Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

– Понимаю: ложь во спасение… Как понимаю и то, что разговор о наших с тобой отношениях, майор Гродов, еще впереди.

Он тоже имел право признаться Ковач, что вряд ли способен будет забыть ее. Но какой в этом смысл, если война еще только разгорается, и, возможно, уже через несколько дней ему вновь придется держать очередной плацдарм?

42

…А два часа спустя прибыла машина из контрразведки оборонительного района. Сопровождавший машину старший лейтенант особого отдела вытянулся перед майором, словно ефрейтор перед маршалом, и, поедая его восторженным взглядом, произнес:

– Я столько слышал о вас всякого, товарищ Черный Комиссар. Даже не верилось, что когда-нибудь увижу вот так, на расстоянии вытянутой руки. Садитесь в кабинку, а я – наверх, с вашими бойцами.

– В кабинке – ваше место, старший лейтенант Венедов. И позаботьтесь, чтобы патрульные как можно меньше тревожили нас ненужными расспросами.

– Есть, позаботиться, товарищ майор. Неужели это все-таки вы?! – вновь заискрились глаза особиста. – Заочно я ведь знаком с вами еще по Измаилу, где служил в начале войны. Знали бы вы, как страстно, по-мальчишески я завидовал тем, кто в июле оказался вместе с вами на правом берегу Дуная, на Румынском плацдарме.

– Если бы вы действительно оказались на нем хотя бы на один день, мальчишества и страстной зависти тут же поубавилось бы, – улыбчиво объяснил ему Гродов. – И вообще, ваши плацдармы, старший лейтенант, вас еще ждут.

– И все же, все же… Кстати, здесь, под Одессой, вы давно стали легендой. Какого пленного ни допрашиваем, каждый говорил о Черном Комиссаре и его солдатах, как о некоей непостижимой силе, из-за которой они никак не могут добиться победы.

– Уверен, что вскоре у них появится значительно больше оснований творить легенды не только обо мне, но и вообще обо всех, в тельняшках рожденных «черных комиссарах».

– Намечается еще какая-то операция? – тут же насторожился Венедов.

– Между нами, офицерами контрразведки, – приглушил голос майор, отводя особиста чуть в сторонку от машины, – намечается. Но какая именно – сказать, по известным тебе, старший лейтенант, причинам не могу. Пока… не могу.

– Да это понятно, понятно. Из соображений безопасности. Но если вдруг перед вами предстанет нечто похожее на дунайский десант…

– Тут же предложу, чтобы ты возглавил у меня в части особый отдел. Принимается? – придирчиво присмотрелся Черный Комиссар к выражению лица особиста.

– Еще как! Только обязательно с переводом меня в морскую пехоту.

– И над этим подсуетимся. Под моим командованием никто другой, кроме морских пехотинцев, не служит.

Восторг этого худощавого, еще по-мальчишески угловатого парня одновременно и восхищал, и настораживал уже успевшего заматереть на этой войне майора. Ему не верилось, что из такого романтика можно подготовить настоящего солдата, способного не только храбро лишаться жизни, но и яростно бить врага. Этот восторженный, в порыве патриотической героики, наверняка способен совершить какой-то поступок – например, попав в плен, перед расстрелом рвануть на себе гимнастерку и крикнуть: «На, стреляй! Нас, большевиков, смертью не запугаешь!» – нечто похожее Гродов уже видел в каком-то из «революционных» фильмов…

То есть на поступок этот старший лейтенант наверняка способен. Но выковать из него окопника, способного держать фронт и побеждать – постоянно, каждодневно пребывая на грани выживания… – это вряд ли получится. Такие, как Венедов, по сути своей не воины, они – из разряда тех, кто, глядя на горящий Рим, размышляет о том, как бы ему в связи с этим пожарищем прославиться. Вот и этот начинает понимать, что, сидя в своем особом отделе, высоких чинов не достигнешь и до медали «За храбрость», не говоря уже о Золотой медали Героя, не дослужишься.

Впрочем, война знает и беспощадно перемалывает всяких. Умение «держать фронт» – вот что главное сейчас в характере каждого офицера, если только он настоящий окопник.

– Считай, старший лейтенант, что уже договорились. А пока что… Видишь эту мужественную женщину? – кивнул он в сторону стоявшей чуть в сторонку Магды, заметив, что особист и так уже стреляет глазами в ее сторону. Причем с тем же бесами в глазах, с какими порывается попасть в число десантных «черных комиссаров».

– Такую не приметить трудно, хотя по фигуре, по самой комплекции своей она явно не моя.

– Не об этом сейчас речь, старший лейтенант.

