Брачный контракт с мадонной - Ольга Степнова

Сандаловые чётки

«Верку не удивили мои рыжие волосы и тёмные очки на носу. Она молча сунула мне в руки авоську с котом и сонно сказала:

— Анель, зараза, я буду не против, если ты вернёшь мне пару тысяч рублей за моральный и материальный ущерб.

— Я верну, Вер, — пообещала я и пошла вверх по лестнице.

Моя квартира находилась на последнем, четвёртом этаже.

Филимон разжирел на соседских харчах, авоська была очень тяжёлой и сильно оттягивала мою ослабевшую руку. У своей двери я вдруг поняла, что не смогу попасть в собственную квартиру, ведь сумка с деньгами, ключами и документами ушла, испарилась!

Этот удар меня доконал, из глаз брызнули слёзы, и я в отчаянии пнула обивку ногой. Неожиданно дверь приоткрылась, обнажив чёрную пропасть моей квартиры. Я в испуге отпрянула назад, хотя считала себя совершенно опустошённой для каких бы то ни было эмоций. Филимон в сумке хрипло мяукнул, и это добавило жути к сложившейся ситуации. Площадка была плохо освещена тусклой лампочкой. Я стояла и слушала глухой стук своего сердца.

«Не молоти, — приказала я своему мотору, стащив с носа тёмные очки. — Всё самое страшное уже позади. Я просто забыла закрыть дверь, когда уезжала в Крым. Со мной такое уже случалось».

Как-то я уехала на базу отдыха с подружками и забыла закрыть не только входную дверь, но и кран с горячей водой в ванной. Когда из квартиры повалил пар, соседка беспрепятственно попала ко мне домой и выключила кипяток. А потом смеялась надо мной:

— Анель, ты растяпа, но очень правильная растяпа. Если бы ты не забыла закрыть дверь, её пришлось бы ломать!

Я ещё раз прокрутила ту ситуацию в голове, успокоилась и зашла в квартиру. Нащупала выключатель, щёлкнула им, но свет не зажёгся. Вечно перегорающие лампочки — моя вторая проблема после забывчивости. Я прошла в ванную и включила свет там.

В тёмном коридоре я разулась и вытряхнула из авоськи Филимона. Кот плюхнулся на пол безвольной, бесформенной массой, и, вздыбив на загривке чёрную шерсть, попятился вдруг к входной двери. Он зашипел с экспансией, на которую был только способен в свои двенадцать кошачьих лет.

— И где твоя хвалёная наглость, Филя? — усмехнулась я. — Испугался собственной конуры только потому, что в ней перегорела лампочка?

Я на ощупь пробралась в зал и включила свет. Яркая люстра вспыхнула под потолком, и на мгновение я ослепла. Сзади дурным голосом заорал Филимон. Прежде чем прозреть, я успела удивиться странному поведению своего кота и уловить до боли знакомый одуряюще сладкий запах.

Когда очертания всех предметов обрели чёткую ясность, я всё поняла. В центре гостиной, в глубоком кресле восседал Геральд и перебирал в нервных руках сандаловые четки. На нём были кожаные чёрные брюки и чёрная шёлковая рубашка.

Почему-то мне в голову пришла дурацкая мысль, что всем своим видом он смахивает на палача.

Геральд смотрел на меня насмешливо, исподлобья, и тёмные шарики летали в его пальцах справа налево.

«Так вот почему тут пахнет сандалом», — оформилась первая мысль.

«А разве бывают палачи с чётками?» — нагнала вторая.

«И как он здесь оказался?» — отрезвила третья.

Щекам почему-то стало вдруг мокро, дождя здесь быть не могло, значит, это были банальные бабские слёзы.

— Я знала, что ты придёшь, — сказала я и сделала шаг к нему.

Опять где-то хрипло заорал Филимон, и я подумала, что старого маразматика пора усыплять.

— Знала?! — Геральд вскинул красивые брови, и его пальцы замерли на сандаловых чётках. — Ты знала, что я буду ждать тебя здесь?!

Я подошла к нему, села на корточки и положила голову на его чёрные кожаные колени.

— Я очень ждала тебя, день, два, три… Я прождала бы ещё бесконечно долго, если бы не позвонила соседка и не сказала, что мой кот не даёт ей житья. Я знаю, ты меня обманул, я Анель, а не Жанна, но мне наплевать! Лишь бы ты был со мной.

Филимон заорал совсем дурным голосом, и в его руладах мне ясно послышались человеческие слова: «Глупая курица!»

Или это сказала себе я сама?!

Чёрная кожа брюк под моею щекой сильно намокла, потому что слёзы лились из глаз, и не было механизма в моём организме, способного перекрыть им ход.

— Ты продал картины? — Я чуть приподняла голову и заглянула ему в глаза. — Мы теперь уедем в Америку?

