Убийство на дуэли - Антон Бакунин

— Никому не открывать. Если будут стрелять по окнам — прятаться в комнатах на другой стороне. Все. Мы с князем уезжаем. Если утром часам к восьми не вернемся — звони приставу Полуярову. Расскажешь об обстреле и скажешь, что мы поехали к Кондаурову.

Выйдя из парадного, мы прошли к каретному двору. К счастью, он находился с противоположной стороны дома, недоступной обзору стрелявшего. Бакунин постучал в каморку Селифана. Он еще не улегся спать. Открыв дверь и увидев по лицу барина, что произошло что-то из ряда вон выходящее, он сразу же спросил:

— Едем?

— Едем, Селифан, едем, запрягай, едем, мчимся! Скорее, братец, как только можешь, скорее!

Селифан начал выводить лошадей, Бакунин помог ему запрячь, и мы понеслись по пустынным улицам Петербурга. Недалеко от особняка Кондаурова Бакунин остановил Селифана. Мы вылезли из коляски.

— Езжай, братец, к Балтийскому вокзалу, встань у камер хранения. И ожидай нас до утра. Если к восьми часам не придем, езжай домой, — сказал Бакунин.

Отпустив Селифана, мы подошли к особняку Кондаурова. Бакунин поднялся на крыльцо и вдруг несколько раз ударил кулаком в дверь, а потом дернул за ручку звонка.

— Что надобно? — пробасили из-за двери.

— Открывай, болван, барина ранили, — раздраженно крикнул Бакунин.

Послышался звук отодвигающегося засова, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Бакунин схватился за дверную ручку и изо всех сил рванул дверь на себя. Слуга огромного роста, тоже крепко державший ручку изнутри, от неожиданности потерял равновесие и едва не вылетел на крыльцо, но Бакунин, распахнув дверь, тут же ударил слугу дверью. Удар пришелся в голову. Слуга потерял сознание и упал вперед, на Бакунина. Бакунин подхватил его и втолкнул в дом. Я вошел следом за ним.

— Князь, сходи на кухню, принеси воды, — сказал Бакунин.

Пока я ходил за водой, Бакунин нашел на вешалке какой-то ремень и надежно скрутил им слуге руки. Взяв у меня кружку с водой, он плеснул ему в лицо. Тот открыл глаза и, придя в себя, оторопело уставился на присевшего перед ним на корточки Бакунина.

— Экий ты, братец, дверь не открываешь, нехорошо. Тебя как зовут?

Слуга ничего не отвечал, злобно исподлобья глядя на Бакунина.

— Не хочешь говорить? Вижу, не хочешь. Ну да ладно, тогда тебе придется помолчать.

Бакунин взял с вешалки два шарфа, один до половины затолкал в рот слуге, вторым связал ему ноги и оттащил под вешалку.

— Так, князь, садись вон там, за шкафом. Достань револьвер. Если что — стреляй не раздумывая. С этим господином шутки плохи. Я здесь у двери устроюсь. — Бакунин достал револьвер, подошел к связанному слуге. — Ты вот что, братец, будешь лежать тихо — останешься жив, — Бакунин поднес к его лицу дуло револьвера, — чуть шевельнешься или шумнешь — стреляю без предупреждения, понял?

Я достал револьвер, взвел курок и уселся на какой-то выступ в стене за шкафом, справа от входа. Слева под вешалкой лежал слуга. Бакунин нашел под вешалкой маленькую скамеечку для обуви, выключил свет и сел на нее прямо у двери.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и получаса, как послышался шум подъехавшего автомобиля. Потом мы услышали, как кто-то подошел к двери. Тихо звякнул звонок. Бакунин включил свет.

— Максим, внеси все в дом, — услышали мы голос Кондаурова.

Бакунин резко распахнул дверь. У входа в полосе света стоял Кондауров.

— Входите, Григорий Васильевич, — сказал Бакунин, направляя на Кондаурова револьвер.

Кондауров вошел, закрыв за собой дверь.

— В чем дело, Антон Игнатьевич? — спокойно спросил Кондауров. — Чем обязан позднему визиту?

Кондауров шел прямо на Бакунина. Бакунин отступил два шага назад.

— Остановитесь и поднимите вверх руки. Предупреждаю, я стреляю без промаха.

