Чудовищная правда - К. А. Найт

свою пару. Мы очень свободные люди, и секс — это инстинкт, потребность, но я был счастлив ждать ее. Для меня секс — это нечто большее, чем просто удовлетворение инстинкта. Он нужен для любви. Это навсегда.

Вау. Я просто смотрю в шоке и еще с какой-то болью. Катон ждет свою вторую половинку. Его идеальная пара где-то рядом. Полагаю, это похоже на брак, но для него это инстинкт, как у животных. Он ждет, чтобы отдаться ей, а я целую и прикасаюсь к нему. Это больно, очень больно, и я внезапно ревную Катона к женщине, которая, возможно, даже не существует или о которой он даже не знает.

— Понятно. — Я отворачиваюсь, потягивая свой напиток. Я чувствую, что Катон хмурится, поэтому успокаиваю его. — Это удивительный ход мыслей. Ей очень повезло.

— Нет, это мне повезло, — бормочет Катон, притягивая меня ближе, но его объятия больше не кажутся мне убежищем, потому что я чувствую себя виноватой за то, что украла его прикосновения, его время, у его спутницы — женщины, которую я уже ненавижу, потому что у нее будет Катон, а я хочу его.

Я хочу, чтобы он был моим, но он никогда им не станет.

ГЛАВА 26

КАТОН

С Талией что-то не так, но я не знаю что. Я все время спрашиваю, а она просто говорит, что устала. Так ли это? Я пытаюсь увести ее обратно, чтобы она отдохнула, но Талия хочет остаться. Она разговаривает с моими людьми, пьет и даже танцует со мной и несколькими моими людьми, но что-то не дает ей покоя, и мне неприятно, что она скрывает это от меня.

Я не буду торопиться, зная, что, в конце концов, она поделится, когда разберется с этим, как и я. А пока я крепче прижимаю ее к себе и качаюсь под успокаивающий вокал нашего лучшего певца Райнера.

После танцев я позволяю Талии вести меня по вагонам метро, чтобы она могла все видеть. У прилавков с одеждой она перебирает вешалки, ее рука колеблется над облегающими кожаными штанами со шнуровкой сзади и несколькими другими вещами. Незаметно я киваю продавцу, а когда Талия отворачивается, плачу за них и прошу доставить.

Я вижу, что она начинает уставать, поэтому беру ее за руку, прощаюсь со всеми и веду обратно в город. Оказавшись там, Талия делает глубокий вдох.

— Мы можем вернуться пешком, а не бегом? — Эти слова — единственные, которые она произнесла за последнее время, и я киваю, готовый отдать ей все, если это заставит ее снова улыбнуться.

Завтра мне придется иметь дело с предстоящей войной, поэтому сегодня я просто хочу провести время с ней. Не позволяя ей дуться, я беру ее за руку и иду с ней, указывая на свои любимые архитектурные памятники и места. Я рассказываю Талии истории, и в конце концов она смягчается, улыбается и даже смеется, а я чувствую, что одержал великую победу.

Я останавливаюсь, чтобы показать ей старый детский сад и среднюю школу, зная, что ей это понравится. В итоге мы играем в догонялки на беговой дорожке под лунным светом, и, конечно, я позволяю ей выиграть, за что она меня шлепает. После этого я показываю ей склад художников, который все еще забыт, печь наполовину заполнена, а столы не заняты. Она бродит по складу с тем же благоговением, что и я, и я не могу не наблюдать за ней с замиранием сердца.

Я могу оставить Талию у себя еще на некоторое время, но насколько дольше? Не станет ли еще хуже, когда она уйдет?

Я должен волноваться за свой народ, за то, что замышляют люди, но вместо этого волнуюсь за Талию. Что она будет делать за стеной, если ей снова станет одиноко? Будет ли она скучать по мне так же, как я по ней, как будто забрала с собой мою душу и сердце? Даже сейчас я не могу смириться, что между нами всего несколько шагов, словно мне необходимо быть ближе, чтобы почувствовать ее тепло и ощутить ее цветочный аромат, который окутывает меня и успокаивает мои беспорядочные мысли.

Когда Талия поворачивается ко мне, я, не удержавшись, хватаю ее за подбородок и целую, заглушая все, что она собиралась сказать, а когда отстраняюсь, улыбаюсь ей.

— Не смог удержаться, — говорю я. — Нам пора возвращаться, скоро рассвет

— Верно, и нам пора работать.

— Нам стоит, — шепчу я в нескольких сантиметрах от ее губ. — Скажи мне остановиться, Талли.

— Что? — спрашивает она, ища меня взглядом.

— Скажи мне остановиться, — умоляю я, наклоняясь и снова целуя ее, опуская руки к ее попке и притягивая ее к себе. Я стону от ощущения ее тела рядом с собой. — Попроси меня.

Она не говорит. Таллия целует меня в ответ, кусая мои губы и проводя языком по клыкам, пока я не поднимаю ее и не кладу на ближайший стол, и встаю между ее бедер. Я чувствую пьянящий вкус ее языка, ощущаю ее тепло на себе и вдыхаю аромат ее возбуждения.

Уложив Талию на спину, я целую ее горло и шею, а затем возвращаюсь к ее губам. Исследую каждый сантиметр восхитительного тела Талии руками, когда она стонет от желания. Медленно Талия начинает отстраняться, а затем толкает меня обратно. Я охотно подчиняюсь, и мы оба сильно задыхаемся.

— Нам нужно остановиться, — шепчет она с трудом, но ее голос смущен, как и мой собственный.

— Конечно, Талли, — шепчу я и целую ее еще раз, помогая спуститься и беря ее за руку, желая показать ей, что между нами никогда не будет никаких обид. Я никогда не буду давить на нее или обижаться на нее. Я буду защищать Талию и прислушиваться к ее желаниям. Она главная, когда дело касается нас. Моя крошечная человеческая пара держит в своих руках мое сердце и будущее, а она даже не подозревает об этом.

Мы добираемся до дома как раз в тот момент, когда все укладываются спать. Она идет проведать своего пациента, а я проверяю пограничный патруль. Они сообщают то же самое, что и раньше: люди на границе и стенах, но никакого движения, что пока хорошо.

Когда Талия возвращается, она качает головой.

— Он полностью исцелился и патрулирует границу. Невероятно. Я поговорю с ним завтра, а пока мне нужно принять душ и немного поспать, прежде чем мы приступим к работе.

— Мне тоже, Талли. —