След Ведической Руси. Научное обоснование зарождения арийской цивилизации на севере Евразии - Светлана Васильевна Жарникова

разнообразным материалом по орнаментике, подтверждающим мысль автора о наличии на прялках сложной космогонической схемы, общей картины Вселенной, какой она представлялась нашим далеким предкам, приведено очень интересное донце прялки в виде лежащей мужской полуфигуры369• Руки этого странного персонажа сложены на груди крестом, как у покойника, но глаза широко открыты. В прямоугольную щель рта, обрамленную с двух сторон ровным рядом зубов, вставляется ножка прялки, завершающаяся гребнем или лопаской, со всей ее космогонической символикой. В нижней части туловища, там, где сидела пряха, помещен круг с шестилепестковой розеткой, символом света, огня, жизни. Б.А.Рыбаков пишет об этом знаке следующее: «... шестилучевой громовой знак (колесо с шестью спицами) был наиболее многозначимым, связанным не только с солнцем, но и с небом вообще, с повелителем неба, чья власть особенно ощутимо проявлялась в грозе, в ударах молнии и сопровождающем ее громе»370• Такое своеобразное решение донца представляется неслучайным и является своего рода ключом, позволяющим в какой-то мере объяснить некоторые загадки русской прялки. Анализ декора донцев подобного типа приводит к выводу о наличии в них четко выраженной символики мужского начала. Известно, что прялка всегда выполнялась только мужчиной с начала и до конца и была традиционным подарком женщине жене, невесте, дочери. Нить же, получаемая при помощи прялки, как мы знаем, играла весьма серьезную роль в мифопоэтическом мире наших предков. Уже отмечалось ранее, что отношение к процессу прядения как к священному акту, прослеживается еще в гимнах Ригведы. Вспомним гимн про двух юниц, которые создают Вселенную, «одна другой протягивает пряжу и не рвут ее, не прерывают». В гимне, посвященном Всеобщему Огню (Агни-Вайшванаре), певец сокрушается о том, что не понять ему «ни тканья, ни пряжи, ни того, что ткут, соревнуясь самовращающиеся две половины черного и белого дня поднебесья»371 В гимне, говорящем о космическом Великане Пуруше, который был той основой, из которой сотворена богами Вселенная, говорится:

•

«Боги ткали жертводаяние. Принесен был Пуруша в жертву»372

Стоит отметить, что в санскрите слово «prajn» это рождение, народ, население, подданные, дети, потомство, «prajan» возникать, рождаться, а «prajana» (т.е. прясть) произведение потомства, зачатие и, наконец, «prajanana» производящий, порождающий, рождение, размножение, деторождение, семя373• Стоит внимательнее вслушаться в слова гимна о творении Вселенной:

«Две юницы снуют основу

На шесть колышков две снующих Одна другой протягивает пряжу И не рвут ее, не прерывают.

Вот колышки они основа небу

Стали гласы для тканья челноками»374 •

Голосом, ритуальным пением, как челноком, ткется из нитей-слов ткань Вселенной. И нет ничего удивительного в том, что слово «prastava,, значит на санскрите «хвалебная песнь»375, в то время как у нас, в севернорусских диалектах, «прастава», «проставка» полоса холста, заполненная тканым или вышитым узором, которым украшали рубахи, полотенца, скатерти, свадебные простьши и т.д. Ритм орнамента = ритму священного песнопения. Все вышеизложенное объясняет, почему в гимне Ригведы, говорящем о теле человека, певец спрашивает:

«Кто же в нем соткал его воздыханье.

Кто же семенем его удостоил, Утверждая да продлится пряжа,,376

(в значении «да продолжится его род»)

Мы знаем, что аналогичное отношение к прядению и ткачеству характерно и для восточнославянской традиции. Так, А.Н.Афанасьев отмечает: «В славянских сказаниях сохранились воспоминания о чудесной самопрялке, прядущей чистое золото, о золотых и серебряных нитях, спускающихся с неба. Из этих-то солнечных нитей и приготовлялась та чудесная розовая ткань, застилающая небо, которую называем мы зарею... Потухающая заря заканчивает свою работу, обрывает рудо-желтую нитку, и вместе с тем исчезает с неба ее кровавая пелена»377• Вспомним, что в славянской традиции слово «вервь» значит одновременно и «веревка», и «община», а в южнославянском (сербохорватском)«врвник» родственник.

Поскольку прядение нити являлось священным актом, уже в ведической традиции приравненным к творению жизни, акту воспроизводства потомства, в таком процессе, естественно, должно было предполагаться участие двух начал женского и мужского. Воплощением женского начала в прядении являлась, судя по всему; сама женщина-пряха. А в роли обезличенного мужского начала, вероятно, еще со времен матриархата, выступала прялка как творение мужских рук, как своеобразная концентрация мужской силы некого первопредка-тотема, вечного божественного персонажа, олицетворяющего в себе всех мужчин данного рода, племени, народа. В этом убеждает следующее обстоятельство: донца в виде лежащей мужской полуфигуры, отмеченные «громовой», «огненной» шестилепестковой розеткой, производят впечатление глубоко продуманного и очень древнего священного комплекса. Здесь есть все: жест оберега, пришедший из глубины тысячелетий и характерный для покойников сложенные крестом на груди руки; традиционные признаки мужественности усы и борода; сила и здоровье (подчеркнутые шапкой волос и полным ртом зубов); обязательно широко раскрытые глаза и, наконец, в качестве органа воспроизводства знак жизни, огня, света шестилепестковая розетка. На этой розетке, именно как знаке жизни, огня, света, сидела во время прядения женщина-пряха. Как тут не вспомнить строки древнего эпоса:

«Земля широкая всех существ мати; Женщины ей подобны;

А муж (ее) Праджапати.

(т.е. прапредок, дословно «Отец пряжи». С.Ж.)

Здесь огненным его семя считают» 378

О том, что прялка в процессе прядения выполняла функции воплощения мужского начала, свидетельствуют также многочисленные надписи, которые часто встречаются на севернорусских прялках и, в частности, на прялках Вологодской губернии. Процарапанные или вырезанные ножом на внешней или внутренней стороне лопаски (ножки или донца), эти надписи представляли собой только одно слово, обозначающее в русской народной профанной лексике мужское воспроизводящее начало. Очень часто надпись идет открытым текстом на внешней или внутренней стороне донца, иногда она органически входит как составляющая в орнамент внешней стороны лопаски. В надписях такого типа очень часто приходится сталкиваться с крайне архаичным рисунком букв, записью справа налево, ступенчатой, с размещением надписи по кругу; с разбрасыванием ее по всей площади лопаски или донца. Думается, что это связано с желанием охранить надпись, зашифровать ее, сохранить, что вообще свойственно сакральным текстам. На некоторых вологодских прялках XIX века встречается до 5-9 разновременных, выполненных разными почерками, но идентичных по смыслу надписей. Как правило, такие надписи закрыты раскраской и росписью, но тем больший интерес представляют прялки, на которых красочный слой сохранился в углублениях букв, что, бесспорно, свидетельствует об их изначальности по отношению к одновременной с ними росписи. Наличие записей говорит также о том, что надписи подобного содержания служили вполне определенным целям, тем более, что писалось только одно слово, что при исключительном обилии различных формулировок в русской профанной лексике было бы странным, если бы в этом не усматривалась некая закономерность. Помимо надписей на вологодских прялках рубежа XIX-XX веков можно встретить и достаточно откровенные изображения. Так, на одной из прялок