разбросана. Угрюмый человек со смуглым лицом с любопытством наблюдал за Иисусом, подбрасывая вверх две серебряные монеты. Иисус понял, что это его деньги, все, что осталось от той суммы, которую он взял с собой, покидая Капернаум. Не сводя с незнакомца глаз – как проворно тот сумел обыскать его одежду! – Иисус взял одежду и, отойдя на некоторое расстояние, оделся. Обув сандалии и взяв в руки посох, он спросил у незнакомца:

– Ты держишь в руках мои деньги?

В глазах незнакомца промелькнула насмешка:

– Это все, что у тебя есть?

Иисус кивнул.

– Тем хуже для тебя, – сказал незнакомец. – Ты еще беднее, чем я.

И он протянул деньги Иисусу.

Удивленный Иисус, понимавший, что перед ним вор, взял монеты, не выпуская посоха из рук.

– Я видел, как ты выходил из воды, – сказал незнакомец. – Ты крепкого телосложения, но у тебя даже нет ножа, не правда ли?

Иисус отрицательно покачал головой.

– Только посох и две монеты – вот все, что есть у тебя для путешествия. Нельзя сказать, что ты обременен поклажей! Но ты, по крайней мере, где-нибудь припрятал еду?

– Я не прятал еду. И очень голоден. Кто ты?

– Иоахаз. Так звали одного из царей иудеев, если не ошибаюсь. Но я просто вор, даже не царь воров, иначе я не стал бы больше заниматься этим ремеслом. Я никогда не путешествую в одиночку, но моего спутника вчера арестовали. Почему бы тебе не пойти со мной? Полагаю, так будет безопаснее для нас обоих.

– И я буду охранять вора? – спросил, улыбаясь, Иисус.

– А что хуже, – заметил Иоахаз, – подвергаться опасности и быть убитым ворами или чувствовать себя в безопасности в обществе одного из них? Более того, я смогу тебя накормить. У меня есть две перепелки, фиги, орех, финики и даже бурдюк хорошего вина.

– Если я приму твое предложение, то должен буду попросить тебя не совершать какие-либо противозаконные действия, пока мы будем вместе.

– Даю тебе слово.

– Хорошо. Я принимаю его.

– Ты не иудей. Как тебя зовут?

– Я иудей, и зовут меня Иисусом.

– Иудей никогда бы не принял слово вора. Куда ты направляешься?

– Иудеи принимают слова воров, но не слишком доверяют им. Я направляюсь в Иерихон.

– Ты говоришь о священниках, не так ли? Что ты собираешься делать в Иерихоне?

– Да, я действительно думал о священниках. А в Иерихоне мне делать нечего. Просто я надеюсь разыскать там кого-нибудь, кто смог бы объяснить мне, как добраться до Кумрана.

Иоахаз бросил на Иисуса вопросительный взгляд, потом одним движением вскочил на ноги. Казалось, он стал искать какой-то потерявшийся предмет. Но вскоре он вернулся с несколькими ветками, с которых оборвал листья. Из мешка, висевшего на боку, он вытащил двух перепелок, ощипал их и нанизал на ветки.

– Принеси немного хвороста и сухой травы, – сказал Иоахаз Иисусу.

Иоахаз ударил кремнем по короткой металлической пластинке со скошенным краем, поднеся ее как можно ближе к промасленному фитилю. Сразу же вспыхнуло красноватое пламя. Иоахаз поднес горящий фитиль к траве, на которую заранее положил хворост, принесенный Иисусом. Через минуту костер разгорелся. Иоахаз поджарил перепелок и протянул одну из них своему новому спутнику. Затем он с интересом стал наблюдать, как Иисус, зажав перепелку между большим и указательным пальцами левой руки, воздал хвалу Господу, подняв правую руку. Они съели по перепелке, затем несколько фиг, хлеб, испеченный для римлян, но все же это был настоящий хлеб, и выпили вина, которое, как и говорил Иоахаз, было очень вкусным. И Иисус вновь прочитал благодарственную молитву.

– Ты молишься до и после каждой трапезы? – спросил Иоахаз.

Иисус кивнул.

– А почему ты не обратил свои молитвы ко мне, ведь это я поделился с тобой едой?