Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский

У Владимира с перепугу стало мокро под носом; он достал из-за пояса вышитый платок и утёр потёкшую влагу.

- Ладно, не трясись, - посочувствовал ему Осмомысл. - И пойми, как взрослый. Я женился на вашей матери по необходимости - нас устраивал союз с Долгоруким. До сих пор испытываю к ней уважение - вместе прожили почитай десять лет, трёх детей родили… И она - моя жена перед Богом… Только сердце неровно бьётся по другой… Сердцу не прикажешь!

Сын не реагировал, лишь стоял понурясь, ковырял носком сапога край ковра на полу. А отец как бы подытожил:

- Правда у каждого своя. У тебя, у матери, у меня. И никак не получается всех объединить.

Юноша взглянул неприветливо:

- Верно ли болтают, будто ты решил завещать галицкий престол этому Олегу Настасьичу, но не мне?

Удивлённый родитель вылупил глаза:

- Господи Иисусе! Вот ведь негодяи!

- Кто? О ком ты?

- О зловредных тварях, распускающих сии сплетни. Можешь быть покоен: ты - наследник единственный, править станешь после меня. Но для этого должен много знать И уметь, а иначе хитроумные бояре обведут тебя вокруг пальца.

Яков завздыхал:

- Верно, обведут. Я зело доверчивый.

- Ничего, повзрослеешь - и поумнеешь.

- Ох, не знаю, не знаю, тятя, - откровенно признался отрок. - Мне иной раз так страшно: править целым княжеством! Миловать и наказывать! А кругом - зависть да измены. То ли дело - кролики да собачки: любят всей душою, преданы до гроба! Но уйти в монастырь и отдать добровольно власть Настасьичу тоже шибко жалко.

- О монастыре и не думай. Лучше я тебя оженю в скором времени. Ух, какой пужливый! Задрожал, будто бы осиновый лист.

Парень снова вынул платок и опять промокнул увлажнившийся нос. А потом спросил, сильно заикаясь:

- Присмотрел ли кого уже?

- Есть одна княжна на примете.

- Коли не секрет, кто такая?

- Про черниговского князя Святослава Всеволодовича слыхал?

- Про того, что умер нынешней зимою?

- Тьфу, окстись, не накаркай, дурень! Умер Святослав Ольгович, тот, за сына которого, Игоря, я давным-давно вроде бы шутя сватал Ярославну. Это дело прошлое. На его место сел теперь Святослав Всеволодович, много раз воевавший с Долгоруким. Он - один из наследников киевского престола, коли с Ростиславом, князем великим, что-нибудь случится, не дай Бог! Хорошо бы с ним заранее породниться. У него дочка Болеслава на выданье.

Было видно, как Владимир обдумывает сказанное. Наконец он проговорил:

- А не выйдет ли, тятенька, точно бы с тобою?

- Ты про что? Ответь.

- Женишь по нужде, из соображений галицкой выгоды. А любить Болеславу эту я не стану и присохну к какой-нибудь бабе на стороне?

Тут уж выдержка покинула Осмомысла. Он поднялся в гневе:

- Ты опять мне в глаза тычешь моей любовью? Сукин сын, щенок! И не надоело? Как решу, так и будешь делать! Рассуждать с тобой боле не намерен!

Княжич бросился к отцу в ноги, стал хватать его руки для поцелуя:

- Тятенька, прости! Я без умысла, но по глупости брякнул. Просто получается схоже - как тебя женили, так теперь меня… Вот и не сдержался. Не серчай, прошу!

Ярослав, всё ещё кипя, отнял кисть и сказал негромко:

- Полно, полно, не хнычь. Не давай волю чувствам. Я и сам вспылил понапрасну. Но вперёд учти: коль начнёшь бередить мои раны - не спущу, а и прокляну!

- Нет, не надо, я вести себя буду смирно!..

Уходя от сына, галицкий правитель подумал: «Не в меня пошёл. Сам не знает, чего желает. Боязно оставить на такого княжество. Может быть, действительно завещать Настасьичу? Ну, посмотрим, посмотрим, кто из них вырастет достойнее…»

Новые события отвлекли его мысли.

3

Не успел Ярослав проводить дочку в Венгрию, как ему доложили о прибытии двух вельмож, утверждавших, что один из них - брат его двоюродный, грек Андроник Комнин, а второй - двоюродный, но племянник, Ростислав-Чаргобай Иванович. Якобы бежали они из Константинополя, привезя привет от тётки - Добродеи-Ирины и другой двоюродной племянницы - Янки.

Подивившись, Осмомысл разрешил впустить.

Перед ним предстали молодой человек и уже достаточно зрелый мужчина, облачённые в несвежее, кое-где порванное платье, оба давно не бритые, в стоптанных и разбитых сапогах. Вид у них был довольно жалкий.

