Слепой в зоне - Андрей Воронин

…Володька брел по кустарнику вдоль дороги, стараясь не высовываться.

Черт его знает, кого можно встретить на дороге? Хорошо, если человек едет на мотоцикле или машине, тогда шум работающего двигателя слышен далеко, и Володька успевал спрятаться. Но на этот раз он оплошал. Он услышал вдалеке шум работающего двигателя и подумал: интересно, кого это несет? Неужели пожарники?

Но запаха гари не чувствовалось. «Тогда кто же?» Но ответить на этот вопрос не смог. «Ладно, подберусь поближе и посмотрю», – решил он. Пригибаясь, прячась в кустах, путаясь в траве, он двинулся на шум мотора. Еще издали Володька понял: это не трактор, не обычный грузовик «газон», не «уазик», а какая-то большая машина. Уже подойдя поближе, он расслышал и мужские голоса.

«Кто же может оказаться в таком безлюдном месте?» Дорога, которая тянулась с левой стороны от него за кустами, была заброшена, местами размыта, с обсыпавшимися откосами, проехать по ней даже днем было непросто. А тут поздним вечером рев мотора, голоса. Понять по разговорам, кто там, было невозможно, и Володька приблизился еще. Слышался мат-перемат, проклятия в адрес какого-то Виктора Ивановича. Володька решил: наверное, опять военные куролесят. Кто-кто, а военные появлялись в зоне частенько, даже почаще, чем милиция. Что они делали и зачем приезжали, Кондаков никогда не задумывался.

Он потихоньку подкрадывался все ближе и ближе, шаг за шагом, метр за метром, будучи абсолютно уверенным, что все на его стороне – и сгущающаяся темнота, и безлунное небо, и густые кусты. Так что в случае чего он сможет смыться. Да и не станут они кого-то ловить, у них своих проблем хватает.

Володька подобрался к автомобилю метров на пятнадцать, дальше идти стало невозможно, кустарник обрывался, и начиналось открытое пространство.

Завалившись чуть на бок, на дороге стоял большой военный «КрАЗ» с брезентовым тентом, поверх которого была наброшена маскировочная сеть. Машина провалилась передним колесом в глубокую промоину, и четверо мужчин, ожесточенно ругаясь, пытались подсунуть под колесо срубленное дерево. Это им не удавалось.

Володька, присев на корточки, внимательно следил за каждым движением людей, одетых кто в камуфляж, кто в гражданку. Машина хоть и была с тремя ведущими мостами, но как ни ревели надсадно ее двигатели, нарушая вечернюю тишину зоны, выбраться из промоины она не могла.

– Хорошо бы зацепить чем-нибудь, – громко говорил один из мужчин.

– Бульдозер бы, не было бы проблем.

– Был бы еще один «КрАЗ», тоже могли рвануть.

– Да пошел ты на хер, Михайло! – послышался злой голос. – Вечно говоришь о том, чего нет! Ты бы еще о бабах вспомнил.

У говорившего был сильный украинский акцент, зато второй говорил по-русски чисто.

Володька сидел, прижавшись щекой к кривому шершавому стволу сосны. Его разбирало любопытство – что это они везут на такой тяжелой машине по такой хреновой дороге? У него мелькнула шальная мысль: а вдруг эти люди с короткими автоматами Калашникова, поблескивающими в свете фар, бросят свою машину, отправятся куда-нибудь ночевать или на поиски какой-нибудь техники – тогда он подберется к машине и, чем черт не шутит, ему повезет, удастся поживиться – там может быть тушенка, форма, сапоги…

Но Кондакову не повезло. Не повезло так, как не везет редко. Прямо рядом с ним послышался треск ветвей, и к дороге вышли лосиха с маленьким лосенком.

Животные остановились, внимательно наблюдая за суетой вокруг автомобиля. Они, наверное, собирались перейти дорогу, быть может, у них здесь была тропа.

– Эй, Михайло, смотри! – закричал один из мужчин, указывая коротким стволом автомата на неподвижно стоящих лосей.

Михайло тоже сдернул с плеча автомат. Животные находились всего лишь в нескольких шагах от Володьки Кондакова, он даже слышал дыхание лосихи. «Сейчас начнут стрелять! Надо как-то прогнать животных!», Володька Кондаков с хрустом ломанул ветку сосны, лежавшую в его ногах.

Животные вздрогнули, лосиха повела чуткими ушами и медленно попятилась. Но было поздно. Автоматная очередь распорола тишину, сливаясь с гулом работающего двигателя. Мелькнули трассирующие пули. Пули ссекли несколько ветвей прямо над головой Володьки. Он прижался к земле, буквально врос в нее. Когда эхо смолкло, он тихо поднял голову в своей неизменной кепке и увидел: лосихи рядом нет, а вот лосенок, дергая всеми четырьмя ногами, лежит на траве. Из его простреленного горла хлещет густая кровь. Володька вскочил на ноги. Он понял – надо бежать. Но только успел преодолеть несколько метров, как споткнулся и вновь рухнул в траву. Люди у машины заметили его.