– Может, и не об этом, однако влюблена она в вас. Это сразу же бросается в глаза. Ваша медсестра?

– И не медсестра пока еще, и не моя. А если помнить, что она – из местных, дочь и жена – Гродов умышленно упустил слово «вдова» – командиров Красной Армии, то можно считать ее нашей, общей, из тех, кого любой ценой нужно спасти. Тем более что вражеская контрразведка уже знает о ней как о диверсантке и при первой же возможности повесит.

– Так, получается, что она?..

– Вот именно: свой солдатский долг уже выполнила.

Гродов коротко пересказал легенду Магды, уведомил особиста, что теперь эту диверсантку будут готовить к выполнению нового задания, которое она получит от полковника Бекетова, и завершил свой рассказ словами:

– Вплоть до особого распоряжения полковника она должна находиться под вашей личной охраной и вашим попечительством. Как вам такое поручение, старший лейтенант, да к тому же – в самый разгар войны? – улыбнулся майор, дружески хлопнув парня по предплечью. – То-то же, такое доверие надо ценить.

– Постараюсь ценить, товарищ майор.

– И только так. Держи фронт, солдат.

– Стыдно признаться, товарищ майор, однако на моем счету ни одного уничтоженного врага пока еще нет.

– Но ведь сам говоришь, что «пока еще». На войне, как и в обычной жизни: кому как повезет. Тем трепетнее ты должен заботиться о безопасности нашей диверсантки.

– Воспринимаю это как приказ.

– Как долг, старший лейтенант, как долг, – уточнил майор, подумав при этом: «Если ничего доброго этот особист и не в состоянии будет сделать для Ковач, то, по крайней мере, сам не станет лезть ей в душу со своими подозрениями. Так что в любом случае хоть какая-то польза от него все-таки будет».

В ту же минуту появился вестовой и сообщил, что Гродова требуют к телефону из штаба оборонительного района. На проводе был Бекетов.

– Машина прибыла, и ты, майор, готов отправиться в город? – в голосе полковника послышались какие-то едва уловимые нотки, которые Дмитрий решился определить как нотки торжественной встревоженности.

– Уже прибыла, и я – готов.

– С батальоном, значит, попрощался?

– Какие могут быть «прощания»? Выполню задание – вернусь в батальон.

Майор мог бы признаться себе, что на самом деле эти небрежно произнесенные слова являлись пробным шаром. Благодаря им Гродов рассчитывал спровоцировать ответ полковника на простой, но очень волновавший сейчас комбата вопрос: его забирают из батальона навсегда или всего лишь на время, для выполнения какого-то задания, как это было во время дунайского десанта?

Уловил ли Бекетов эту подсознательность вопроса или нет, значения сейчас не имело: полковник и так мог бы догадаться, что Гродова волнует не только своя судьба, но и судьба его поредевшего батальона, тех бойцов, с которыми он начинал, еще будучи командиром береговой батареи. Прежде всего, ему очень не хотелось, чтобы этих бойцов слили с батальоном Кречета, служить под началом которого он не пожелал бы никому из своих пушкарей. Но догадывался ли начальник контрразведки об этих терзаниях комбата, узнать Гродову уже не дано было; полковник принадлежал к тем людям, которые не позволяли себе откровенничать с подчиненными даже в тех случаях, когда речь шла о судьбе этих самых подчиненных. Вот и сейчас, услышав его вопрос, Бекетов как-то странновато прокашлялся, словно бы поперхнулся.

– Вернуться в батальон – это вряд ли. Нет-нет, – спохватился шеф контрразведки, – всего лишь имею в виду, что именно этим батальоном командовать тебе уже вряд ли придется. Впрочем, все может быть. Признаюсь, что и сам терпеть не могу этих душераздирающих сцен армейского прощания. Так что не тяни: в машину и – в штаб.

То есть, понял комбат, полковник по-прежнему остается верен своей манере общения.

– Уже сажусь, – проворчал он.

– Кстати, видеть тебя желает сам командующий, контр-адмирал Жуков – тут же снизошел полковник. – И хотя приглашает он совсем не для того, чтобы ордена на грудь навешивать, все равно завидую, Гродов: легендой обороны становишься.

– С орденами после войны разбираться будем, товарищ полковник. К слову, везу вам женщину, которая уже совершила диверсионный акт в тылу врага, убрала вражеского офицера и прибыла в расположение батальона с его документами и трофейным оружием.

– Мог бы остановиться на первой части донесения: «Везу вам женщину», – сугубо по-мужски пошутил полковник. – Не забыв уточнить при этом – «красивую». Остальное я бы сам дофантазировал.