Повелитель Галича задал вопрос:

- Милостивые государи, как могу я поверить вам, что вы те, за которых выдаёте себя? Чем докажете?

Взрослый мужчина заявил:

- Никаких верительных грамот при себе не имеем. Брать с собою их было бы опрометчиво: не единожды нас задерживали враги и буквально чудом удавалось спасаться.

Юный подхватил:

- Но сестрица единокровная Янка много мне рассказывала о милости твоей, всемогущий княже. И о школе для девочек при монастыре, и о жизни их в Василёве вместе с Настасьей Микитичной… А жива ли ещё Арепа?

- Как не быть ей живою, старой губошлёпке? - пошутил галицкий владыка. - Мне сдаётся, что она вечна.

- А моя матушка и твоя тётка, дорогой Ярославе, мне доведала одну тайну. Я, раскрыв ея, видимо, смогу тебя убедить, что не самозванец.

Осмомысл уже понял, что пришельцы не лгут, но слова о тайне его озадачили. Он кивнул:

- Раскрывай, пожалуй.

- Есть на женской половине этого дворца, в тереме, небольшая горница, где жила сама Добродея. Там стоит печка изразцовая. И на каждом изразце свой рисунок. Коли приоткроешь плитку с нарисованным красным петушком, то найдёшь за ним кладик. Именно: шкатулку, где лежат драгоценные камушки. Матушка забыла их взять, уезжая в Константинополь.

- Я вельми сожалею, друзи, - продолжал улыбаться князь, - но проверить истинность сих слов ныне невозможно. Лет пятнадцать назад, как привёз я из Киева молодую жену Ольгу Юрьевну, стали мы тогда подправлять женские покои, а печные мастера перекладывали многие теремные печки…

- Ах, какая досада! - вырвалось у Андроника.

- …но в одной из них мы открыли кладик… где как раз красный петушок… в точности такой, как поведал ты! - Он поднялся с трона, подошёл к гостям и тепло их приветствовал: - Милости прошу в Галич! Рад обнять двоюродного братца! А с отцом твоим, Ростиславе, мы всегда враждовали. Ну да дети за отцов не ответчики. Янку я люблю, как родную дочь. И тебя от души привечу, коли ты не станешь знаться с недругами моими.

- Упаси Господь! - искренне ответил молодой человек. - Мы пришли к тебе с миром. И когда ты услышишь нашу гисторию, то поймёшь, что в себе не вынашиваем Умыслов недобрых.

- Счастлив слышать сие.

Дорогим гостям отвели лучшие покои. Те сходили в баньку и переоделись в чистое, поднесённое им от имени князя. Вечером втроём собрались отужинать. Ели знаменитых днестровских стерлядей и белуг, жареных фазанов и молочных поросят с хреном; пили крепкое вино многолетней выдержки из подвалов княжеского дворца; слушали, как поют юные чернобровые красавицы в шитых разноцветными нитками душегреях и с венками на смоляных волосах. «Можно ли зазвать одну из прелестниц к себе в одрину?» - распалялся Комнин, не сводя с женщин глаз. «Отчего ж нельзя? - ухмылялся князь. - Для родной души ничего не жалко. Выбирай любую!» - «Коли Чаргобай не доложит Янке», - забавлялся Андроник. «Так и быть, я оставлю сие в секрете, - пьяно отвечал Ростислав. - Да и сам не прочь с кем-нибудь из девушек разделить своё холостяцкое ложе…»

Беглецы из Царь-града рассказали о своих приключениях. В Малой Азии сели на корабль и поплыли по Понтийскому (Чёрному) морю на север, к Белгородской крепости. Но в порту Констанцы кто-то из береговой стражи указал пальцем на Андроника и назвал его имя. Сына Добродеи моментально схватили, Чаргобай же бросился в море с причала и успел добраться к своему отплывавшему судну. А красавца мужчину привели с завязанными руками к византийскому коменданту города. Тот сказал, что он лично не имеет ничего против Андроника, но не далее как вчера получили с гонцом депешу из Константинополя: отловить государственного преступника, убежавшего из башни Анемы, - и не подчиниться приказу он теперь не имеет права. Пленника повезли из Констанцы в Царь-град по суше.

Впрочем, претендент на верховный византийский престол проявил и тут недюжинную смекалку. Зная особенность своего желудка - через час расстраиваться после выпитого некипячёного молока, - с ходу осушил на одном из привалов целую крынку. И затем извёл своих конвоиров бесконечным требованием отлучиться в кусты. Те вначале стояли рядом, но в десятый или одиннадцатый раз разрешили отойти ему одному, наблюдая издали. Скрывшись в зарослях, он воткнул в землю палку и надел на неё плащ и шляпу, сам же отполз по-пластунски в ближайшую рощу да и был таков. Вскоре охрана забеспокоилась, бросилась к кустам и увидела, что её надули. Стала рыскать по лесу да куда там! - обнаружить Андроника византийцам не удалось.