– Стреляй! Стреляй! – раздался чей-то взволнованный голос.

Оглушительно застрекотали автоматные очереди. Володька отползал прочь, сдирая кожу рук, царапая лицо о колючки и сучья, валяющиеся в траве.

– Лови! Лови! – слышались злые крики.

– Уйдет!

– Ничего, достанем!

Володька видел и слышал, как прямо над головой с жужжанием и свистом проносятся трассирующие пули – красивое и в то же время ужасное зрелище.

«Только бы не зацепили!» – думал он, уже на четвереньках пробираясь все дальше и дальше от дороги. За спиной слышались тяжелое дыхание, выстрелы, топот. Не выдержав, он вскочил на ноги и помчался что было мочи. Пробежав метров сто пятьдесят в кромешной тьме и почти на исходе сил, он зацепился за корень, падая – плечом с размаху ударился о низко торчащий обломанный сухой сук. Он застонал от боли, скорчился и тут же поднялся – понял, надо уносить ноги, иначе его прикончат, так же, как маленького лосенка. И он, собрав последние силы, прижав онемевшую руку к груди, побежал дальше.

«Кто же это был? – уже теперь – в тишине, в свете дня, лежа у костра, гадал Кондаков. – На военных они в общем-то похожи, но что-то тут не так. Те могли бы припугнуть, стали бы кричать „Стой!“, стреляли бы, но в воздух. Убить человека – не комара прихлопнуть, а эти сразу, едва меня увидев, открыли стрельбу, ни о чем не предупреждая, ни о чем не спрашивая. К тому же и погнались за мной всерьез, не для того чтобы попугать. Если бы не ночь, ни за что мне не уйти. Слава Богу, все обошлось. А мог бы лежать сейчас с простреленной головой…» Володька сладко поежился, чувствуя, что все случившееся уже давно позади. Он потянулся к своему брезентовому мешку, запустил в него руку и вытащил потрепанную книжку без обложки. Это был школьный учебник истории без первых страниц – любимая книжка Кондакова. Ему нравилось время от времени, в минуты спокойствия полистать пожелтевшие страницы, почитать о великих полководцах, о битвах на море и на суше, а затем, прикрыв глаза, воображать, как это все было… Вот и сейчас он принялся даже не читать, а просматривать читанную-перечитанную книжку. Пальцы раскрыли учебник на страницах, где говорилось о битве при Косове. Особенно нравилась Кондакову картинка, изображающая, как Милош Обилич убивает турецкого султана. Были нарисованы шатер, переполошенные охранники и отважный серб с кривой саблей в руках, стоящий над поверженным султаном.

Володька даже зажмурился от удовольствия. «Эка он его, басурмана проклятого! Небось, в живот саблей, а может, по горлу. Интересно, убили этого храбреца или убежал – как я от этих гадов?»

Еще полистав учебник, он стал читать об Османской империи, основанной турками-сельджуками. Жизнь, описанная в учебнике истории, была куда интереснее, чем та, которая протекала за колючей проволокой, ограждающей зону. Но Володька Кондаков, хоть и был мечтателем, ни за что не хотел бы оказаться в прошлом на территории Османской империи, где злые янычары в высоких шелковых тюрбанах могли на него наброситься, отрубить ему руки, а после привязать к столбу и оставить подыхать на солнце. Больше всего любителя истории Володьку Кондакова приводило в трепет и ужас то, что янычары уселись бы рядом и стали смотреть, как жизнь медленно покидает его. А в это время собаки принялись бы грызть его отрубленные руки, хрустеть его костями. И он бы все это увидел…

«Ну их к черту – дурацких османов! Лучше уж жить здесь, в чернобыльской зоне. Радиации боятся все, и людей тут немного. Если передвигаться предельно осмотрительно, то можно никому не попадаться на глаза по целому месяцу. И никто тебя не станет беспокоить, никто не будет за тобой гоняться. Лежи себе где-нибудь на пустом хуторе, хочешь – осторожненько жги костер, вари какую-нибудь похлебку, читай оставленные хозяевами в домах старые книги, старые газеты. Можешь порыться в письмах, порассматривать фотографии, висящие на стенах, и воображай себе, как славно жилось здесь людям до того, как взорвался, пошел дымом этот гребаный реактор».

Но военная машина, сколько Володька Кондаков ни старался ее забыть, не выходила из головы. Многое оставалось для него загадкой в этом происшествии.

«Эх, было бы у меня ружьишко! Я бы им в ответ всадил картечью…» Но ружья Кондаков не имел уже давным-давно. Поначалу, когда он только оказался в зоне и не все еще было разграблено и растащено, ему посчастливилось найти охотничье ружье и две коробки патронов. Тогда Володька чувствовал себя настоящим Робинзоном Крузо, героем самой его любимой с детства книги. Он гордо ходил с ружьем, иногда стрелял в уток, в диких гусей, которых в зоне оказалось видимо-невидимо, но никогда не трогал лебедей, и вел довольно сытную жизнь, без мяса никогда не оставался; То косулю подстрелит, то зайца – в общем, жизнь была что надо.