В этот момент слуга, сделав несколько движений всем телом, выкатился из-под вешалки. Связанными ногами он ударил Бакунина сзади под колени. Бакунин едва не упал, но все-таки удержал равновесие, сделал шаг назад, переступив через слугу. В то же мгновение Кондауров ударил ногой по револьверу и выбил его из рук Бакунина. Револьвер отлетел далеко в сторону. Бакунин нанес Кондаурову удар кулаком в живот. Но, видимо, Кондауров был готов к этому удару. Он захватил руку Бакунина. Они сцепились. Слуга, изгибаясь у них под ногами, опять ударил ногами Бакунина. Еще несколько резких движений, и я увидел Бакунина лежащим на полу. Кондауров уселся на нем, замахнулся, в руке его сверкнул короткий нож. Я шагнул вперед, поднял руку с револьвером и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела, запах пороха, Бакунин рывком сбросил с себя Кондаурова, наклонился над ним и, поднявшись на ноги, сказал, обращаясь ко мне:

— Ну, князь, это ирония судьбы. Точно в сердце.

Глава пятидесятая

ЧТО И ТРЕБОВАЛОСЬ ПОЯСНИТЬ

Дополнения к записям по расследованию дела об убийстве на дуэли. Я не буду протокольно описывать несколько дней, прошедших с того вечера, когда моим выстрелом был убит Кондауров. Все эти дни писались протоколы, готовилась отчетность, связанная с расследованием дела. Я тоже приводил в порядок свои записи. Бакунин несколько дней и ночей дописывал очередной трактат, чтобы не ввести в гнев своего Василия.

Нужно отметить несколько важных фактов. Во-первых, Акакий Акинфович нашел среди вещей княжны дневник, который пролил свет на многие неясные стороны этого дела. Во-вторых, тот же Акакий Акинфович раскопал в архивах полиции документы, касающиеся Иконникова, Милева-Корнеева и Югорской. Исходя из сведений, добытых Акакием Акинфовичем, и некоторых дополнительных показаний причастных к этому делу лиц, общая картина следующая.

Князь Голицын и Кондауров были друзьями детства и юности. Кондауров всегда и во всем превосходил князя, но благодаря своему положению князь всегда был на первом месте в обществе. Он искренне любил своего ближайшего друга и не замечал, что тот глубоко в душе все больше и больше ненавидит его. Кондауров долгое время удерживал свою ненависть под контролем.

Он уехал жить в Европу, увлекся игрой на бирже и потерял все свое не очень большое состояние. Вернувшись в Россию, он волей-неволей оказался ближайшим сподвижником князя. Положение князя, его самоотверженная деятельность на пользу государства глубоко уязвляли Кондаурова, который, как ни старался, не мог вызвать в себе таких же возвышенных движений души.

Явившись в Петербург без гроша в кармане, Кондауров придумал для княгини Голицыной историю с любовью к парижской актрисе, а князю объяснил, что проиграл все свои деньги в Монте-Карло. Князь Голицын, считавший Кондаурова чуть ли не братом, готов был отдать ему половину состояния. Кондауров отказался. Он чувствовал, что сам не способен на такой поступок.

Мало того, Кондауров знал, что если бы князь лишился состояния, то это не вызвало бы в его сердце искреннего сочувствия. Даже наоборот, Кондауров подозревал, что он в глубине души был бы рад любой неудаче князя. «Ну что ж, значит, князь благороден, а я подл, — холодно сделал вывод Кондауров, — князь обласкан императором, все ценят и чтут его. Это и есть плата за его благородство. Я, без всякого сомнения, умнее князя и во всем превосхожу его. Но для всех я — ничто. Однако разве я виноват, что в моей душе само собой не рождается благородство? И в чем заслуга князя, если его благородные порывы самопроизвольны?»

Неожиданно Кондауров заметил, что в него влюблена дочь князя — княжна Анна, единственная наследница огромного, как все думали, состояния князя.

Княжна боготворила отца. Но когда рядом с ним — человеком усталым, раздражительным, поглощенным государственными делами — оказался элегантный, таинственный, циничный Кондауров, окутанный облаком парижских романтических приключений, княжна Анна, жившая в скучном замкнутом семейном кругу и грезившая романтической любовью, всю силу своих чувств перенесла на него.

Это показалось Кондаурову демонической насмешкой судьбы над князем, и шаг за шагом он отдался на волю своих таких же демонических желаний, решив, что он и есть орудие судьбы, которая дьявольски насмехается над князем. Зная, что князь чрезвычайно щепетилен в вопросах фамильного родства и не выдаст дочь за нетитулованного дворянина, да еще ко всему и своего одногодку, Кондауров придумал хитроумный план убийства князя на дуэли.

Лет десять тому назад Кондауров сконструировал новую дальнобойную винтовку и даже получил одобрение царя: принять на вооружение. Но оружейные фабриканты затормозили ее производство, так как она была дороже старой мосинской трехлинейки. Спустя годы об изобретении Кондаурова забыли.