Сталин. Схватка у штурвала - Александр Бушков

Мне в своё время пришлось немало поломать голову над этой «загадкой Троцкого»: почему Лев Давидович, человек умнейший, энергичнейший и жестокий, так просто сдался! Почему не попытался взять власть, когда к тому были реальнейшие шансы? Когда Красная армия, по сути, еще в значительной степени оставалась его армией? Почему он даже не попытался бороться в Политбюро, где не появлялся месяцами, а когда все же приходил, то демонстративно читал французские романы, не интересуясь происходящим?

Это неправильно, противоестественно даже…

И только потом я понял: чтобы отыскать разгадку, нужно покопаться в воспоминаниях тех, кто Троцкого хорошо знал по совместной работе. Только там можно попытаться найти ключик.

Статья Радека о Троцком — скучный панегирик, и не более того. Зато у Луначарского…

«В нем нет ни капли тщеславия, он совершенно не дорожит никакими титулами и никакой внешней властностью; ему бесконечно дорога, и в этом он честолюбив, его историческая роль… Троцкий чрезвычайно дорожит своей исторической ролью и готов был бы, вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно, не исключая вовсе и самой тяжёлой из них — жертвы своей жизнью для того, чтобы остаться в памяти человечества в ореоле трагического революционного вождя».

И я понял, что отыскал ключ. Эти слова Луначарского прекрасно ложились на биографию Троцкого вплоть до смерти, великолепно сочетались с тем, что писал он сам…

Теперь можно было с уверенностью сказать: Троцкий не боролся за утраченные политические позиции и отказался от переворота именно оттого, что пост предводителя военно-партийной хунты, пришедшей к власти на штыках, нисколько не сочетался с его собственным представлением о себе как о «трагическом революционном вожде». Для той самой «исторической роли» это было чересчур мелко…

Сталин тогда же не без иронии говорил:

«Почему Троцкому не удалось „захватить“ власть в партии, пробраться к руководству в партии? Чем это объяснить? Разве у Троцкого нет воли, желания к руководству?.. Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии? Не вернее ли будет сказать, что как оратор Троцкий стоит выше многих нынешних лидеров нашей партии? Чем объяснить в таком случае, что Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его волю к руководству, несмотря на его способности, оказался отброшенным от руководства великой партии, называемой ВКП(б)?»

(Речь на объединенном заседании президиума и исполкома Коминтерна 27 сентября 1927 г. И. В. Сталин, Собр. соч. Т. 10, С. 159).

И сам же давал ответ:

«Троцкий склонен объяснять это тем, что наша партия, по его мнению, является голосующей барантой (стадо овец. — А. Б.), слепо идущей за ЦК партии. Но так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью. Это есть взгляд захудалого партийного аристократа на партию как на голосующую баранту. Это есть признак того, что Троцкий потерял чутье партийности, потерял способность разглядеть действительные причины недоверия партии к оппозиции…»

В самом деле, самые разные источники единодушно отмечают фантастическое, носившее характер мании высокомерие Троцкого и его несказанное презрение к «толпе». Из кого бы она ни состояла. Троцкий презирал всех и вся — и противников, и преданных сторонников, которых сплошь и рядом равнодушно бросал на произвол судьбы во время острых партийных схваток. Презирал и товарищей по партии, и тех еврейских интеллигентов, что сглупа считали его вождем «красного иудаизма». Для Троцкого не существовало ни национальностей, ни равных ему фигур. Был только он, один, великий вождь на недоступной вершине.

Ни малейшего уважения к чужому мнению. Ни малейшего уважения к проявлениям инакомыслия. Ни малейшей тяги прислушаться к умным советам, даже если они исходили от преданнейших людей…

Тот самый Пестковский, что создавал для Сталина Наркомнац, вспоминал: Сталин всегда был готов выслушивать на коллегиях наркоматов самые разные мнения, даже идущие вразрез с его собственным. Троцкий, по убеждению Пестковского, разогнал бы такие коллегии за пару дней.

Так что для Троцкого участвовать в военном перевороте означало бы опуститься на уровень мелких людишек, которых «трагический вождь» презирал…

Вот и кончилось тем, что его в конце концов агенты ОГПУ на руках вытащили на улицу, запихнули в машину и отправили в ссылку. Сын Троцкого, Лев Седов, метался по улице и орал:

— Троцкого выносят, товарищи! Троцкого выносят!

Народ безмолвствовал…

Сталин победил Троцкого не страхом: в 1927 г. у него просто не было технической возможности диктаторски пугать. От Троцкого отвернулась партия…

Как отворачивалась она и от прочих оппозиционеров на протяжении следующих девяти лет. Сталина пытались тащить с капитанского мостика. Создавали «блоки» и «платформы», собирались на тайные заседания (в том числе и в пещерах под Кисловодском, за что были прозваны «троглодитами»), выпускали «Слова к народу», манифесты, листовки, заявления и печатные обличения…

Выведенный из себя Сталин трижды просил об отставке со всех постов — 19 августа 1924 г., 27 декабря 1926 г., 19 декабря 1927 г., однажды не без иронии предлагая отправить его на работу в Туруханский край, где отбывал ссылку.

Его все три раза не отпустили. Причины, как сто раз говорилось, не в его интригах и не в страхе перед ним: просто-напросто партийное большинство признавало своим капитаном только Сталина и никого другого не хотело. Вот где истина, одна-единственная, а все остальное — недалёкая болтовня!

А оппозиция не унималась…

И оппозиционеры, на словах ратуя за партийную демократию и уважение к чужому мнению, на деле попросту били!

На ленинградской табачной фабрике (декабрь 1925 г.) собрались сторонники «линии Сталина» под председательством С. А. Туровского. Ворвались оппозиционеры под командой бывшего эсера Баранова, собрание разогнали, а Туровского избили рукояткой нагана…

Там же, в Ленинграде, на заводе «Красный треугольник» на собрание коммунистов не пустили старую большевичку Женю Егорову, твёрдую сторонницу Сталина. Со злости она побила окна в проходной. Тогда её немилосердно отколошматили. «Так меня даже жандармы не били», — писала она Сталину.

1927 г., Ленинград, известные беспорядки во время празднования десятой годовщины Октября. Милиционеры задержали кого-то из троцкистов, но набежала со всех сторон группа его единомышленников и под прицелом револьверов заставила милицию «пленного» отпустить (в те времена практически каждый партиец совершенно законно таскал в кармане пистолет).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});