Второй шанс - Линн Пайнтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю, как этого могло не быть. — Я провела пальцем по его костяшке и спросила. — Вы были близки?
— Да. Ну, близки так, как близки братья с разницей в три года. Мы большую часть детства дрались, но всегда были вместе.
— Тебе, наверное, сейчас очень одиноко. — Я знала, что есть вещи и похуже одиночества, но также знала на собственном опыте, что пустая ноющая боль одиночества может быть совершенно удушающей. Я повернулась на скамейке, положила руки ему на щеки, поражённая печалью в его глазах.
Я понятия не имела, что делаю, но чмокнула его в кончик носа. Потому что здесь речь не шла о парнях и девушках, любви и влечении, а о человеческой душе, которая нуждается, чтобы её поняли. Я знала это, потому что, хотя это и не было сопоставимо с тем, что он, должно быть, испытывает, я часто ощущала подобное одиночество. Каждый раз, когда мама забывала, что это были выходные у неё, или папа оставлял мне записку с просьбой заказать пиццу, потому что он, Лиза и мальчики уже поужинали, я чувствовала себя самой одинокой в мире.
— Прекрати, — Ник накрыл мои руки своими, прижав их к своему лицу. — Убери это грустное выражение лица. Ты сейчас думала о Саттоне?
— Что? — это заставило меня фыркнуть. И я поняла, что ничего не чувствую при упоминании о моём бывшем парне. — Знаешь, я вообще-то забыла, что он существовал.
— Тогда что это было? — его большой палец погладил мою руку, когда он убрал её от своего лица, а затем обхватил своими пальцами. — В чем причина этой грусти на твоём лице?
Я потёрла губы друг о друга. Я никогда, ни с кем, не говорила о своих родителях. Но когда Ник посмотрел на меня так, будто ему действительно не всё равно, я обнаружила, что рассказываю ему всё. Наши пальцы переплелись, когда я потерялась в рассказах о междоусобицах и новых блестящих семьях.
Я не осознавала, насколько глубоко зашла в своих откровениях, пока не увидела, как слёзы застилают мне зрение.
Нет, нет, нет, нет, дура, не реви перед Ником Старком, единственным, кто должен плакать.
— Извини, — я быстро моргнула и сказала: — Это странно, я никогда не говорю об этом. Наверное, последнее, что тебе хочется услышать сегодня, это о моей унылой семейке.
— Ты ошибаешься, — он сглотнул. — Знать, что я не единственный, э… одинокий? Да, думаю, это как-то помогает.
Я заставила себя улыбнуться. — Значит, ты рад, что я плачу. Такой козел.
Это заставило его улыбнуться и сжать мою руку. — Немножко.
Мы оба рассмеялись, и я сказала: — На самом деле я понимаю, что ты имеешь в виду. Ничто не заставляет тебя чувствовать себя таким одиноким, как мысль, что ты один такой.
Ник улыбнулся и сказал: — Расскажи мне больше о себе. Это хорошо отвлекает.
Я поведала ему множество небольших историй, и он, казалось, был очарован каждой. Он шутил и поддразнивал, но это было тепло и дружелюбно, и это всё, что требовалось моему одинокому сердцу.
— Ты социопатический маленький дьяволёнок, — засмеялся он дёргая меня за прядь волос, после того как я рассказала ему о своей тайной коробке жизненных признаний. — Лучшая ученица Хейзелвуда совсем не такая, какой кажется.
— Вообще-то, я давно уже ничего туда не добавляла, — уточнила я.
— Врёшь, — фыркнул он и мы оба рассмеялись.
— О! Вот хорошая история, — сказала я. — На свой девятый день рождения я только и мечтала о фиолетовом торте с единорогом из пекарни Миллера. Он был великолепен, Ник, правда. В глазури были блёстки, так что казалось, что он усыпан тысячью крошечных бриллиантов. Каждую субботу, когда бабушка водила меня за пончиками, я любовалась этим блестящим, красивым тортом. Я была от него в восторге целый год, и только его и хотела в подарок. Никаких игрушек, никакой одежды, только его! И я всем уши прожужжала этим.
— Звучит как уродливый торт, — подразнил он, нежно потирая мои пальцы. — Но продолжай.
— Ну и вот, день рождения, я вне себя от волнения, да? Моя мама с её хахалем везут меня на роликовый каток, и я не могу усидеть на месте. Немного катаюсь с друзьями, и вот наступает время торта.
— Такое чувство, что мне не понравится эта часть, — сказал он.
— О, это точно, — я улыбнулась теплоте в его глазах и сказала: — Потому что мама смотрит на папу и говорит: «Том? Торт…?», — я покачала головой от воспоминания. — А он в ответ: «Бет? Торт…?».
— Нет, — застонал Ник.
— Да. Затем они впадают в свою манеру общения с фальшивыми улыбками, но со скрытой враждебностью, споря из-за того, что вечеринка приходится на мои дни у мамы, и он думал, что она отвечала за торт. А она думала, что поскольку я увидела торт, когда была с его матерью, то отвечать за него должен был он.
— А ты сидишь, слышишь слово «отвечать» и чувствуешь себя ужасно, так ведь?
— Именно. Мол, если они заботились обо мне и моём дне рождения, разве они не должны были хотеть, чтобы у меня был тот фиолетовый торт с единорогом, несмотря ни на что? — я закатила глаза. — Затем они сказали: «Ну и ладно» и просто воткнули кучу свеч в пиццу пепперони, которую дети уже начали есть.
— Торта вообще не было? — спросил он, выглядя возмущённым.
— Нет. — Мне даже захотелось рассмеяться над его обиженным видом. — У вас с Эриком когда-нибудь были глупые вечеринки на роликах по случаю дня рождения?
— Да ни в жизни. Мы ходили играть в лазертаг9.
— Круто.
И тут он начал рассказывать про своего брата, делиться воспоминаниями, от которых его голос дрожал, а глаза светились счастьем, и я не могла наслушаться. Он сыпал историями одна за другой, как они с братом отжигали после того, как Эрик переехал в центр, творили неподобающие вещи и отправляли друг другу глупые мемы. Слёзы снова текли по моим щекам, но на этот раз от неудержимого смеха.
— Значит, — я выпрямилась. — Твоя татуировка посвящена Эрику?
— Ага, — он посмотрел на мою, то есть, его куртку, положил руки спереди стягивая воротник ещё больше. Такой заботливый жест, от которого мне стало теплее, чем от самой куртки. — Точная копия той, что была у него.
— Точная копия?
— Да.
— Действительно впечатляет. Работа Данте?
— Да. Он сделал татуировку Эрику, а затем и мне.
— Можно посмотреть?
Он игриво улыбнулся. — Для этого мне