— Продал картины? — Он в горсть собрал мои волосы на затылке и поднял мою голову выше, так, что подбородок задрался, а шею заломило. — Уедем в Америку? Дура! — прошипел он. — Господи, какая же ты дура!

Филимон заорал дурниной в чёрной пропасти коридора. Даю на отсечение голову, он орал: «Ду-ура!» Геральд держал меня за волосы, вернее, за рыжий парик, и смотрел мне в глаза. От него пахло сандалом, дорогим алкоголем и хорошим трубочным табаком.

— Ты куришь трубку? — спросила я, потому что остатки разума вытекли вместе с последними слезами.

— Курил, — усмехнулся он. — Курил. Теперь обо мне можно говорить только в прошедшем времени. Теперь я покойник, я без пяти минут покойник, и в этом твоя вина, чёртова дура Анель!

Филимон заорал на сей раз где-то совсем далеко, наверное, он пробрался на кухню. До меня не сразу дошёл смысл слов, сказанных Геральдом.

— Почему ты покойник? Почему по моей вине? — шею невыносимо ломило, она затекла, но я неожиданно испытала первобытное наслаждение самки, подчиняющейся воле самца. — Почему?

— Потому что картины, которые ты украла, оказались копиями! — Он произнёс это почти без звука, одними губами, но я поняла. — Они оказались копиями, я кинул страшных людей и теперь мне крышка. А раз мне крышка, то и тебе тоже! — Он свободной рукой скользнул по кожаной брючине, и у моего горла оказалось длинное острое лезвие. Таким лезвием можно было рубить на лету шёлковые платки, а не то, что моё бедное горло.

Горькая мысль, что все эти бредни про наслаждение самки не что иное, как гнусные атавизмы, отрезвила меня. Меня вдруг осенило, что от него пахнет гнилыми деревяшками, дешёвым пойлом и гадким палевом. Ещё меня осенило, что он просто мелкий подонок.

— Чёрт, — тихо сказала я. — Чёрт!

«Чо-орт!» — проорал Филимон на кухне.

Я рванулась назад, к двери, опрокинув спиной торшер. Рыжий парик остался в руке у Геральда. Он посмотрел на него с удивлением, и мне стало смешно: похоже, парень на полном серьёзе решил, что пока я ждала его в съемной халупе, то от нечего делать перекрасила волосы. Я расхохоталась ему в лицо. Он бросился на меня, но оказался чересчур пьян для таких резких маневров — споткнулся о длинную ножку торшера, упал и растянулся на животе, отсвечивая кожаной задницей. Нож с глухим стуком упал рядом с ним, проехал пару метров по скользкому полу и замер у моих ног.

Я нагнулась и подняла его.

Прелесть это был, а не нож. С удобной костяной ручкой, длинным лезвием и кровостоком. Особенно позабавил меня кровосток — узкий желобок по всей длине лезвия.

Я поняла, что ещё не созрела, чтобы опробовать этот кинжал в действии, поэтому развернулась и бросилась в ванную. Геральд ломанулся за мной.

Закрыть дверь за собой я не успела. Он подставил плечо и отжал её. Получалось, что я в западне и это сильно смахивало на дешёвенький триллерок. В подтверждение этой ассоциации на кухне снова заорал Филимон. Получалось, что если я сейчас же не пущу в ход нож, то «чёрный» Геральд задушит меня под вопли чёрного кота.

Эй, оператор, к съёмке готовы? Дубль!

Я сорвала с душа длинный металлический шланг и, направив его в лицо Геральду, крутанула кран с горячей водой. Струя кипятка под напором сработала лучше резиновой пули — Геральд отпрянул к противоположной стене и закрыл лицо руками, как барышня, впервые увидевшая голого мужика.

Я выключила воду, оставаясь в выгодной для себя позиции: одна рука на красном вентиле, в другой — шланг с насадкой, направленной в лицо Геральда. Нож я бросила в раковину — пардон, господин режиссёр, быть может, я нарушила ваши планы, и сцены кровавой расправы над главным злодеем не получилось.

— Анель, — Геральд отнял от лица руки. Ему всё же досталась порция кипятка, физиономия была мокрая и красная.

Как мне могло казаться красивым это лицо?

— Анель, нам надо поговорить.

— Надо, — кивнула я. — Ещё как надо! Ты будешь отвечать на мои вопросы.

— Сначала ты на мои.

Моя рука дрогнула на кране, пальцы вцепились в вентиль. Он всё понял правильно и быстро сказал:

— Хорошо. Валяй свои вопросы. Мы всё равно не выйдем отсюда, пока не договоримся.

Вот видите, господин режиссёр, накала страстей можно достичь и без крови. Сейчас мы с главным злодеем забабахаем такой диалог, что вы сможете претендовать на Оскара.

Где-то снова заорал Филимон. Я закрыла дверь ванной на шпингалет, и мы оказались в узком, тесном, зловещем пространстве. Чёрт дёрнул меня выложить эту комнату чёрным кафелем.