Проблема с Джейн - Катрин Кюссе

— Ты точно уверена? Может, это не самое главное.

— Шутишь! Это важнее всего.

В течение всего полета Джейн находилась в прекрасном расположении духа, и возбуждение ее росло по мере того, как самолет приближался к Восточному побережью — к Франческо. Она расскажет ему обо всем: о ссоре, об ужасной встрече Нового года, о разбитом фужере и о счастливой развязке. Истерика Джейн рассмешит его. Она надеялась, что и Тереза тоже успокоилась.

Франческо не оставил ей записки ни на столе в гостиной, ни на письменном столе. Пододеяльник был аккуратно сложен на кровати рядом с простынями и полотенцами: он нашел время чтобы их выстирать — а вот чтобы написать записку, — нет. Квартира сверкала чистотой — ни пылинки; кухонная плита и раковина никогда так раньше не блестели. Джейн улыбнулась. Вот как он решил ее отблагодарить. Единственное подтверждение его пребывания в квартире находилось в мусорном ведре в ванной комнате: одноразовый «Gillette» синего цвета. Свою бритву он, вероятно, забыл в Нью-Йорке.

Джейн набрала его номер. Второй гудок, третий, четвертый — никого. Наверное, еще не вернулся. На пятом гудке он снял трубку.

— Алло? — ответил заспанный голос.

Она глянула на часы: десять минут десятого.

— Я разбудила тебя?

— А, Джейн. Нет-нет, все в порядке.

— Извини, я забыла про разницу во времени.

— Ну что ты, все в порядке, не волнуйся. — У него был странный голос. Возможно, он уже крепко спал. — Что-то случилось?

Этот вопрос удивил Джейн. До сих пор ей не нужна была особая причина, чтобы позвонить ему.

— Ничего… Я просто хотела поздравить тебя с Новым годом.

— Ах да, действительно, с Новым годом. Так значит… ты вернулась?

Это было и так понятно. Джейн насупилась.

— Да, только что. Спасибо тебе за такой идеальный порядок в квартире. Все прошло хорошо?

— Прекрасно. Это я тебе должен сказать спасибо. Ты мне, действительно, облегчила жизнь. Я тебе очень благодарен. Ключи, как ты и просила, я оставил у Сьюзен.

Казалось, он разговаривал не с ней, а со своей тетушкой. Наверное, просто сильно устал.

— Продолжай спать. Ты приедешь завтра в Олд-Ньюпорт? Мы могли бы пообедать вместе или поужинать.

— Нет, не завтра. У меня полно работы. Я тебе позвоню.

— Как поживает Тереза?

— Спасибо, хорошо.

Наступила продолжительная пауза. Неужели он еще не забыл тот декабрьский обед и ее признание? Какая нелепость! Она должна сказать ему, что ее отношения с Эриком наладились.

— Франческо, что случилось?

Он вздохнул, прежде чем ответить усталым и более естественным голосом:

— У нас с Терезой проблемы.

У Джейн учащенно забилось сердце, настроение совсем испортилось. Она узнавала голос Франческо — вот, значит, как он теперь высмеивает супружеские отношения.

Не было ни одной неточности. О Торбене она не рассказывала никому, кроме Франческо. Он ничего не забыл, даже ее ночную встречу с Дэвидом Кларком. Память у него была превосходная, хотя и избирательная. Он шил свой лоскутный коврик. Кларк был прав: между письмом и шитьем существует тесная связь. Ничего нового в этой метафоре для студентов-философов, занимающихся анализом структур: все они знают, что содержание текста есть не что иное, как его ткань. Но наблюдать за процессом изготовления Джейн пришлось впервые. Место каждого лоскутка было определено первоначальным рисунком. Глава за главой Франческо создавал образ женщины истеричной и неспособной любить.

Ее поражала и другая особенность романа: каждая новая глава начиналась с возврата назад, предполагавшего краткое изложение событий за предыдущие месяцы и годы ее жизни. Такая структура романа напоминала ей шов, который она научилась делать на занятиях по ручному труду в начальной школе, — стебельчатый. Иголка возвращается в конец предыдущего стежка и выходит немного дальше. Половина стежка — назад, половина — вперед, и так до конца: стежки накладываются друг на друга по всему шву. Но то, что делает шов прочным, в романе производит совершенно противоположный эффект. Жизнь, представленная ретроспективно, оказывается на самом деле лишенной жизни. Возможно, Франческо выбрал эту структуру, так как ему не хватало фактов. А может, он хотел выставить в смешном свете счастье Джейн, сделав из него карикатуру.

Наконец-то она начала понимать: это был роман не о ней, а о нем. Франческо рассказал о любовных похождениях Джейн, чтобы представить в выгодном свете свои собственные.

Она встала и подошла к окну. Шел мелкий дождь. Перед глазами вновь промелькнули белоснежные равнины, где она так любила бегать по только что выпавшему снегу. По возвращении квартира показалась ей мрачной и мертвой, с единственным светильником — лампой на столе Эрика. Нет, она не была там несчастной — по крайне мере, у нее остались воспоминания, пусть со временем приукрашенные, утратившие свою шероховатость.

Джейн ни о чем не жалела. Это было ее жизненное кредо: не возвращаться назад. Что было, то было, и ничего другого быть не могло в этой точке земного шара и в это мгновение.

Она снова села, положив локти на стол и ухватив нижнюю губу пальцами. Перед ней лежала толстая пачка страниц, которые предстояло прочесть.

Четыре раза она звонила Франческо, прежде чем он согласился с ней пообедать. Его недомолвки не обескуражили Джейн: она хотела знать, что происходит. Двадцатого января, встретившись с ним в таиландском ресторане, она потеряла дар речи: он похудел на десять килограммов. Впавшие щеки, потухший взгляд и черные круги под глазами. Их последняя встреча не могла стать причиной такой метаморфозы.

— Франческо! Что произошло?

Стараясь не смотреть ей в глаза, он пожал плечами и произнес:

— Ад начался с той самой минуты, когда мы встретились с Терезой в Мадридском аэропорту. Было настолько невыносимо, что в тот же день она решила уехать к своим родителям в Севилью. Шесть месяцев беременности: слишком поздно, чтобы делать аборт.

— Аборт! Ты хотел, чтобы она сделала аборт!?

Это то, о чем говорила Тереза. От нее исходила такая ненависть, что, казалось, она готова была разорвать его.

— Но почему?

Он растерянно пожал плечами и ничего не ответил.

— Потому что ты не приехал на Рождество? Потому что она беременна и живет в одиночестве? Но ты попытался с ней объясниться? Рассказал, сколько у тебя работы и как на тебя давят? Разве она не понимает, что не все зависит от твоего желания и твоей порядочности? Хочешь, я напишу ей и объясню, как ты живешь?